Диана Балибалова. Так начиналась война

06 мая 2019 

(Автор - Диана Ивановна Балибалова родилась и выросла в Кемерове. Кандидат экономических наук, доцент кафедры государственного права Санкт-Петербургского гуманитарного университета профсоюзов. Создала более 60 научных, научно-методических и научно-практических работ и специальных публикаций по экономико-правовым и социально-правовым вопросам; автор учебного пособия по финансовому праву. Живет в Санкт-Петербурге).   

В последние годы в отечественной истории взят курс не только  на замалчивание позитивного в российской истории, особенно  её советского  периода, но идёт прямая фальсификация истории Второй мировой войны, причем весьма агрессивная и масштабная.

Возрастает число тех, кто пытается обвинить СССР, наряду с фашистской Германией, в развязывании этой войны. Пакт о ненападении, который СССР вынужден был заключить с фашистской Германией 23 августа 1939 г. преподносится как сговор агрессоров. В телепередачах, в исторических и художественных изданиях, в кинофильмах пытаются  извратить правду о войне. Извращается  даже беспримерный подвиг  борьбы советского народа с нацизмом. Отказаться совсем от него  нынешние правители России  не могут, вот и говорится полуправда.

Самое главное в фальсификации  истории второй мировой войны – это уравнивание  фашизма с коммунизмом. Для чего  нужно привить  русским людям чувство вины. Ещё в 2006 году Парламентская Ассамблея Совета Европы (ПАСЕ) приняла резолюцию «О необходимости международного осуждения  коммунистических режимов», цель которой  - переписать мировую историю, наказав всех, кто был причастен к деяниям мирового коммунистического движения.

Парламентская Ассамблея ОБСЕ в 2009 г. приняла резолюцию «Воссоединение  разделённой Европы», в которой  фактически уравнены сталинизм и фашизм.

Возлагая ответственность на СССР за развязывание второй мировой войны, западные страны преследуют далеко идущие цели: предъявить Российскому  государству  как правопреемнику СССР  юридические и финансовые претензии. Счёт идет на миллиарды долларов, несмотря на то, что Россия пострадала в этой войне больше всех.

Накануне 70-летия со дня начала Великой отечественной войны (1941 – 1945 гг.) исторический клуб «На Ленинском, 115» в Санкт-Петербурге,  руководителем которого я являюсь, провёл «круглый стол», посвященный этой дате.

На нём обсуждались вопросы: Было ли нападение фашистской Германии на СССР внезапным?  Как  повели себя советские люди, узнав о нападении? Как действовали руководители всех уровней в этих условиях?  Каковы причины поражений Красной Армии в 1941 году?  Почему Ленинград оказался в блокаде?

Как вели себя кемеровчане, узнав об этом? Как действовали  руководители  страны и города в этой ситуации?

На эти вопросы я попыталась дать ответы, используя те материалы, и документы, что сохранились  в нашем семейном архиве, а также на страницах газет  того времени. Вот краткий текст моего выступления.

ххх

По рассказам мамы, 22 июня 1941 года  она и отец, Балибалов Иван Алексеевич, вместе с коллективом редакции газеты «Кузбасс» выехали за город отдохнуть на берегу Томи. Вдруг в полдень к ним из ближайшей деревни прибежал мальчик и сказал, что началась война. Ему никто не поверил, но, посовещавшись, решили вернуться в Кемерово. Сели в машину и поехали. В городе высадили женщин, а мужчины отправились в редакцию. Там они «с колёс» приступили к выпуску экстренного номера  городской газеты «Кузбасс».

Газета «Кузбасс» вышла в понедельник 23 июня 1941 года под «шапкой»: «Провокация германских фашистов вызвала гнев и негодование всего советского народа. Рабочие и работницы, инженеры, техники и служащие! Ещё теснее сплотим свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего Советского правительства, вокруг нашего великого вождя товарища Сталина. Будем самоотверженно трудиться , каждый на своём посту, чтобы обеспечить все нужды Красной Армии, Флота и Авиации, чтобы обеспечить победу над врагом!»

Далее – передовая – портрет и  текст выступления по радио 22 июня 1941 г. заместителя  председателя Совета Народных Комиссаров  Союза ССР и Народного комиссара иностранных дел тов. В.М. Молотова.  .

Оно начиналось словами: «Граждане и гражданки Советского Союза! Советское правительство и его глава тов. Сталин поручили мне  сделать следующее заявление:

Сегодня в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбёжке со своих самолётов наши города – Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причём убито и ранено более 200 человек. Налёты вражеских самолётов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территории…»

Рядом на этой же странице публикуются Указы  Президиума Верховного Совета СССР:

 1).«О мобилизации военнообязанных  по Ленинградскому, Прибалтийскому, Особому Западному, Особому Киевскому, Одесскому, Харьковскому, Орловскому, Московскому, Архангельскому, Уральскому, Сибирскому, Приволжскому, Северо-Кавказскому и Закавказскому военным округам». В нём говорится, что «На основании ст. 49 п. «О» Конституции СССР Президиум Верховного Совета СССР объявляет мобилизацию на территории военных округов …. Мобилизации подлежат военно-обязанные, родившиеся с 1905 по 1918 год включительно. Первым днём мобилизации считать 23 июня 1941 г.».

2). «Об объявлении в отдельных местностях СССР военного положения».

Далее идут отклики и сообщения с предприятий.

В заметке «Ответим стахановской работой» от имени 8-ми тысячной комсомольской организации Кемерова, которую подписали А.Орехов, А. Бутин, А. Саломатина, П.Толкунов, А Мазюков (будущий директор Кемеровского книжного издательства) говорится:  «Услышав по радио сообщение зам. Председателя Совнаркома СССР товарища Молотова о разбойничьем налёте на Советский Союз со стороны фашистских провокаторов войны, мы не  можем найти слов, чтобы выразить чувство негодования…

Анализируя тексты первой полосы видим, что слово «война» употреблено лишь в одной заметке. И это не случайно. В первые дни войны многие представляли, что это – ещё не война, а только   провокация. Надеялись, что трудящиеся Германии выступят против, а само нападение будет быстро отражено Красной Армией. Даже в выступлении Молотова  проскальзывают эти нотки. Следует отметить, что его  выступление очень чётко соответствует всем нормам и сегодняшнего  международного права. Что очень важно в  случае судебного дела о том, кто является агрессором.

Завершает первую страницу газеты Сводка Главного командования Красной Армии за 22 июня 1941 года:

«С  рассветом 22 июня 1941года  регулярные войска германской армии атаковали наши пограничные части на фронте от Балтийского до Чёрного моря и в течение первовой половины дня сдерживались ими.

Со второй половины дня германские войска встретились с передовыми  частями  полевых войск Красной Армии. После ожесточённых боёв противник был отбит с большими потерями. Только в Гродненском и Кристынопольском  направлениях противнику удалось достичь незначительных тактических  успехов и занять местечки Кальвария, Стоянув и Цехановец, первые два в 15 км, и последнее в 10 км от границы.

Авиация противника атаковала ряд наших аэродромов и населённых пунктов, но всюду встречала решительный отпор  наших  истребителей, зенитной артиллерии, наносившим потери противнику. Нами сбито 65 самолётов противника».

Примерно 40% второй страницы газеты «Кузбасс» занято сообщениями с митингов и собраний, состоявшихся на Кемеровском руднике в кинотеатре «Шахтёр», на железнодорожной станции Кемерово. На митинге в городском театре выступил депутат Центрального райсрвета Корочкин.

В кинотеатре «Москва» на митинге  выступила заместитель председателя горисполкома Кучерова (в середине 1960-х она работала в отделе кадров  комбината «Кемеровопромтяжстрой  и оформляла меня на работу). Здесь также   выступил бывший красноармеец Гулькин И.А., который заявил, что несмотря на то, что ему уже 51 год, он – артиллерист,  и вместе с двумя сыновьями пойдёт защищать границы нашей родины, а его жена  будет поднимать одна  троих детей.

Читая эти сообщения, можно сделать вывод о том, что городские власти за один день сумели проинформировать население,  организовать митинги и собрания, на которых  приняли важные политические решения, нацеленные  на победу в начавшейся войне. Конечно, особая  роль  в этом принадлежала коммунистической партии и её руководителю тов. Сталину. Народ ему доверял.  В то же время ещё не ощущается всей   трагедии войны, которая  появится, когда в город хлынут массы эвакуируемых из европейской части страны.

Большая часть второй страницы газеты занимала перепечатка из центральной «Правды» статьи «Крепить социалистическую дисциплину труда» (к годовщине Указа президиума Верховного Совета СССП «О переходе на 8-часовой рабочий день, на 7-дневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений»).

Третья страница газеты  была посвящена текущим проблемам города. Значительное место здесь занимали материалы из доклада секретаря городского комитета партии по промышленности и транспорту Тарасова П.И. на собрании городского партактива 30 июня 1941 г. «Строить быстро, дёшево, высококачественно».

На четвёртой странице, как всегда, печатались заметки  о международных событиях, а также небольшая статья  «Навстречу Всесоюзному Дню железнодорожников» о том, что «…3 августа  организуются массовые народные гуляния и физкультурные праздники».

А вот  в рубрике «Объявления» уже чувствуется «дыханье войны». В первом из них написано:

«В связи с мобилизацией и уходом в РККА и ВМФ военнообязанных Кемеровский горфинотдел извещает руководителей хозяйственных предприятий, линейных органов НКПС (железных дорог – Б.Д.), а также речного транспорта, промартелей, общественных организаций, что указания о порядке выдачи средств  на расчёты по заработной плате  рабочих и служащих, уходящих в РККА и ВМФ по мобилизации и эвакуации, необходимо получит в горфо».  Горфо (городской финансовый отдел – Б.Д.).

И второе объявление. «Граждане, призванные по мобилизации, могут по месту своей подписки на заём получить облигации на сумму уплаченных взносов, либо оставить письменное поручение о выдаче или пересылке облигаций своим  родственникам, или передаче облигаций в местную центральную сберкассу для именного хранения.

Все предприятия города обязаны немедленно получить облигации из сберкассы №503.  Сберкасса № 503».

ххх

Эти публикации говорят о том, что никого война  врасплох не застала, финансовые вопросы решались оперативно. Это значит, что Москва дала денежное «подкрепление», ведь тогда была жесткая финансовая  дисциплина , причем  решения принимались на самом высоком уровне. Ещё Наполеон говорил, «война – это деньги, деньги и деньги».

Отец вернулся домой  22 июня поздно вечером и объявил, что идёт  на фронт с добровольческой дивизией.

Мама рассказывала: «Я с ним была согласна, что ему надо идти на фронт, но в августе у нас должен был родиться ребёнок, поэтому я попросила его не идти сейчас с этой дивизией, а дождаться официального призыва, тем более, что его должны были мобилизовать в числе первых. Мы в тот момент оставались в квартире одни,  соседи были в отпуске в деревне. Я побаивалась остаться одна в квартире в таком положении. Я ещё не вполне оправилась от потери первой дочери. Муж со мною согласился. Повестку из военкомата он получил через неделю.

2 июля он ушел с вещмешком на сборный пункт, размещавшийся в здании школы в соцгороде. Вечером прибежала знакомая и сказала, что   утром их отправляют. Рано утром мы, женщины,  пришли туда, они уже были построены. Мы простились. Он очень просил меня , чтобы я не плакала и не шла со всеми на вокзал. Колонна  тронулась по улице, а за ней с плачем пошла толпа женщин. Я не пошла со всеми, а пошла параллельно колонне. Шла без слёз, выполняя обещание, данное мужу, потому что знала, как ему будет тяжело на фронте вспоминать меня плачущей, да ещё в таком положении. Старалась быть мужественной и сама, чтобы вселить в него веру в победу, чтобы он знал, что здесь всё будет в порядке.

На память он взял у меня  тёмнорозовую металлическую пудреницу с зеркальцем, а вместо пудры вставил туда фотокарточку, где мы с ним сфотографировались перед свадьбой в Кемеровском  горсаду. (Эту фотографию он пронес через всю войну, краска на пудренице облезла, края фото истрепались, но и сегодня она напоминает мне об этом дне, когда я провожала его на фронт, а он просил не плакать, волновался, как я останусь, кто родится, когда он сможет увидеть своего ребёнка).

В то время у нас не было сомнений, что он вскоре придет домой с победой. Значительно позже мы осознали весь ужас войны».

Вскоре  отец получил и выслал маме  вот такой документ:

«858 отдельная телеграфно-строительная рота

16 июля 1941, № 52 Удостоверение

Тов. Балибалов Иван Алексеевич с 8 июля 1941 года на действительной военной службе в кадрах Рабоче-Крестьянской Красной Армии в должности младшего нач. состава (старший сержант. Б.Д.).

Выдано для получения тов. Балибалов  Иван Алексеевич и членами его семьи льгот, установленных Кодексом о льготах для военнослужащих и военнообязанных РККА и их семей.

Удостоверение действительно по 31 декабря 1941 г.

Командир роты, мл. лейтенант (подпись)

Зав. делопроизвод. (подпись)»

 Гербовая печать заверяет подписи.

О своем пути на фронт отец написал в очерке «Дело было подо Ржевом», который был опубликован в  сборнике воспоминаний «Такой нам выпал жребий» (Кемеровское книжное издательство. 1989):

«Из Новосибирска, где формировалась наша отдельная телеграфно-строительная рота, эшелон шел на предельной скорости. Даже на узловых станциях  остановки были короткие. А тут вдруг остановка на пустом месте, в перелеске.  Что случилось? … В темно-свинцовых тучах сверкали яркие вспышки, словно лопались электролампочки… Командир роты… сказал будничным голосом: «Снаряды рвутся. Зенитные батареи стреляют»,- и пошел дальше вдоль вагонов…

Все мы были не новобранцы, а призывники запаса первой очереди, недавно вернувшиеся  с действительной военной службы, но такого раньше не видели…

Войну я увидел хмурым июльским вечером сорок первого года на глухом подмосковном полустанке….На станцию Перовскую, в восточном пригороде Москвы, эшелон пришел глубокой ночью. Внезапно нас подняли по тревоге. Завыли сирены, раздался голос дежурного по эшелону: «Выходи строиться!» Срываемся с нар, хватаем шинели, винтовки, вещевые мешки, выпрыгиваем из теплушек. Кругом темно. Где-то вдали грохочут орудия…. Лучи прожекторов  со всех сторон прощупывают небо, закрытое всклокоченными тучами. Так это же налет на Москву!.. Не помню, сколько  времени продолжался налёт, но после отбоя тревоги, едва мы успели вернуться в вагоны, эшелон тронулся и начал набирать скорость».

В Калинине (ныне Тверь – Б.Д.) они получили сухой паёк, а обед был обещан на большой узловой станции в Бологом. Все поняли. Что их везут в Ленинград. Однако в Ленинград они не попали.

«…Станция Бологое в этот июльский солнечный  полдень предстала перед нами невообразимой свалкой искореженных вагонов. Эшелон  наш загнали в уцелевший после бомбежки тупик, а отсюда роту повели  на расчистку путей. И то, что я увидел, потрясло меня: под грудами обожженного железа лежали обугленные трупы  - все, что осталось от медико-санитарного батальона. При налёте  фашистских самолётов эшелон находился между составами с горючими боеприпасами.  Бомба попала в большую цистерну с бензином, люди оказались в огненной ловушке, из которой , видимо, никому не удалось вырваться. 

Массированные налеты вражеской авиации усиливались, и дорога на Ленинград, таким образом, была для нас перекрыта. Двое суток стояли в лесу, ждали нового маршрута. На третий день на ранней заре погрузились в вагоны. Эшелон пошел на юг, к озеру Селигер…

Вот уже и Торопец - древний русский городок. Как я теперь понимаю, он стал порогом, от которого начиналась моя фронтовая дорога длиною без малого в четыре года: через Ржев и Калинин, Ростов и Донбасс, Кавказ, Моздокские и Кубанские степи, Карпаты, Будапешт, Надьканиж  и Австрийские Альпы. Только там, в маленьком городке Вильдон, встретил я светлый праздник Победы».

Вот его письма маме первого года войны. Шесть небольших - из действующей армии, а два подлиннее - уже из госпиталя. Письма, написанные 8, 29 августа и 9 сентября,  проникнуты верой в скорую встречу, в победу:

«...Верь в наш солнечный день. Он скоро придет. Мы с тобой встретимся... Не обижайся на меня за краткие письма. Ну, что еще можно написать, когда думаешь только об одном - поскорее бы разбить, уничтожить эту гитлеровскую банду». Дале отец пишет: «Хотелось, чтобы ты имела в виду: возможно к зиме мне потребуется кое-что из тёплых вещей. Ты знаешь же  какой я мерзляк. Теплое белье, перчатки, нет лучше шубные варежки…, шерстяные носки. Это ты приготовь. Когда потребуется, я тебе напишу. Сейчас же не мешало бы прислать мне папирос. Одних папирос. Ты же знаешь как я курю, а  махорка, которой нас заваливают, надоедает…»

В письме от 9 сентября он пишет:

«…Твою посылку получил. Благодарю. Тороплюсь написать тебе маленькое письмецо. Почтальон сейчас едет на почту. Пока жив и здоров. Дела  у нас поправляются. Настроение доброе.  Вчера получил письмо от отца (из Сталинграда – Б.Д.). О Николае и Александре (младшие братья отца. Николай кадровый офицер-танкист всю войну служил в Казани в танковом училище, а Александр офицер НКВД  раненым попал в плен, после освобождения Украины воевал рядовым, инвалид войны, имел награды. – Б.Д.) он тоже ничего не знает. Жена Александра сейчас находится в Куйбышевской области (эвакуирована из-под Львова. – Б.Д.)

Настоящее письмо ты получишь, очевидно, когда уже будешь маленькой мамой… береги нашего маленького ребёнка. Я тебя очень прошу не волнуйся, не обращай внимания на все непрятности и заботься о нём. Вчера нам зачитали постановление правительства о льготах квартирных семьям военнослужащих. Квартира за мной остаётся. Квартплата за причитающуюся  мне жилплощадь  не взимается. Ну, а все подробности узнайте на месте и напишите…»

Читая эти письма, можно только удивляться, когда мама успела собрать посылку и отправить её? Ведь 28 августа родилась я, а отец находился в районе  боевых действий! Получается, что мама до родов всё отправила, а почта работала чётко. Газеты они тоже получали вовремя, с солдатами  проводилась политико-воспитательная работа. Ведь им очень важно было знать, что правительство проявляет заботу о них, об их семьях.

15 сентября в газете «Кузбасс» в обзоре «Письма с фронта»  сообщается о письме отца в родную газету, где он пишет о своей готовности к битве с фашистами и о надежде на скорейшее возвращение с победой.

Письмо от 26 сентября 1941 года более обстоятельное. И даже не очень похоже, что прислано с фронта, такое оно мирное. Отец пишет, как он рад «появлению в нашей семье Диночки. Поцелуй мою крошку за меня, пусть растёт здоровой и счастливой. Мамочка теперь ни о чём  не должна беспокоиться и только знать одно – воспитывать девочку. Все силы  и любовь моей славной жёнушки должны быть отданы ребёнку, который должен нам в будущем принести только радость».

Читая сегодня эти строки, думаю, что тогда ещё родители не представляли, через какие трудности им предстоит пройти. Для мамы – это забота о хлебе насущном в буквальном смысле. Ведь отец материально не мог ничем помочь в то время. Только впоследствии, став офицером, он стал посылать нам аттестат (денежное содержание).

В конце августа  в Кемерово эвакуировались из Выборга моя бабушка и мамина старшая сестра с маленьким сыном. Я вспоминаю рассказы бабушки и тёти, как они ехали почти через всю страну. Тогда на каждой крупной станции, были накрыты столы и всех эвакуируемых бесплатно кормили. Маленьких детей, а моему двоюродному брату было всего 9 месяцев, переносили в станционные медпункты, там их мыли, осматривали врачи, делали необходимые процедуры.  Ехали они почти две недели.  Тем, у кого не было тёплых вещей, выдавали их,   в дорогу давали продукты, предметы первой необходимости. Всех водили в баню на крупных станциях. В Кемерово прибывших размещали на временное жительство, «уплотняя» местных жителей. Вселяли по две семьи в одну комнату, в общежитиях ставили койки в два этажа, многих селили в бараки,  даже в землянки, но на улице никто не оставался, не было и беспризорников, как сейчас.

В этом же письме отец более подробно описывает свою жизнь:

«Моя сегодняшняя жизнь чрезвычайно скупа какими-либо событиями. Весь сентябрь простояли на одном месте. Даже фашистские самолеты и те нас не беспокоят, куда-то к черту подевались, даже не появляются и за облаками. Вчера в нашем лесу был праздник. Трудящиеся Москвы прислали нам подарки. Мне досталось: флакон одеколона,  конфеты и сигареты.. Вместе с подарками они прислали нам письма – в них столько  любви и тёплой заботы о нас, фронтовиках. И это возможно только в нашей стране. Читая их письма, невольно думаешь, какой сильный наш народ, сколько в нем уверенности в правоте дела, ненависти к бандитам. И веришь в свои силы и победу еще более увереннее, яснее».

Когда после войны отец вспоминал о тех днях, он говорил с юмором, что тот сырой  хмурый лес  он  воспринял как самое светлое место на войне, потому что больше таких длинных периодов затишья у него на фронте не было. Целый месяц без бомбежек, без артналётов! «Какой же я был глупец, когда писал, что мне не хватает каких-то событий! Какие могут  быть события  на войне – обстрелы да бомбёжки, когда гибнет все живое!»

5 октября отец отправил маме даже не письмо, а небольшую записку, где сообщил, что получил от мамы письмо и напомнил, чтобы она  прислала ему  теплых вещей – шапку, телогрейку, рукавицы и пимы. «…Почта уходит. На днях напишу побольше письмецо.  Крепко целую и обнимаю моих родных девочек. Будьте здоровы и бодры. Я вас люблю, люблю крепко, крепко и думаю встретить вас и увидеть вас  хорошенькими. Пишите. Поцелуй за меня Диночку. Привет, твой Иван. 5/Х.41 г.Действующая армия».

В октябре началась подмосковная битва. Именно в то время происходили  события, которые отец потом описал в своем очерке «Дело было под Ржевом»:

«С Валдайской возвышенности от озера Селигер тянулся на многие километры противотанковый ров с эскарпами и контрэскарпами, артиллерийскими и пулемётными дотами и другими сапёрными сооружениями по лесам и болотам верховья Волги до города Ржева.  Этот мощно укреплённый вал прикрывал со стороны Великолукского направления дальние подступы к Москве.

Никто из нас не спрашивал: зачем да почему едем с переднего края в глубокий тыл. Догадывались – едем оборудовать узлы связи командных пунктов укреплённого района…

Четыре дня рота выползала из Валдайских болот, перелесков и пашен. В полдень 11 октября увидели Ржев в дыму пожарищ. Горел железнодорожный узел... На рассвете 12 октября рота сосредоточилась на северной окраине Ржева, на шоссе, ведущем в город Калинин. По всем приметам день обещал быть сухим и теплым. И никто даже в мыслях, конечно, не допускал, что это наш последний рейс и что уже через несколько часов рота погибнет, исчезнет без следа, будто она вообще была призраком и на самом деле никогда не существовала…

Есть у Александра Твардовского обжигающей силы строки, написанные будто про нас. Во всяком случае они созвучны тому, что приключилось со мною в тот раз:

Я убит подо Ржевом,

В безымянном болоте,

В пятой роте,

На левом,

При жестоком налёте.

А дело было так. «Хейнкели» накрыли нашу роту на марше, северо-восточнее Ржева, на въезде в городок Старица. Измолотили нас стервятники так, что после налета от роты  осталось всего пять машин да два десятка солдат… По крутому откосу спустились на песчаный берег Волги. Перед мостом, вытянувшись в цепочку, стояло с десяток автомашин… Мы… перегнали машины на правый берег.

С переправы шоссе выходило на окраинную улицу и в восточном конце ее круто поворачивало на север, в открытое  плоское поле…Лейтенант Андреев повел остаток колонны по шоссе на север. Моя машина шла последней. Бондаренко набрал скорость, но вдруг резко свернул на обочину дороги… «Колесо спустило. Запаску сейчас поставлю.»

Я вылез из кабины. Над головой свистели пули…Схватил из кабины винтовку, побежал за угол сарая, свернул в переулок, откуда открывался вид на поле. Вижу, навстречу бежит человек в пиджаке и шапке. Увидев меня, он отчаянно замахал рукой, подавая знак вернуться. Я остановился. «Немцы там, немцы! – выдохнул мужик, глядя на меня ошалелыми глазами…

«…Десант!! А ты беги вон туда, - махнул рукой мужик в сторону леса, - там берег Волги». Расспрашивать было некогда: над городом закружились самолеты. Я кинулся к машине, но ее уже и след простыл, улица тоже была пуста, наших не было видно. Я оказался один-одинешенек. Справа, за пустырем темнела опушка леса. Другого пути я для себя не видел…»

Почти трое суток отец и встреченный им в лесу солдат блуждали по болотистым лесам. Наконец вышли к какому-то селу, где встретили нашего интенданта на полуторке. Он довез их до села Медного по Ленинградскому шоссе и показал дорогу на Бежецкое шоссе, где находился сборный пункт. По рассказам отца, там  у выходивших из окружения спрашивали документы. Отец сохранил воинский билет и партийный билет. Тех же, кто бросил документы или потерял, отводили на проверку. Те, кто был с документами, тут же становились в строй.

«Началось формирование стрелковой роты. Я был назначен командиром первого отделения первого взвода, а часа полтора спустя уже шагал в голове ротной колонны по Бежецкому шоссе в сторону Калинина...»

«...После короткого марша рота заняла позицию вдоль опушки соснового бора. Первый взвод расположился впереди других на пологом склоне, в мелком сосняке, откуда нам предстояло утром атаковать опорный узел немцев, занять овощехранилище и закрыть выход из города на Бежецкое шоссе... И наша задача… во что бы то ни стало «выковырять» оттуда немцев штыками - другого оружия, кстати сказать, у нас и не было. Взвод разворачивается в цепь. Немцы открыли шквальный пулеметный огонь, над головой засвистели пули. Лейтенант рванулся вперед, в сторону сараев. Над усадьбой взметнулся столб дыма. Когда я подбежал, лейтенант как-то неловко сидел, прислонившись спиной к стенке сарая, вытянув ногу. Увидев меня, он крикнул:

- Старший сержант, поднимай взвод, веди... Теперь ты за меня, понял?

- За мной, махнул я рукой подбежавшим солдатам и кинулся прочь от сарая, плохо соображая, что же  дальше делать… Задохнулся. Упал… Отдышался… Поднял голову, оглянулся – солдаты бежали по моему следу. Ага, значит, слушают мою команду. Обрадовался. Вскочил на ноги, покрутил над головой пилоткой: - За мной, вперед!...

В сумерках мы наконец заняли эти проклятые картофельные бункера. В первые минуты  они показались мне земным раем – тепло, тихо… Натолкнулся в проходе на какой-то ящик, присел передохнуть малость и уснул…»

Следующее письмо от отца было уже из госпиталя в  Костроме.

«…Я ещё в Костроме, на ремонте. Раны заживают, скоро, очевидно. пойду снова на фронт… Ты говоришь, послала мне посылку. Я прошу тебя, напиши скорее запрос и верни её. По тому адресу я её уже не получу… Из всех твоих вещичек у меня осталось только твое зеркало. Остальное все осталось в Волге… 28/х-41 г.»

Много лет спустя отец пытался получить причитавшуюся ему медаль «За оборону Москвы», но получил только справку.

«Военно-медицинский музей Министерства обороны СССР.

Архив военно-медицинских документов. 1 отдел.

7 сентября 1976 № 138вд3

Справка.

Химинструктор 858 о.т.с.р. ст. сержант Балибалов Иван Алексеевич, 1911 г.р. на фронте Великой Отечественной войны (дата не указана) 19__ получил осколочное ранение  грудной клетки и правого бедра.

По поводу чего с 09 ноября 1941 находился на излечении в ЭГ – 3783

Предыдущие этапы с момента ранения ЭГ -1369, из которого выбыл 28 декабря 1941 г. в часть.».

Новый 1942 год  отец встречал в городе Шадринске - курсантом Московского военно-политического училища имени В. И. Ленина.

Диана Балибалова.

Источник: http://ognikuzbassa.ru/category-publicism/645-diana-balibalova-tak-nachinalas-vojna

Архив новостей