Елена Трухан. Достоевский глазами художника Николая Мигулина

29 апреля 2019 

Кузнецкий период до сих пор остается одной из самых сложных, загадочных и недостаточно освещенных страниц биографии и творчества Федора Михайловича Достоевского. Немногие решались прикоснуться к нему, тем более – высказать собственную позицию языком образов или литературоведческого исследования. 

Счастливым исключением из этого правила стало наследие члена Союза художников России, воспитанника Иркутского училища искусств и Центральной учебно-экспериментальной студии художественного проектирования СХ СССР в Москве (Сенежский семинар) Николая Петровича Мигулина (1948-2017) – новокузнецкого графика, живописца, дизайнера, проектировщика,  иллюстратора книг, монументалиста. 

В преддверии празднования 400-летия Новокузнецка и 200-летия Ф.М. Достоевского, а также 70-летия со дня рождения художника разговор об этом  становится еще более актуальным...  

Сегодня с работами Николая Мигулина можно познакомиться в Мемориальном  доме-музее А.С. Пушкина в Москве, в нескольких муниципальных музеях города Новокузнецка – краеведческом, художественном, литературно-мемориальном музее Ф.М. Достоевского. Его картины украшают и частные коллекции – отечественные и зарубежные. 

Интерес к Достоевскому художник пронес через всю жизнь. Первая «встреча» с писателем, увлеченность его творениями, по признанию самого Николая Петровича, произошла еще в подростковом возрасте. Именно тогда он познакомился с  его романами, читал, перечитывал и много размышлял над любимыми произведениями, тонко улавливая родство художнических мировосприятий, переклички тем и мотивов. Постепенно стал ощущать, что между ними существует не пропасть десятилетий, а особая творческая связь, выразившаяся в сходных представлениях о мире и  способах его изображения. Наверное, здесь и стоит искать истоки адекватного «графического прочтения» Мигулиным Достоевского. Но первые  «достоевсковедческие» работы родились у художника гораздо позднее, в 1993 году. Они стали и ответом на специальный заказ новокузнецкого музея писателя, и итогом многолетних глубоких переживаний над книгами великого классика. 

Внимательное изучение писательской биографии и неоднократные возвращения к судьбам литературных персонажей способствовали созданию нескольких краеведческих, литературно-краеведческих и литературных серий: «Место в памяти» (1993), «Кузнецкие портреты» (1993), «Кузнецкая драма сочинителя Достоевского» (1994), «Кузнецкая драма в сочинительстве Достоевского» (1994-1995). Это порядка 50 произведений, представляющих зрелое высказывание художника по теме «Достоевский в Кузнецке». 

Всего за два года (1993-1995) Мигулину удалось не только раскрыть своеобразие кузнецкого периода, представить его многообразие в собственной интерпретации, но и найти кузнецкие «отражения» в известных всему миру повестях и романах. 

Нетрудно заметить, что большинство картин Н.П. Мигулина, посвященных Достоевскому, выполнены в смешанной технике и включены в какой-либо цикл или серию. Даже абстрактный портрет «Достоевский» (2010), написанный акрилом на холсте, несмотря на то, что представляет собой законченное произведение, четко «рифмуется» с портретом «Гоголь» – по размеру, году создания, стилю, технике исполнения и цветовой гамме. Это сообщает двум самодостаточным работам дополнительные изобразительно-выразительные смыслы, вызывает ассоциации о диалоге двух художественных миров, размышления о традициях и новаторстве. Идейно-содержательное и композиционное родство своих полотен Мигулин подчеркнул и в сопроводительной записке к «Достоевскому» и «Гоголю»: «Работы концептуально-философские, которые могут быть концептуальными заставками для определенных тематических, выставочных экспозиций или же быть частью определенных музейных инсталляций». 

Особняком относительно мигулинских серий стоит, пожалуй, только полиптих с элементами коллажа, созданный по мотивам романа «Идиот», –  «На смерть Настасьи Филипповны» (2001). Хотя пытливый взгляд и здесь вновь заметит все тот же авторский прием: тщательное собирание грандиозного «пазла» причудливой формы, за которым  кроется постепенное выстраивание метасмысла всей работы. 

Полиптих создавался Николаем Мигулиным как конкурсная работа к 180-летию писателя, стал победителем творческого состязания и позднее, в 2015 году, был включен сотрудниками музея Достоевского в контекст постоянной образно-сюжетной экспозиции «Кузнецкая путеводительница» (зал «Треугольник»). В нем тесно переплетены игровой и православный мотивы, всегда питавшие и гений Достоевского. 

Вслед за двумя «Кузнецкими портретами» 1993 года работа получила контрастное зелено-красное цветовое решение, а еще – новую гамму ассоциаций, раскрывающую прочные связи с романами «Игрок» и «Идиот», с игровым началом художественного мира писателя в целом. В этом смысле ярким акцентом, воплощением мотива игры стало использование в полиптихе настоящих игральных карт, среди которых – два джокера. К слову, мотив игры в литературе всегда привлекал Мигулина. Достаточно вспомнить, что в качестве своей дипломной работы первоначально, по зову души, он выбрал иллюстрирование книги «Бильярд в половине десятого» Генриха Бёлля. И хотя воплотить этот замысел не удалось, к игровому моменту возвращался неоднократно, как, впрочем, и к христианским мотивам, часто соседствующим с ним. 

Парадоксальным образом эта связь игрового и православно-христианского отразилась в истории создания полиптиха «На смерть Настасьи Филипповны». Художник хотел передать его в музей без литого медного креста – фамильной реликвии Мигулиных. Искренне желая сохранить старинный артефакт в семье, он рассматривал варианты его замены. Но распятие, ставшее композиционным и смысловым центром работы, настолько «вросло» в нее, что его исключение грозило существованию всего произведения искусства. Осознав это, автор оставил все, как есть…    

Умение мыслить сериями – одна из примечательных черт творческого сознания Николая Мигулина. Для него органично создавать крупную композиционную форму из более мелких, часто – вполне самостоятельных художественных творений. Об этом он неоднократно заявлял в своих интервью: «Я вообще работаю сериями. Тему одну беру, потом её раскручиваю, и мне не хватает одного листа или одного холста».    

Тяготение к «серийности» было характерно и для Достоевского. Достаточно вспомнить, что роман «Пьяненькие», вмещавший, по  первоначальному замыслу, только одну сюжетную линию, разросся до масштабов сложного, многоуровневого и густонаселенного «Преступления и наказания». А пять знаменитых романов великого классика литературоведы рассматривают не иначе как единое целое – «Великое Пятикнижие Достоевского».  

Проблема нехватки пространства, о которой сетует Мигулин, была знакома и Достоевскому. Она тесно связана с особенностями разработки художником любой интересующей его темы. А если она  масштабна и сложна, то постижение ее приобретает невероятный размах и уводит на максимальную глубину. Приходится в рамках одного листа-холста ставить перед собой сверхзадачи. Для Мигулина это – поиск «в предметах духовной сущности», передача «духовности Достоевского, драматизма и психологизма жизни и творчества Ф.М. Достоевского». Такие глобальные задачи он не просто ставит, но пытается разрешить, показав с помощью создаваемых образов и изобразительно-выразительных средств полифоничный художественный мир писателя во всей его многогранности и полноте. Подобный взгляд, «глубинное проникновение» в сущность предметов, явлений и душ человеческих доминировали и в эстетике классика мировой литературы. Поэтому объяснимо обращение Достоевского к разработке психологического портрета персонажа и колоритной художественной детали, с помощью которой, в том числе, он и создается. В творческих работах Мигулина, посвященных Достоевскому, этим средствам художественной выразительности – портрету и детали – уделяется  пристальное  внимание.

В 90-е годы XX века Н.П. Мигулин сотрудничает с новокузнецким издательством «Кузнецкая крепость» и реализует свой творческий потенциал  как книжный иллюстратор. Он знакомится с литературно-краеведческими очерками и исследованиями  М.М. Кушниковой «Черный человек сочинителя Достоевского: загадки и толкования» (1992) и «Место в памяти. Вокруг старого Кузнецка» (1993), с романом Л.П. Блюммера «На Алтае» (1993), «Кузнецкой летописью» (1995)  И.С. Конюхова и создает общие макеты этих изданий, а также дизайн обложек и внутреннее оформление – графические заставки для глав. «Говорить о каких-либо изысках в оформлении книг в целом не приходится — это «малобюджетные» издания в мягких обложках, но работа художника, тем не менее, отличается вдумчивостью и ответственностью, – оценивает труд Мигулина-иллюстратора искусствовед Л.Г. Данилова. – Созданные им образы условны, тяготеют к символическим построениям, но они достоверны по переживанию автором не столько событий, о которых идет речь в книгах, сколько творчества Достоевского в целом, психологического настроя его произведений». 

Особая атмосфера романного мира писателя, тот самый  «психологический настрой», значительно повлияли на создание Н.П. Мигулиным в 1993 году, параллельно с книжными иллюстрациями, двух серий работ по краеведческой и литературно-краеведческой тематике –  «Кузнецкие портреты» и «Место в памяти». Их можно назвать прелюдией к теме «Достоевский в Кузнецке», первыми подступами к ее осмыслению. Бесспорно, они также  представляют  определенные этапы постижения художником жизни и творчества Достоевского через призму кузнецких событий.

«Кузнецкие портреты» (1993)

Серия работ «Кузнецкие портреты» включает в себя четыре  вполне самостоятельных произведения («Дом на левом берегу», «Собор Преображения», «Домик Достоевского», «Казначейство») и выполнена на  бумаге в смешанной технике (акварель, цветной карандаш).

Интересно, что три из четырех воплощенных Мигулиным в этой серии архитектурных объектов раскрывают тему «Кузнецк Достоевского». Это здания, которые видел писатель во время своих приездов в город  в середине XIX века: Спасо-Преображенский собор, дом портного Дмитриева, где жила будущая жена Ф.М. Достоевского Мария Дмитриевна (ныне – мемориальный дом писателя в Новокузнецке) и дом купца Муратова, более известный как окружное казначейство.     

Цикл «Кузнецкие портреты» можно назвать остро-драматичным. Такие смыслы ему сообщают и выбор контрастных цветов, и особенности мироощущения художника, сходного со стилистической манерой Достоевского, именуемой «фантастическим реализмом», и кажущееся, на первый взгляд, гармоничным провинциально-милое название – «Кузнецкие портреты». 

К портрету как одному из средств художественной выразительности и  характеристики литературного героя часто прибегал Достоевский, признанный мастер психологического анализа. Поэтому переосмысление Николаем Мигулиным портрета – одного из классических самостоятельных жанров изобразительного искусства – в контексте архитектурной среды старого Кузнецка является не случайным. 

Портретом принято считать «изображение или описание какого-либо человека либо группы людей, существующих или существовавших в реальной действительности, в том числе – художественными средствами (живописи, графики, гравюры, скульптуры, фотографии, полиграфии)». Создавая его, художники ставят перед собой задачу показать такие визуальные характеристики модели, которые повторяют индивидуальные черты личности и  одновременно хранят типические приметы времени и места, отражают идейно-художественную авторскую позицию. 

Примечательно, что именно жанр портрета в 1990-е годы помог Н.П. Мигулину осознать, что «в искусстве важна не правда, а впечатление». Свою точку зрения он обосновывал так: «Вспомним старых мастеров. Возьмем портрет XVII-XVIII веков. Мы же не знаем изображенных на них людей, если, конечно, это не исторические личности. Мы воспринимаем портрет как произведение искусства, то, какое впечатление оставляет он у нас. Меня, например, вообще не волнует, похож этот человек на себя или не похож.  Меня привлекает он лишь в том случае, если он воздействует на душу. Это я говорю о реалистическом искусстве».

Поэтому воссоздание внешнего облика, через который постигается  внутренний мир конкретного, реально существовавшего или существующего человека, не волнует художника. «Кузнецкие портреты» Мигулина – это изображения без человека. Он пишет их с хаотичных «осколков» быта и с пустоты, которую хочется чем-то заполнить, с ушедших поколений кузнечан, с неотвратимо отсутствующих лиц. Отсутствующих настолько, что они утратили индивидуальные и типические черты, стали тенями прошлого. Даже память о них находится на грани исчезновения. Портреты складываются из деталей предметного мира, остатков кузнецкой старины, вглядывание в которые дает последний шанс воссоздать духовный облик предков. 

Во всех частях акварельной серии разрозненные мелочи крепкого жизненного и семейного уклада  выступают на первый план. Некогда положительно характеризовавшие своих владельцев, вещи выброшены на свалку истории: венские стулья, свечи в медных подсвечниках, старинные часы в деревянном массивном корпусе, ключи, детские игрушки, посуда, столы... Все они словно «улетают» от нас, подхваченные ветром времени. Этот ветер уносит и документы, и письма Достоевского. Примечательно, что форма многих предметов, изображенных Н.П. Мигулиным, навеяна реальными экспонатами Литературно-мемориального музея Ф.М. Достоевского.

На заднем плане картин оказываются узнаваемыми, но тоже почти утраченными здания-символы старого патриархального Кузнецка – города Достоевского. Покосившиеся стены домов, ступени и перила, скособоченные ворота и заборы – результаты нещадной работы все того же ветра времени.

Контрастные цвета серии – желтый и фиолетовый, красный и зеленый – добавляют мигулинским «портретам» не только драматичности, но и фантастичности, фантасмагоричности. Выбранные художником цветовое и композиционное решения, с одной стороны, заставляют задуматься об утрате огромного пласта духовности и культуры сибирской провинции, восстановить который уже невозможно, а с другой – почувствовать странность, призрачность, загадочность художнического взгляда, приближающего нас к повествовательной манере Достоевского.   

«Место в памяти» (1993)

Как и «Кузнецкие портреты», цикл «Место в памяти» выполнен в смешанной технике (акварель, цветной карандаш) и состоит из четырех произведений. Объекты, давшие название отдельным частям серии и вдохновившие художника, имеют культурную ценность и являются знаковыми в культурном пространстве города: «Одигитриевская церковь», «Лиственница Достоевского», «Уездное училище»,  «Кузнецкая крепость».   

«Место в памяти» продолжает мысль Мигулина о тонкой нити прошлого, сохраняющейся для потомков только посредством  наших воспоминаний, об «осколочности» былых времен. Сегодня многие архитектурные, природные, документальные экспонаты, связанные с пребыванием Достоевского в Кузнецке,  безвозвратно утрачены, и следует сделать усилие, чтобы в нашей памяти нашлось  небольшое место для сохранения культурных артефактов. 

Фантастичность изображений городского пространства в серии «Место в памяти» сродни безрадостным и тревожным сюрреалистическим картинам. Они создают особую «мифологию» Кузнецка, где прошлое, настоящее и будущее неразрывно слиты, сцементированы и… взорваны. Кругом царит атмосфера безысходности, предчувствия  апокалипсиса. 

Этот цикл еще сильней приблизил его автора к разработке литературно-краеведческой проблематики. В нем уже возникают образы Ф.М. Достоевского и М.Д. Исаевой. Но пока это только тени на фоне Одигитриевской церкви. Они узнаваемы и апеллируют к известным изображениям (фото М.Д. Исаевой 1862 года; бюст Достоевского, выполненный новокузнецким скульптором А.И. Брагиным). Стоит подчеркнуть, что образы не взаимодействуют,  разобщены и несут некую дисгармонию. В динамике и расположении фигур отчетливо читается драматизм взаимоотношений Достоевского и Исаевой: последующее отсутствие семейного счастья, крах надежд и самого «грозного чувства». 

В мигулинских сериях «Кузнецкие портреты» и «Место в памяти» возникают типичные для зрелого Достоевского христианские образы-символы: свеча, крест, церковный купол, колокол и др. Кроме того, активно используется излюбленный Мигулиным и присущий художественному миру Достоевского прием перевоплощений, причудливых предметных превращений: листы рукописей и бумажные свитки вдруг становятся улетающими птицами, школьный звонок – церковным колоколом, вот-вот забьющим в набат... Прорисовывается то самое состояние «на грани», в частности – на грани искусства и реальности, которое было характерно и для романного мира Достоевского, с его склонностью к изображению бреда, сна, измененных состояний сознания. Об этом отличительном приеме собственной эстетики, сознательном балансировании, Николай Мигулин размышлял в конце 1990-х: «Мир в моих работах подан так, что размыта грань между фантазией и реальностью. При этом все балансирует: живопись и графика, интеллектуализм и спонтанность, реальность и абстракция. Но это все равно отражение действительного мира, только преображенного, пропущенного через сердце». 

«Кузнецкая драма сочинителя Достоевского» (1994)

Графические работы «Кузнецкая драма сочинителя Достоевского» – это очередное осмысление Мигулиным темы «Достоевский в Кузнецке» средствами художественной выразительности. Одним из первых в искусстве художник решается представить собственный взгляд на дискуссионную и вызывающую неподдельный интерес литературно-краеведческую тему.

15 июня 1994 года, по просьбе сотрудников новокузнецкого музея писателя, сопровождая свои работы, он пишет «Литературную и художественно-пластическую концепцию  графических серий: 1) «Кузнецкая драма сочинителя Достоевского», 2) «Кузнецкая драма в сочинительстве Достоевского», созданную художником Мигулиным Н.П.»  В ней, в частности,  отмечена неразрывная связь жизни и литературного творчества в «Кузнецкой драме сочинителя Достоевского»: «Три карты – «Смятение», «Выбор», «Бессмертие» –  это драматическая игра, происходящая под знаком «Грозного чувства» персонажей Кузнецкой драмы. Это пора зарождения будущих литературных образов, впитывающих в себя оттенки кузнецких ситуаций. В графических сериях созданы психологические образы жизни и творчества Ф.М. Достоевского. В них проходит тема любовного треугольника». 

 Таким образом, в «пластической концепции» обнажаются несколько важных для Мигулина моментов: авторский ракурс представления всего литературно-краеведческого материала, мотив игры, значимость кузнецких ситуаций и образов, а также актуализация главной темы кузнецких дней. 

События, происходившие с Достоевским в Кузнецке, Н.П. Мигулин рассматривает не иначе как время становления нового художественного мира, момент  пробуждения новых литературных образов. Он указывает на присутствие в этот судьбоносный  период мотива игры, как в жизни, так и в творчестве – игры с судьбой, с персонажами и жизненными обстоятельствами. Игровое начало несет сама идея представления Николаем Мигулиным биографических ситуаций Достоевского в виде игральных карт.  Некоторые  образы намеренно написаны им в профиль и порождают литературные ассоциации с «Пиковой дамой» Пушкина. 

Кузнецкие ситуации, по мысли Мигулина, были глубоко психологичны,  потому в дальнейшем «проросли» во многих линиях романного сюжета, а  действующие в реальности лица впоследствии стали литературными образами Достоевского. 

Ключевой темой кузнецких дней Мигулин определяет тему любовного треугольника. В этом смысле знаменательно, что «Кузнецкая драма сочинителя Достоевского» является триптихом, а ее части – «Смятение», «Выбор», «Бессмертие» – раскрывают особенности эпохального момента для всех реально существовавших «персонажей» в кузнецкий период. Так, например, о роли Марии Дмитриевны в это время Достоевский писал: «Одно то, что женщина протянула мне руку, уже было целой эпохой в моей жизни».

На первых двух картах серии «Кузнецкая драма сочинителя Достоевского» Мигулин представляет писателя почти детально, очень узнаваемо, со всеми подробностями одежды и особенностями прически. В основе изображения – глубокое знание фотодокументов середины XIX века и бережное обращение с ними.  На третьей графической карте  – «Бессмертие» – литератор изображен на смертном одре. Здесь легко «прочитываются» переклички с известным посмертным портретом Достоевского, исполненным И.Н. Крамским.  Символично, что мимо тела усопшего писателя на заднем плане скользят силуэты узнаваемых женских фигур: Марии Дмитриевны Исаевой и двух антиномичных персонажей, которым она дала литературную жизнь и мировую известность – вдовы Катерины Ивановны  Мармеладовой  («Преступление и наказание») и невесты Настасьи Филипповны Барашковой («Идиот»). 

«Кузнецкая драма сочинителя Достоевского» продолжает формировать христианские мотивы в творчестве Мигулина: здесь мы вновь встречаем знакомый уже по «Кузнецким портретам» и «Месту в памяти» образ свечи. Мигулин изображает 6 свечей, тем самым тонко намекая на дату кузнецкого венчания – 6 февраля 1857 года. Таким образом, в контекст «графических размышлений» включаются и биографические детали,  и богатые  смыслы  нумерологии –  важнейшие пласты эстетики Достоевского. 

Наряду со свечой в триптихе присутствуют и другие православные образы. Например, лик Богоматери в «Смятении» или ореолы в форме нимба — светящегося кольца, присущие святым или людям с необыкновенной духовной силой. Примечательно, что появляются они над головами Федора Михайловича и Марии Дмитриевны только после прохождения ими ситуации «Выбор», то есть во второй и третьей частях триптиха. 

 Елена Трухан.

Источник: http://ognikuzbassa.ru

Архив новостей