Это было недавно, это было давно

(Автор - Вениамин Дмитриевич Власов, участник Великой Отечественной войны,  писатель и журналист, член Союза кинематографистов СССР. Работал в СМИ Кемеровской области, в том числе – стоял у истоков создания и развития телевидения Кузбасса. Проживал в Кемерове. Сегодня его уже нет с нами…)

Воспоминания! Они бывают разные: приятные (их так мало у нашего поколения), грустные, порой мрачные. Почти шестьдесят лет минуло с тех пор, когда я и мои друзья, молодые, статные, но изрядно пропахшие порохом только что закончившейся страшной войны, собрались в Анжеро-Судженске.

Это Петр Попов — потом председатель областного комитета по телевидению и радиовещанию, Дмитрий Молоков — редактор осинниковской городской газеты, Григорий Краснокутский — редактор анжеро-судженской городской газеты, Виталий Галдаев — корреспондент Всесоюзного радио по Кемеровской области, Николай Крикливенко, Петр Ивкин. Шумной толпой ворвались они в тихую женскую обитель редакции «Борьба за уголь».

А вскоре во главе нашего журналистского подразделения встал Алексей Петрович Ирисов, самый старший из нас, тоже офицер-фронтовик. Мы буквально были заражены его кипучей энергией, общительностью.

Время было тогда трудное, голодное. Процветали бандитизм, спекуляция, воровство. Поэтому важны были острые выступления массовой газеты, клеймящие хапуг, хулиганов, разгильдяев. С какой жадностью читало население большого шахтерского города фельетоны, памфлеты, разоблачающие местных горе-руководителей предприятий и организаций!

Каждый из нас дневал и ночевал в тесных кабинетах-закоулках казармы редакции. К рассвету обычно очередной номер шел в печать, и мы, вооруженные самыми примитивными средствами защиты от бандитов «Черной кошки», пробирались по темным переулкам в свои жилые (первую и шестую) колонии, чтобы поспать часок-другой, и опять на работу: кто за зарисовкой на шахту № 5-7, кто на строящийся стекольный завод, завод «Свет шахтера», кто — готовить «с колес» репортаж о трудовых горячих буднях.

И так несколько лет подряд, без отпусков. Иногда мы успевали бывать на премьерах открывшегося в городе театра им. Ленинского комсомола (впоследствии переехавшего в Прокопьевск), где тогда начинали свою сценическую деятельность будущие народные артисты республики Галина Ишкова, Петр Бетев, Виктор Калиниченко.

Художественным руководителем театра был Вадим Владимирович Горденин. В свое время он учился в парижской Сорбонне, увлекался сценой, дружил со Станиславским. К нему благоволила знаменитая русская актриса Комиссаржевская. Я не раз бывал в квартире, а точнее, в уникальной библиотеке Горденина и любовался большой фотографией в рамке из слоновой кости с надписью золотом «Милому Вадику».

Он владел шестью иностранными языками. Его лекциями по литературе и искусству заслушивалась не только местная  интеллигенция, но и простые шахтеры, машиностроители, в чьих клубах и Домах культуры Вадим Владимирович часто бывал желанным гостем.

Каким чудом он оказался в Сибири, в Анжерке? За инакомыслие и дворянское происхождение. Библиотеку сохранила сестра, друзья, которые привезли книги сюда, в последнюю ссылку, по Сибирской магистрали в пульмане.

Позже я виделся с Вадимом Владимировичем в Томске, куда его пригласили на работу в Дом ученых. Там и очутилась роскошная библиотека, которую он оставил навсегда в подарок сибирякам.

Последние годы своей жизни В.В. Горденин провел в родной Москве, в Доме ветеранов сцены. Узнал я его на опубликованной в «Огоньке» репродукции В. Локтионова (автора широкоизвестного полотна «Письмо с фронта»). Так вот, на переднем плане среди выдающихся русских артистов — в неизменном пенсне — импозантная фигура Вадима Владимировича.

В то очень неспокойное время жили и работали мы, газетчики, конечно же, в постоянном страхе. Всюду ходили разговоры об арестах популярных людей в городе, за так называемые грубые ошибки строго карали. Ведь то были годы бериевских репрессий!

Вспоминается один из таких фактов конца 40-х годов. К утру вышел номер, посвященный празднику Вооруженных Сил СССР. Тогда была установлена регламентация публикования материалов к подобным датам. На первой полосе газеты — портрет генералиссимуса Сталина, приказ министра обороны, на второй — большая статья пресс-бюро ТАСС к годовщине и клише-плакат.

Спустя час-другой, я, как заместитель редактора, подписавший газету, признаться, похолодел, когда раздался звонок из местного учреждения госбезопасности. Оказалось, что при верстке официальных материалов секретариат редакции так расположил портрет вождя, что при рассмотрении на свет первых двух страниц он накладывался на плакат, где были изображены три фигуры: матроса, пограничника (безусловно, с биноклем) и летчика. Получалась нелепая картина: пограничник не бинокль в руках держит, а душит за шею… догадываетесь, кого? Я представлял, что могло нас ждать. К счастью, обошлось.

Вообще, газета делала свою обычную работу. Были творческие всплески, были упущения, срывы.

Еще факт, характеризующий приметы того далекого времени. В спешке, по телефону один из литсотрудников редакции взял информацию с шахты «Физкультурник», что называется, самую свежую, об успехах горняков-стахановцев. Среди нескольких хорошо ему известных фамилий были и такие, как Шур, Кайто. Информацию опубликовали в «шпигеле» первой полосы. Наутро весь огромный Дом Советов гудел в истерике. Городское начальство метало молнии! Получилось, что работавшие на шахте военнопленные японцы стали новаторами угледобычи на социалистическом предприятии.

Потом нам рассказывали, что секретарь ЦК ВКП(б) Маленков тряс перед лицом первого секретаря обкома партии Колышева нашей «газеткой» и грубо выговаривал ему: дескать, как можно было «дойти до жизни такой!?»

В связи с японцами вспоминается еще эпизод. Тогда горожане тоже помогали селу. На уборке овощей и мы поработали хорошо. В обеденное время нам на полевой кухне дали супа и хлеба. Я и Виктор Астафьев, его потом многие в Кемерове знали как популярного лектора-международника, расположились на пригорке поля совхоза «Судженский» и принялись за еду, рядышком появился японец (военнопленные тоже помогали в страдную пору). «Давай отдадим ему одну миску супа, — предложил я другу. — Он, должно быть, голоден».

Виктор знаком руки позвал его. Но японец опередил нас в нашем намерении. Он достал из пачки сигарету и на чистом русском языке вежливо сказал: «Извольте спички». У нас, как говорится, отвалились челюсти.

Наступила пауза.

Затем мы поинтересовались у этого, как оказалось, офицера (им разрешалось носить знаки отличия, кортик), откуда он великолепно знает русский язык. Последовал лаконичный ответ: в военном училище будущих офицеров обучали английскому, китайскому и русскому языкам. Ведь их готовили воевать с американцами и англичанами, Россией и Китаем.

В послевоенные годы на стройках города работали и немецкие военнопленные. У них режим был куда более суровый. Охрана была строгой, с собаками.

Как-то забежал в редакцию знакомый нам старший офицер внутренних войск и поведал по большому секрету, что минувшей ночью покончил с собой бывший личный шофер Риббентропа, который много досаждал просьбами сообщить о своей участи Молотову, настаивая, что он его должен помнить по поездкам в Берлин и поможет «выдворить» из плена-ада.

Работали так, что забывали о себе, о своих нуждах. О том, что мы, к примеру, молодые парни, и в будни, и в праздники не расстаемся с вылинявшими фронтовыми одежонками.

Однажды коллективу редакции выделили несколько вещей из американских посылок. Теперь бы назвали это гуманитарной помощью. В одной из них обнаружили светлый, в большую синюю клетку мужской костюм.

Рассудили так: хватит нашему Николаю Крикливенко ходить на работу в видавшей всякие виды гимнастерке и потрепанных бриджах. Выделили ему эту роскошную одежду: ходи, жених, щеголем!

Пишу эти строки, и теплее становится на душе. Ведь в тех трудных годах осталась наша юность, моя юность — бывшего солдата и будущего журналиста.

Как грустно перебирать пожелтевшие фотографии далеких 50-х годов! Лучше не прикасаться к ним. Пусть когда-нибудь внуки их откроют и чуть шалыми глазами увидят своего веселого, с буйной шевелюрой деда. И все-таки есть захватывающая власть у воспоминаний! Трудно оторваться от старых фотоснимков, которые возвращают на миг в навсегда утраченную молодость. В те годы — самые трудные, послевоенные. Сопоставлять ту жизнь с сегодняшней вряд ли стоит. Она, нынешняя, принадлежит другому поколению, другому времени.

Но речь-то все-таки идет о нашем общем наследии!

Вениамин Власов.
Книга «Журналистика Кузбасса: строки истории»,
Кемерово, 2008г.