Друг мой Женька (Памяти Евгения Богданова – к 65-летию со дня рождения)

(Евгений Богданов родился 19 декабря 1953 года в поселке Чарыш Солтонского района Алтайского края. После окончания Новокузнецкого государственного педагогического института в 1975 году пришел работать в редакцию газеты "Сельская правда" Новокузнецкого района. Начинал корреспондентом. Его публикации заметили и пригласили работать в Кемерово в областную прессу.

В редакции газеты "Комсомолец Кузбасса" он работал с 1984 года, сначала корреспондентом, потом - редактором. С 1994 по 2002 годы был генеральным директором и редактором областной газеты "Кузнецкий край". Последние годы возглавлял областную общественно-политическую газету "Край", которая была создана весной 2002 года и перестала выходить из-за нехватки средств в ноябре 2005 года.

За большой вклад в освещение социально-экономических проблем области, добросовестный труд, высокий профессионализм он был награжден медалью "За особый вклад в развитие Кузбасса" II степени.

Евгений Анатольевич Богданов ушёл от нас 6 июня 2006 года).

Женя умер... И вот я сижу и пишу некролог. Представляете, написать прощальное, похоронное слово о лучшем друге, о человеке, которого в принципе, по определению невозможно представить неживым...

Положил перед собой чистые листы бумаги, задумался... И вдруг поймал себя на том, что повторяю по очереди две фразы: "Суров ты был, ты в молодые годы умел рассудку страсти подчинять..." и "Женя, Женечка, Женюра..." Подумал: Господи, что за ерунда, что за шутки разума! Ну ладно, то, что именной слоган всплыл на поверхность памяти, еще как-то можно объяснить: студенческое застолье, наш друг Саша Дмитриев говорит тост и произносит эти "три в одном" имени. Всем, и Женьке в том числе, очень понравилось, и мы его в подходящие моменты так долгие годы звали...

Но вот причем тут строчка из стихотворения, которым поэт Некрасов откликнулся на смерть Добролюбова... Женя не был суровым человеком. Да, мог сказать, как отрезать, но делал это деликатно, без металла в голосе и глазах. И страсти рассудку - специально, по команде - он никогда не подчинял. Разве что в делах, особенно когда это касалось других людей, - тут его чувство меры редко подводило. А в остальной жизни в этом сибирском парне зачастую кипели поистине африканские страсти.

И любил, и страдал Женя - на разрыв. Жалел людей до слез, радовался за других так, будто сам главный приз получил. Мог ли он ненавидеть? Мог - человека, воплощавшего зло, Гитлера, например, или Сталина. Но не помню, чтобы он ненавидел кого-нибудь из ближних, из тех, кого знал лично. На мелкую пакость и крупную подлость реагировал с брезгливостью, мог сказать что-то грустно-презрительное. Но почти всегда - за редким исключением - пытался понять мотивы грязного поступка. Правда...

Правда, после горькой вести мог крепко выпить в кругу друзей. В последние годы горьких вестей становилось все больше, но пьяницей, слава богу, Женя не стал. Умел держать удар и на трезвую голову.
В общем, так и не понял я, с какой это стати тогда всплыли в моей памяти некрасовские слова... Разум штука непонятная, загадочная, такое, бывает, выкинет...

Мы - абитуриенты Новокузнецкогопеда, поступаем на литфак. Идем с Виталиком Сюйвой, соседом по общежитской комнате, по коридору и этак театрально-пижонски беседуем (девчонки кругом): а ты помнишь, Бодлер написал... а Монтень (читать не читали, но звучит завораживающе!). Вдруг чуть лбами не сталкиваемся с парнишкой: цветастая, смешная такая, рубашка, глаза по полтиннику. "Ребята, вы не на литфак?" - "На литфак, куда ж еще!" - "Я - Женя Богданов, из Малышева Лога, тоже на литфак..." Через пять минут мы уже друзья, через пятнадцать - друзья не разлей вода. Но это не мешает нам не только вести дружеские, полные прекрасной чуши беседы, но и постоянно друг над другом подшучивать.

Обычно в розыгрышах мы объединялись с Виталей - больно уж хорошей мишенью для шуток был этот наивный малышевский Женька.

- Достал меня этот Доберман Пинчер, еле осилил, - с серьезной миной говорит Виталя.
- Это точно, - откликаюсь я, - в школе не давали, а на вступительных экзаменах могут спросить.
- Что за Пинчер? - в глазах у Женьки тревога.
- Ты, что, не в курсе? - Виталяполон изумления. Женька отрицательно качает головой. - Меньше спать надо и на консультации ходить. Это писатель такой французский...

- Женя, срочно дуй в библиотеку, - советую я, - до экзаменов еще пара дней, ты парень сообразительный, может быть, успеешь...

Почти в панике, одна нога здесь, другая там - и в библиотеку... Минут через сорок врывается в комнату:

- Я вам сейчас покажу добермана с пинчером, французского писателя! - и ну охаживатьнас с Виталей подушкой...

А потом оказалось, что начитан и вообще образован Женька был не хуже нашего, пижонов (как-то стал перечислять и оказалось, что он чуть ли не половину Льва Толстого прочитал и столько же Тургенева). Только вот наивен и доверчив был сверх меры. От наивности с годами он, конечно, избавился. А от доверчивости так до конца и не смог.

Вот вспомнил кстати. Над своей кроватью в студенческой общаге я повесил плакатик с мудростью царя Соломона: "Все проходит". Женя, с царем не согласившись, а меня обозвав занудой, повесил напротив моего свой плакатик - с максимой собственного сочинения: "Если жить, надо все-таки верить!"

Смысла того соломонова изречения, разумеется, я тогда не понимал. Для меня, восемнадцатилетнего, то были просто красивые и загадочные слова. Они дошли до меня много позже. А в самое сердце ранили и совсем недавно - когда прошла жизнь Жени Богданова, лучшего человека из всех, кого я знал.

В Женькином не очень складном девизе, в этих шедших из самого сердца словах была заключена его человеческая, духовная суть. Он уже тогда верил в Бога (и со временем эта вера крепла), верил в то, что хороших людей много больше, чем плохих, и что в плохих можно разбудить доброе начало. Он верил в это даже тогда, когда его предавали и подставляли.

С этой верой Женя прожил всю жизнь. Прожил мало - всего пятьдесят два с половиной года. Но жил ярко, с удовольствием, совестливо.
Так получилось, что с журналистикой мы по-знакомились уже на первом курсе института. Приходили с Женей в "Кузнецкий рабочий" - он тогда располагался на проезде Коммунаров, 2, - получали задание и в означенное время мчались его выполнять.

В основном с нами возились Игорь Бейлин и Альберт Поляковский, как потом мы оценили, очень приличные журналисты, и - что было видно сразу - умные и порядочные мужики. Понятно, ничего серьезного они нам не поручали, что-нибудь вроде такого: в одном из общежитий Запсиба в семь часов вечера какой-то там лекторий - нужно побывать и сделать заметку.

И вот мы с трудом протискивались в битком набитую "семерку", ехали в Заводской район, отыскивали нужную общагу - чтобы в течение часа слушать какого-то лектора, что-то такое рассказывающего пяти работягам. И это ради нескольких строчек в газете - на большее данное событие и не тянуло.

Надо сказать, что будущей профессии Женя обучался и охотнее, и быстрее, чем я и большинство наших ровесников. Наивно-романтичный юноша оказался и прагматичней, и трудолюбивей, и способнее, как это ни трудно было признать нам с нашими самолюбиями и честолюбиями.

Кажется, на третьем курсе нам с Женей предложили поредактировать смичевскую газету "За кадры". Редактор уходила в отпуск и обратилась к нам - мол, и наука для вас хорошая, и денег заработаете. Почему к нам, недоучкам, сейчас не помню. Мы согласились. Но я по каким-то причинам тут же засачковал, и Жене пришлось работать одному (что было причиной нашей единственной серьезной ссоры).

Вообще-то подготовить номер газеты и для профессионала задача непростая. А тут зеленый студентик, хоть и внештатник городской газеты, но с еще непоставленной рукой, не знающий специфику чужого вуза, не знакомый с типографскими премудростями. Тем не менее Женя справился: выпустил четыре или пять номеров газеты (она была еженедельной), ему сказали спасибо за хорошую работу и заплатили деньги.

Благодаря своей деловитости и серьезности Женя легко прижился и в "Кузнецком рабочем". Тогда, в конце семидесятых, в городскую газету пришло много молодых журналистов. Все способные ребята и девчата (Анатолий Никифорович Сосимович других не брал), но еще профессионально неумелые, а главное, с ветром в голове.

Нормально, что в 22-23 года хочется общаться, балагурить и дурить. Плохо, когда все это сверх меры и в ущерб работе. Разумеется, наши старшие товарищи нас по этому поводу регулярно воспитывали. Всех, за исключением Жени Богданова. Нет, он наши тусовкилюбил, нередко был застрельщиком разных веселых "мероприятий". Но при этом у него, в отличие от нас, всегда все было готово и в ближайший номер, и даже немного про запас.

Женя любил (именно так - любил) помогать другим, в первую очередь, конечно, своим друзьям, товарищам. Будучи редактором "Кузнецкого края" выискивал средства для издания книжек редакционных поэтов-писателей: ну очень хотели ребята, как не пособить. Публиковал в газете прозу и поэзию кузбасских литераторов - при этом неоправданно часто и излишне большими кусками. На мой вопрос, зачем он это делает, Женя ответил: "Трудно им, поэты и писатели сейчас никому не нужны. А ведь им очень важно увидеть свои вещи опубликованными, да и без денег сидят, бедолаги". На реплику бухгалтера: "Слишком большой гонорар вы им, Евгений Анатольевич, разметили, у нас не благотворительная организация", - реагировал: "Это не обсуждается, Люба, заплати".

Мог позвонить и сказать: "Хороший материал написал, старик. И стиль у тебя интересней стал, чем-то на бунинский походит..." После такой оценки горы свернуть хочется, хоть, конечно, и понимаешь, что с Буниным Женя явно преувеличил, но при этом понимаешь и другое, что его звонок продиктован искренним дружеским порывом.

Вообще, любую творческую удачу или добрый поступок своих товарищей и коллег он обязательно замечал и отмечал. А на неудачи и недоброту мог закрыть глаза или долго не реагировал. Щадил чужое самолюбие.

Был такой напряженный момент в наших отношениях. Мы оба писали прозу. Женя уже вышел на хороший уровень, у него были публикации в областном литературном альманахе, коллективных сборниках. А я, что называется, лишь пописывал, но при этом был уверен, что у меня уже многое получается. На просьбы дать оценку моим опусам он реагировал как-то неопределенно - и не то чтобы да, и не то чтобы нет. Но все же эта "дипломатия" ему надоела, и однажды Женя прямо сказал, что не стоит мне писать прозу: "Вроде нормально, гладко у тебя выходит, но не цепляет, за душу не берет..."

Конечно, я обиделся, но довольно быстро отошел. Поскольку и сам уже понимал, что нет во мне этой страсти, когда хоть святых выноси, а дай страничку написать... А у Жени она была. Поэтому когда он сам бросил писательство, для его друзей, товарищей, всей литературной братии это стало настоящим шоком. Сначала все решили, что это розыгрыш, мистификация. Но нет, оказалось, что правда. Еще большее недоумение: как так, Женя Богданов, самый талантливый и перспективный, которого местные мэтры чуть ли не на руках носят, - и бросил писать!.. Для тех, кто не знает, скажу: писательство сродни наркотику - отказаться от него почти невозможно, особенно если тебя уже публикуют, тем более - хвалят. А тут человек взял и, так сказать, резко завязал...

Спрашиваю: "Что случилось, Женя?" Отвечает: "Я тут как-то Бунина перечитывал, и раннего, и позднего, и понял, что так писать я никогда не смогу... И как Толстой, Чехов, Булгаков не смогу. Даже до Шукшина мне не дотянуться. Быть же одним из лучших в Кузбассе не хочу... В общем, сосредоточусь-ка я лучше на журналистике..."

Возглавив в начале 90-го "Комсомолец Кузбасса" (ставший вскоре "Кузнецким краем"), Женя не стал пускаться с места в карьер - догоняя, скажем, ту же "НГ" с ее зачастую необузданным нравом и потакая понуканьям некоторых особо ретивых демократов. Обороты набирал постепенно, хотя и в приличном темпе.

И вот один из журналистов "Кузнецкого края", Дмитрий Сагара, уже пишет материал, произведший эффект разорвавшейся бомбы - о том, как административная верхушка области, в том числе губернатор Кислюк и его заместители, а также представитель президента Малыхин взяли в банке сверхльготные ссуды, которые предназначались для мало зарабатывающих бюджетников... "Отцам" Кузбасса пришлось публично оправдываться и деньги в банк возвращать.

А тут в газете появляется другой не менее сенсационный материал, в котором разоблачаются местные предприниматели-бандиты. На редактора газеты и автора публикации стали "конкретно" наезжать, пришлось искать защиты в правоохранительных органах...
В "Кузнецком крае" мог выступить любой человек - кроме экстремиста и мракобеса - с материалом на любую тему, - если этот материал был доказателен и убедителен. А демократ ты или коммунист, приверженец рыночной или плановой экономики - все это не имело значения.

Женя стремился делать газету, в которой жизнь представала во всем ее многообразии. Вся жизнь - от коммунальных неурядиц до высокого полета человеческой души.

С властями у него были натянутые, хоть и вежливые отношения, особенно с властями административными, в том числе и лично с губернатором Кислюком. Михаил Борисович периодически звонил Жене - чтобы высказать свое возмущение какой-нибудь критической статьей или тем, что, например, он чрезмерно потакает "твердолобым" коммунистам.

Звонил и председатель Законодательного Собрания Тулеев, но, как говорил Женя, чаще для того, чтобы поблагодарить - за то, что дает возможность выступить в газете ему и его соратникам, что, так сказать, верен принципам свободы слова и гласности. Бывало, Аман Гумирович, как и Кислюк, пенял редактору Богданову на то, что тот, например, публикует материалы, в которых, на его взгляд, неоправданно зло критикуются коммунисты.

Кстати, когда Тулеев был назначен министром по делам национальностей и уехал в Москву, "Кузнецкий край" был одним из немногих СМИ области, которые не забыли политика и рассказывали о его работе на новом поприще.

За те тринадцать лет, что Женя руководил "Кузнецким краем", газета переживала разные времена. Как рассказала Валентина Гужвенко (тогда - Кумакова), замредактора по всем вопросам, кроме творческих, в начале 90-х был период, когда газетную бумагу можно было достать только по бартеру - в обмен, например, на вентили и задвижки, которые они с Женей доставали на кемеровских предприятиях под определенные гарантии. И когда постоянно болела голова о том, как заработать денег на зарплату. Но были также периоды и относительного благополучия - когда за счет редакционных средств накрывались праздничные столы и выдавались беспроцентные ссуды сотрудникам.

Как бы ни складывалась ситуация, "Кузнецкому краю" удавалось сохранять экономическую устойчивость и не изменять своей "генеральной линии".

Тучи стали сгущаться в конце 1990-х годов. Все труднее становилось сводить концы с концами. Может быть, главная причина этого в том, что рынок рекламы в Кемерове рос гораздо медленнее, чем аппетиты СМИ, число которых к тому же постоянно увеличивалось. Иными словами, у рекламного пирога выстроилось слишком много едоков. И "Кузнецкому краю", несмотря на его солидный тираж в 45-50 тысяч экземпляров, все труднее было зарабатывать на жизнь.

Все напряженнее становился диалог газеты с властью. Все жестче и недружелюбнее разговаривали с Женей Богдановым должностные лица различного уровня. В геометрической прогрессии выросло число доброжелателей. Что они советовали? Знамо дело: умерить пыл, почаще закрывать глаза, пореже гладить против шерсти и желательно не первых лиц. Как-то на областном семинаре руководителей СМИ в Междуреченске губернатор Аман Тулеев крайне нелицеприятно высказался о Жене Богданове и его газете. Это был сигнал для всех присутствующих, который, впрочем, можно было и не подавать, поскольку абсолютное большинство редакторов к тому времени уже и так все поняло.

Сбить же с той самой "генеральной линии" Женю было невозможно. Почему? Это очень трудно объяснить, поскольку придется говорить о морали, а этот "товар" нынче резко упал в цене. Ну, да ладно... Так вот, Женя был человеком принципов. "Честь дороже", - говорил он, когда приходилось делать трудный выбор. При этом он был естественным человеком, без позы и пафоса. Умел договариваться с людьми, в интересах дела шел на компромиссы, но только до той черты, за которыми начинались подлость, бесчестие.

"У него в мозгу, наверное, не было таких участков, которые отвечают за клевету, навет, - говорит Андрей Королев, Женин друг, проработавший с ним бок о бок восемнадцать лет, - он физически не мог обидеть кого бы то ни было, а критиковал в газете и другим давал такую возможность потому, что не мог мириться с несправедливостью, неправдой".

Так вот, о компромиссах. Весной 2000 года позвонил Женя и сказал: "Все, Миша, мы долго держались, но теперь все резервы исчерпаны. Чтобы сохранить газету в нынешнем виде, нужно договариваться с кем-то, кто имеет деньги. Можно с МИКОМом, они согласны, причем уверяют, что у них нет никаких условий, вернее, условие такое - не изменять себе..." - "Ты не хуже меня понимаешь, что договор с МИКОМом - это расстрельный приговор самим себе, - сказал я, - дружить с личными врагами губернатора - это самоубийство..."

- Я все понимаю, - согласился Женя, - а потому предлагаю другой вариант - попробовать подружить с теми, кто не раздражает губернатора. Поговори со Смоляниновым...

И тут случилось нечто с явно выраженным оттенком мистики. Я сидел и думал, как потолковее поговорить с Анатолием Смоляниновым, в то время уже внешним управляющим Запсиба, человеком, с которым у меня были хорошие (главное - честные) отношения. И вдруг телефонный звонок - Смолянинов: "Миша, у меня... у нас есть предложение по "Кузнецкому краю". Думаю, оно вас заинтересует". Примерно через час мы встретились. "Не буду темнить, мы знаем, что у вас серьезные финансовые трудности, - сказал Анатолий. - А наше предложение такое: мы покупаем у вас определенный пакет акций и заключаем договор на информационное обслуживание - это поможет газете решить ее финансовые проблемы". - "Это в обмен на что?" - "Газета должна уважительно относиться к губернатору". - "Не должна его критиковать?" - "Нет, критиковать можно, но конструктивно, без злости..."

Я пересказал наш разговор со Смоляниновым Жене Богданову. "Годится", - сказал он. Вскоре Женя приехал в Новокузнецк, мы встретились со Смоляниновым. Все необходимые бумаги были подписаны.

Соблюдал ли Женя условия тех устных договоренностей? Да, в этом у меня нет никаких сомнений. Он ценил политический и административный талант губернатора, но не закрывал глаза и на отрицательные черты личности Амана Тулеева. При этом журналист и редактор Богданов никогда не позволял себе политических наездов и словесных истерик. Был сдержан и аккуратен. Впрочем, он со всеми был одинаков - и с губернатором, и с поселковым чиновником, и с горожанином, пришедшим в газету пожаловаться на ЖЭК.
Повторяю, Женя слово держал.

Но так считали не все. А потому спустя какое-то время возобновились упреки, намеки, уговоры доброжелателей. Капля камень точит. А тут была настоящая долбежка. Кому-то тогда это казалось странным, но сдержаннее всех из "заинтересованных" лиц в той истории был Анатолий Смолянинов. У них было немало разговоров с Женей, порой тяжелых, но Смолянинов никогда не доходил до последней черты - не требовал от Жени невозможного, не давил на него.

Зато давили другие. Как-то в "Кузнецком крае" прошла заметка с информацией о каком-то событии, связанном в том числе с "ЕвразХолдингом". Информация имела чисто экономический характер и была взята из открытого источника, заслуживающего доверия. Тем не менее, она вызвала бурю негодования у руководителей Евраза, по крайней мере, у одного из них. "Из-за этой паршивой заметки мы потеряли 16 миллионов долларов, и мы тебе этого никогда не простим", - сказал он Жене в конце крайне жесткого, неприятного разговора. В котором, кстати, участвовал и Смолянинов. Когда тот евразовец ушел, рассказывал мне Женя, Анатолий сказал ему: мой коллега погорячился, не воспринимай его слова буквально, тебя никто не тронет...

Но каток уже невозможно было остановить. Жене не раз советовали подумать о семье. А потом ему сказали, что газету у него заберут экономическими методами: скупят контрольный пакет акций, причем денег на это не пожалеют.

И в "Кузнецкий край" пришел "человек с чемоданчиком" (так его окрестили в газете), скупщик акций - представитель "ЕвразХолдинга"... Он уже провел подготовительную работу и завербовал продавцов и агитаторов. И началось то, что обычно происходит, когда, с одной стороны, людей искушают деньгами и карьерными перспективами, а с другой - намекают на возможные серьезные проблемы.

Хотя кому-то и намекать не нужно было, продавали свои акции после легкого торга. Кто-то торговался дольше - и срывал большой куш. Но были и такие, кто продавал, так сказать, из идейных соображений. Редактор Богданов, говорили они, вел газету неправильным курсом и вообще он себя исчерпал. По мере обострения "классовой борьбы" и формулировки становились острее: дескать, мягкотелый в управлении коллективом, но упертый в отношениях с властью Богданов привел газету на край пропасти и т.д. И это говорили те, кого этот самый Богданов учил профессии, двигал по служебной лестнице, всячески оберегал, защищая от слишком жесткой критики коллег.

"Идейным" продавцам устроили обструкцию. Но что было делать с "безыдейными", которые сбросили акции от испуга или бог весть еще почему? Некогда сплоченный, крепкий коллектив, в котором долгие годы царила атмосфера творчества и товарищества, расшатывался на глазах. Большинство поддерживало своего редактора, но покупателям и не нужно было склонять в свою пользу большинство сотрудников - им нужен был контрольный пакет акций. Неприступны были Валентина Кумакова (хотя ей говорили: твоего сына в первом вагоне в Чечню отправят), Татьяна Баженова, Андрей Королев, Ирина Сербина, Александр Горбатенко и другие, но можно было потолковать с неупертыми...

Эта битва за контроль над газетой продолжалась не один месяц. Нужны были деньги для покупки акций. Женя обратился к предпринимателям. Но эти прошедшие огонь и воду люди боялись помогать (не говорили по телефону, встречи назначали через третьих лиц и в каких-то темных углах) - не дай бог узнают наверху...

Зато довольно мощной была моральная поддержка: газета была заполнена письмами и рядовых читателей, и деятелей местного уровня, и политических звезд федерального масштаба. Но на покупателей это практически никак не действовало. "Никакой политики, один чистый бизнес", - иногда вяло огрызались они.
"Пятьдесят тысяч долларов предложили и должность сохранить - за шаг назад и два шага в сторону, - как-то сказал Женя. - Хорошо меня оценили или жадничают?"

Посмеялись. Но то был смех сквозь слезы. Отнимали его любимое детище. Переживал Женя страшно. Может быть, впервые в жизни я видел, что значит рвать нервы - не фигурально, а натурально, почти физически.

Жена Татьяна, его надежда и опора, не выдержала: "Женя, умоляю, уйди, давай поживем нормальной человеческой жизнью, ведь не сошелся же свет клином на этой политике, борьбе..." "Я понимала, что убедить его отступиться невозможно, но мне больно было на него смотреть. Это там, в редакции, на людях он держался молодцом, а дома было видно, как давит на него этот груз..."

У нас в "Кузнецком рабочем" для Жени всегда была вакансия. Когда редактор Александр Белокуров ему об этом напоминал, Женя отшучивался: "Со следующего понедельника устроюсь..." Судьба его вела другой дорогой...

Когда стало ясно, что контроль за "Кузнецким краем" не удержать, Женя пошел к редактору "Кузбасса" Валерию Гужвенко: "Большинство наших журналистов увольняется, возьми, скольких сможешь..." Валера принял нескольких человек. Остальные, кто с Жениной помощью, кто сам, устроились в другие СМИ.

Новые хозяева назначили редактором "Кузнецкого края" одну из "продавщиц" - Наталью Ким. Рассказывали, что она ругалась матом и кричала на сотрудников. Между тем газета стремительно падала вниз. Через год она лишилась большей части своего тиража. Ким освободили от должности. Но новый редактор ничем не смог помочь газете. Да и не смог бы, так сказать, по определению. Кому нужен новый официоз и рупор власти, если один, и весьма профессиональный, уже есть - газета "Кузбасс"?

Женя недолго залечивал раны. Собрал парней, работавших с ним в "Кузнецком крае": давайте делать новую газету. Все с радостью согласились: скучно было в новых конторах - хотелось свежего воздуха, настоящего дела. Над названием долго не думали. И вот 20 апреля 2002 года в киоски после долгого перерыва вернулся "Комсомолец Кузбасса". Правда, удалось выпустить всего один номер газеты с таким названием. Пока Богданов, Королев и другие радовались удачному началу и при этом не спешили регистрировать газету, кое-какие ребята помчались в Новосибирск и оформили "фирму" "Комсомолец Кузбасса" на себя. Так сказать, украли на законных основаниях.

Для "Комсомольца Кузбасса" Женя придумал девиз: "Не дождетесь!" К проколу с названием и он сам, и его товарищи отнеслись с юмором, придумали новое - "Край" и 17 мая того же года выпустили в свет первый номер.

Богдановский "Кузнецкий край" с его основательной критической составляющей вряд ли можно было назвать даже умеренно оппозиционной газетой. Она не противостояла власти, а лишь старалась говорить о жизни правду, поэтому не могла обойтись без критики и анализа проблем.

"Край" с первого номера заявил себя как безусловно оппозиционное издание. Целенаправленная критика власти в целом и отдельных ее представителей, в том числе и губернатора Тулеева, была основным содержанием газеты. Другие темы, даже если они занимали и четыре пятых газетных площадей, воспринимались лишь как гарнир или легкая закуска перед основным блюдом.

"Жизнь заставила Женю делать подчеркнуто оппозиционную газету, - говорит Андрей Королев. - Спустя какое-то время он, мы все поняли, что такая оппозиционная заостренность - это нехорошо. Но уже нельзя было не оправдывать ожидания наших читателей - им мы были нужны именно такими..."

Тот, кто противостоит власти, обрекает себя на серьезные проблемы. За год "Краю" пришлось сменить четыре типографии в Кузбассе, пока не бросили якорь в Томске. Первые месяцы работали на голом энтузиазме, без гонорара и зарплаты: денег едва хватало на производство газеты. "Спустя какое-то время стали получать зарплату, - говорит Александр Сорокин, автор, пожалуй, самых острых публикаций "Края". - У меня она была от 3 до 5 тысяч рублей. В других газетах мне предлагали в несколько раз больше. Но я бы работал с Женей, даже если бы он мне не платил ни копейки. На жизнь мы зарабатывали в других местах - я, например, преподавал в вузе. В "Крае" же работали для души. Там я писал все, что хотел, не вспоминая о внутреннем цензоре. Боюсь, такая газета, такой редактор в Кузбассе еще нескоро появятся".

Практически в каждом номере "Края" публиковались материалы, которые выставляли власть в невыгодном свете, а то и жестко били по ней. О том, что в процедуре повышения энерготарифов участвует не только ведомство Чубайса, но и обладминистрация. О, мягко говоря, сомнительной кадровой политике в ведомствах обеих ветвей власти. О "странных" льготах представителям власти. Об "удивительной" неразберихе с региональными наградами и т.д. и т.п.

Судебные иски на газету, редактора, журналистов шли сплошной чередой. Работали опытные юристы, претензии, как говорит Сорокин, чаще всего предъявлялись не по сути дела, а по частностям - неосторожное слово, сомнительная фраза...

Все эти проблемы сначала только бодрили "краевцев", а потом стали еще и утомлять. Раздражала, конечно, и вечная нехватка денег. Заработать на рекламе "Край" не мог (хотя и имел довольно приличный по нынешним временам тираж: в последние два года - около 10 тысяч экземпляров) - предприниматели не рисковали сотрудничать с оппозиционной газетой. По этой же причине они боялись, как и в ситуации с "Кузнецким краем", оказывать и так называемую спонсорскую помощь. Лишь несколько человек насмелилось делать это, из них в открытую - двое или трое. В том числе Сергей Новиков, который года полтора даже был издателем "Края". Мужественные люди, говорю это без доли иронии.

Как ни напрягал извилины, так и не смог понять логики тех, кто выставлял мощный административный бульдозер против небольшого ручейка оппозиционного - другого - мнения. Ведь - за редчайшим исключением - в Кузбассе не осталось источников информации, которые не были бы замутнены слепотой, глухотой и страхом. Зачем нужно было еще и этот - "Край" - заставлять повернуться вспять? С разумным подходом, его, наоборот, нужно было бы беречь, как аргумент: так сказать, с гласностью у нас полный порядок...
Несколько раз из-за финансовых проблем "Край" был на грани закрытия, и каждый раз Женя находил деньги. "Думаю, и в ноябре 2005 года он их нашел бы, если бы не его нездоровье, - говорит Саша Сорокин. - Мы видели, как Жене тяжело, а потому решили приостановить выпуск газеты, с надеждой, что после его выздоровления, может быть, снова соберемся. Но не суждено было..." Слишком серьезной оказалась болезнь - рак легкого в четвертой стадии...

…Полгода прошло, как Женя ушел из жизни. Собрались в Кемерове его товарищи, сидим, поминаем. И горюем, и смеемся. А я вдруг вспомнил, как в таких же добрых компаниях, выпив другую-третью, Женя неизменно меня просил: "Миша, спой, "Ой, да не вечер..." И я, немного поломавшись для приличия ("сколько можно, в тысячный раз..."), неизменно запевал эту грустную и красивую казацкую песню: "Ой, да не вечер да не вечер, мне малым-мало спалось, мне малым-мало спалось, ой, да во сне привиделось..."

И вот теперь, Женя, обещаю тебе, молясь за тебя, я обязательно буду прибавлять к словам молитвы куплет этой песни. Такой, например: "Есаул догадлив был, он сумел сон мой разгадать: "Эх, пропадет, - он говорил, - твоя буйна голова..." И во время застолий я обязательно буду ее петь. В память о тебе, мой лучший друг.

Михаил Гревнёв.

Источник: http://www.kuzrab.ru/publics/index.php?ID=9855&sphrase_id=469867