Евгений Сергеевич Буравлев: поэт, фронтовик

Евгений Сергеевич - поэт, фронтовик, член Союза писателей CCCР (1961 г.), член правления Союза писателей Кузбасса и редколлегии журнала «Огни Кузбасса», заслуженный работник культуры России. Печататься как поэт начал с 1950 года.

Евгений Буравлев родился 29 сентября1921 года в селе Гридино Спас-Деменского района Калужской области в семье строителей-железнодорожников.

Вместе с родителями побывал на многих новостройках страны. Школу окончил на станции Промышленная в Кемеровской области, затем авиационно-техническое училище в Иркутске.

Всю войну, с первого до последнего дня, Евгений Буравлев находился в действующей армии - сначала служил в военно-воздушных силах, потом за буйный нрав попал в штрафной батальон.

На войне ему пришлось работать авиамехаником, затем авиастрелком; был сбит и горел в самолете, но остался жив. А ближе к концу войны стал сапером и взрывником, ходил постоянно на виду у смерти, ближе всех к ней.

Был трижды ранен, награжден орденом Красной Звезды и многими боевыми медалями. Война для Евгения Буравлева стала академией мужества, она выгранила его характер, сделала поэтом. Тяжелая память о войне, унесшей миллионы молодых жизней, мешала ему писать об этом суровом времени, перебивала его дыхание. Поэтому стихов о войне Буравлев создал мало, о чем сам написал так: "Я не пишу о войне, трудно писать о войне».

Известный кузбасский поэт Евгений Сергеевич Буравлев, как и многие, солдатом стал по необходимости, в душе же всегда был строителем, созидателем. После войны работал в полярной авиации, потом на строительстве железной дороги Салехард-Игарка. Здесь в газете «Строитель» в 1950 году начал печатать свои первые стихотворения.

Строящиеся дороги привели Буравлева в Кузбасс, где он участвовал в строительстве железной дороги Сталинск – Абакан, и край этот заинтересовал поэта, объездившего почти всю страну. Сибири и Кузбассу посвящены почти все его стихи. Нельзя не стать романтиком, скажет поэт, - "…когда живу твоей судьбою, твоим дыханием, Кузбасс".

В 1961 году Евгений Буравлев заочно окончил Литературный институт имени А.М. Горького и тогда же был принят в Союз писателей СССР.
С Евгения Сергеевича Буравлева началось литературное движение в Кузбассе.

В 1962 создано Кемеровское отделение Союза писателей РСФСР и Буравлев был избран ответственным секретарём только что родившейся Кемеровской писательской организации, которую возглавлял до 1971 года. Поэт, прошедший войну и стройки, охотно и много выступал перед рабочими строек и заводов, в шахтерских клубах.

В 1972 году по его инициативе была организована продолжительная поездка по городам и селам Кузбасса, в которой вместе с ним участвовали поэты В. Махалов и В. Баянов, и художник Н. Бурцев. Они встречались с рабочими и тружениками сельского хозяйства, читали стихи, а художник рисовал портреты людей. Об этой поездке газета «Кузбасс» печатала регулярные репортажи «Дыхание земли родимой».

Евгений Буравлев автор многих лирических книг. Выступал в таком трудном жанре, как поэма. В соавторстве с композитором Мартыновым создал оперетты «Жемчужина Кузбасса» и «На крыльях мечты», поставленных в театрах страны. На его стихи написаны песни. Был близким другом прославленного земляка, известного русского поэта Василия Дмитриевича Федорова.

Евгений Буравлев сумел создать высокий авторитет Кемеровской писательской организации, писательские собрания проходили в больших залах. Это были настоящие литературные праздники.

Буравлев с уважением относился к молодым, начинающим литераторам. Много времени и сил отдавал воспитанию новой литературной смены и вывел в жизнь целую плеяду поэтов. Учить своим примером было делом всей его жизни. Он колесил по стране, не считаясь со своим нездоровьем. В мае 1974 года, всего за несколько месяцев до кончины, Евгений Сергеевич побывал в городе Калининграде (Кенигсберг), там, где он получил ранение при штурме бывшего фашистского города-крепости.

Евгений Сергеевич прожил на земле всего 53 года, его жизнь оборвалась в 5 сентября 1974 года. Он многого не успел… В его архиве остались сотни страниц с записями. Тут и начало романа о строителях, и строки новых поэм и стихов, и заметки для будущей повести для детей, и сюжеты пьес…

В последние годы поэт жил и работал в Кемерове в доме №39 по Советскому проспекту. В память об этом талантливом человеке – патриоте, солдате, поэте, на доме, где жил Евгений Сергеевич Буравлев, установлена мемориальная доска.

Поэт Буравлев отдал все, что мог, людям, оставив после себя заметный и добрый след - книги и учеников.

 

Источник: www.kemrsl.ru

 

ЕВГЕНИЙ БУРАВЛЁВ: «МУЗА В ПРОРАБСКОМ ПЛАЩЕ»

Так назвал стихи Евгения Буравлёва один маститый литературовед. Наверное, правда. Буравлёв много писал о людях живого, не отвлечённо-умственного труда.

«Кто не был бригадиром – тот не был командиром», - это о своём коллеге по железнодорожной стройке. Или про тепловозного машиниста, которому «И все ж к дороге не привыкнуть, она - как жизнь: хоть век езжай, а для раздумий, если вникнуть, дает все время урожай».

Кстати, тем машинистом был поэт Виктор Баянов.

Рассказывают, что Буравлёв любил людей с талантливыми руками. Столяров-краснодеревщиков, механиков, печников, умевших создавать нечто реальное, а не умозрительное.

Наверное, тосковал по своей профессии. Изначально он авиационный техник. После школы (он учился на станции Промышленная в Кузбассе) окончил Иркутское авиа-техническое училище. Воевал в авиаполку. Потом был в сапёрах. Это после штрафбата, куда ненадолго определили его за буйный и неуступчивый нрав. После войны кочевал по стройкам. Работал на Крайнем Севере. В 1950-е годы вновь оказался в Кузбассе – строил железнодорожную ветку Новокузнецк – Абакан.

Писал стихи. И оказался на заочном отделении Литературного института в Москве. Где, кстати сказать, подружился с Виктором Астафьевым, учившимся на Высших литературных курсах. Оба солдаты войны. А главное – оба сибиряки. Мудрено не подружиться.

В знаменитом романе Астафьева «Царь-рыба» (по нему и кино есть, и театральная постановка, и даже опера сочинена) есть стихи. Вернее, как бы наброски стихов. Так вот они принадлежат Евгению Буравлёву, астафьевскому литературному однокашнику.

Учился Буравлёв в семинаре Михаила Светлова. Классик советской поэзии очень ценил своего ученика. И однажды защитил от разносной критики, сказав, что лично бы подписался под многими стихами Жени Буравлёва.

Вернувшись после учёбы в Кемерово, Буравлёв стал создателем областной писательской организации. Их было немного, наших писательских родоначальников. Но все очень талантливые и заслуженные люди. Естественно, прошедшие войну, как он сам и первый (не только по счёту, но и по значимости) прозаик Кузбасса, лауреат Сталинской премии Александр Волошин.

При непосредственном участии Буравлёва было начато издание литературного альманаха «Сталинский Кузбасс». Вскоре книжное издательство в Кемерове появилось. И новые талантливые писатели – Геннадий Юров, Владимир Мазаев, Виктор Баянов, Гарий Немченко, Валентин Махалов.

Да чего ж перечислять. Их и так все помнят и читают. Даже в наше неласковое к настоящей литературе время.

Буравлёв всегда выдавал себя за коренного сибиряка. За чалдона. Хотя родился в России, в калужской деревне. Было в нём нечто такое – кряжистое. Рассказывали даже, что он однажды зарезал медведя, нарвавшись на него весной. Мишка только-только вылез из берлоги и, видно, сильно проголодался. Но поэт не дал себя съесть.

Представьте себе, медведь пал от простого охотничьего ножа. Говорят, Буравлёв у шорских охотников научился меткому удару.

Может, просто такая легенда. Потому что коллеги по писательскому цеху Буравлёва бесконечно ценили и беспрекословно уважали. Умел он уважение внушить. Но в то же время был скромен. Отказывался от всяких почестей и номенклатурных пайков. И всегда сомневался в своих писаниях. Мне новокузнечанин Виктор Бокин, в 1960-е годы начинающий поэт, рассказывал, что Буравлёв давал ему свои рукописи и просил сказать мнение. Что-то нашёл в молодом парнишке, только-только начавшем публиковаться. Или просто приподнять хотел. Мол, не тушуйся, Витя, не боги горшки обжигают…

Умер Евгений Сергеевич Буравлёв в пятьдесят с небольшим. «Мы не от старости умрём, - от старых ран умрём», - написал когда-то поэт-фронтовик Семён Гудзенко. А Буравлёв, между прочим, горел в сбитом самолёте, был трижды ранен и привёз с фронта орден Красной звезды и полный бант медалей.

О войне он почти не писал. Может быть два-три стиха. Вот один из них:

Я не пишу о войне:

Трудно писать о войне.

А уж кому, как не мне,

Строчку не бросить на круг?

 

Летчику и стрелку,

Саперу и штрафнику,

Взводному в энском полку

Есть что сказать, мой друг.

 

Но не сказал.

Говорят, он писал большой роман. Никому не показывал. Прятал. После кончины этот роман не нашли. Может быть, именно там было то, недосказанное…

 

Василий ПОПОК.

Источник: vas-pop.livejournal.com

 

 

СТИХИ ЕВГЕНИЯ БУРАВЛЕВА

МУЖЕСТВО

О мужестве много сказано слов – 

Я видел его в лицо. 

Его палачи привели к нам в село, 

В железное взяв кольцо. 

Его должны были сжечь на костре

На страх небольшому селению, 

Еще в семнадцатом, на заре, 

Нареченному именем «Ленино». 

На окнах домов, на церковном кресте

Метались блики костров. 

Во всей первозданной своей красоте

Шло оно мимо дворов.

Как до предела выгнутый лук, 

Готовый метнуть стрелу, 

С болью заломленных за спину рук

Шло оно по селу. 

Рубашка, сорванная с плеча, 

Русая прядь у виска, 

Груди, не знавшие молока, 

Взрезанные штыком палача.

А в отрешенных его глазах, 

Полыхающих, как смольё, 

Были не слезы, не боль и не страх – 

Вера в бессмертье своё…

И снег был в ту ночь удивительно ал, 

Как струйки в углах сжатых губ.

И кто из нас мысленно не целовал

Следы босых ног на снегу…

Но вот оно вышло на красный круг, 

Смерти переступая черту, 

И первым желаньем развязанных рук

Было – прикрыть наготу. 

И все, когда узел рассек за спиной

Нож палача, остёр, 

Увидели: девушкой самой земной 

Мужество шло на костёр, 

Той, что осталась чиста и горда, 

Слепой непокорна силе…

И нам, обреченным, казалось тогда, 

Что это сама Россия;

Казалось, Россия пылала в костре, 

Не вставшая на колени, 

Россия, которую на заре

Назвал свободною Ленин.

Мать

Ты о сыне близком, но далёком

Вечными тревогами полна:

Может, он погиб в бою жестоком,

Может, ранен, кровью истекая

Ты сидишь по вечерам одна,

Весточку от сына ожидая.

И пришла, но с чёрною каёмкой:

Сын погиб геройски за народ

И бумажку роковую скомкав,

Дав слезам невыплаканным волю,

Мать убийцам сына смерть зовёт

За свою несча̀стливую долю.

Кто не знает горечь материнских слёз,

Кто любви сердечной не поймёт…

Сын  в душе стране победу нёс.

И расплата, поздно или рано,

Горе безутешное уймёт

И залечит в твоём сердце раны.

 

3.42

 

Месть

Пока  в руках горячий автомат,

Пока  в обойме есть ещё патроны,

Пока родные города горят

И гое мучает до скрежета, до стона –

Нам не уйти с кровавого пути,

Где месть срослась с калёными углями! 

Нам не уйти, назад не возвратив

И каждый дом, и придорожный камень! 

И если я, пронизанный свинцом, 

Уйду, забытый в горе человечьем, -

Я встану призраком перед твоим лицом,

Возложив месть свою тебе на плечи,

Чтоб сердце жёг расплавлены металл,

Чтоб искра мести разгорелась в пламя,

Чтоб нёс и нёс её, пока не отквитал

За каждый дом и придорожный камень…    

 

Конец 1942-го

 

Сестре

Почему я полюбил –

До сих пор не знаю.

И теперь никто не мил,

Только ты, родная.

 

За твою ли простоту,

Иль за взмах ресницы,

За улыбку ли на лету?

Нет, за всё, «сестрица». 

 

На Урале ты живёшь –

Я под Ленинградом.

Всё равно в бою идёшь

Ты со мною рядом. 

 

5.42

 

Боевой день

Рёвом моторов ночь прогнав,

Пилоты садятся в кабины.

Ночь не имеет теперь прав

Быть бесконечно длинной.

Каждый час у дня вырывая,

Восемь, десять полётов

Делает боевая 

Эскадрилья пилотов. 

Надо успеть исковеркать мосты,

Разгромить эшелоны длинные,

Чтобы дороги были пусты,

Чтобы снова по ним не двинули

Вереницы бандитских орд

Битым на подкрепление.

Надо листовок особый сорт

Сбросить над поселением. 

Надо успеть проводить на бомбежку

Корабли тяжёлые с бомбами,

Чтобы они потрепали «немножко»

Склады, схожие с катакомбами,

Заводы, штампующие машины,

Станции железнодорожные…

Короче – имеют они причины,

Чтоб возвращаться порожними.

Надо успеть в воздушных боях

Чёрных стервятников припугнуть;

Жаждущих крови ассов-вояк 

Сбить половину, других повернуть. 

И всё-таки день коротким кажется.

Будь он двойным – пилот не устанет

(Слова: истребитель и усталь не вяжутся).

Бить врагов, пока их не станет. 

 

Победить!

В этом слове народная воля.

Сталевар с этим словом на вахту встаёт,

Трактористка в груди это слово несёт,

Выезжая в колхозное поле.

 

С этим словом бойцы рядовые

И седой командир, партизанский отряд,

Не жалея ни крови, ни жизни, творят

Для отчизны дела боевые. 

 

Победить! И не будет другого.

Победить! И вперед, но ни шагу назад.

Победить! Потому что сегодня сказал 

Сталин это зовущее слово. 

 

 

Колючая ёлка

Новый год для нас новее,

Если мы идём вперед,

Если вновь у нас трофеи… 

Но для немцев – старый год.

И не даром ходят толки,

И не даром говорят,

Что у немцев вместо ёлки

Будет нынче Сталинград.

И какие там порядки:

Сотни танков, батарей, -

Всё легло под Сталинградом,

Всё пошло за счёт трофей.

Вместо свечек – самолёты,

Словно факелы, горят

Все валяются без счета,

не добравшись в Сталинград.

Словно снег вокруг размётан

Щедрой русскою рукой:

Автоматы, миномёты,

И винтовки, и штыки.

Вместо мятой канители –

Пленных тысяча солдат.

Воевать не захотели –

Проучил их Сталинград.

И куда ни кинешь взглядом –

Увеличивая счёт,

Крепко спят под Сталинградом

Битых немцев хоровод. 

Неприступны, словно кручи, 

Стены города стоят.

Видно, слишком уж колючий

Город славы Сталинград. 

Новый год ля нас новее –

наша армия идёт

И на запад, и южнее…

Но для немцев – старый год. 

 

 

История стихов

Я не ищу ни славы, ни награды,

Ни для известности большого друга.

Я счастлив так, с простонародьем рядом, -

Быть рядом с ним – высокая заслуга. 

Мой стих рождала горечь неудачи

И радость, взятая в бою штыком,

И боль других, когда ребёнок плачет

Над трупом матери, замученной врагом.

Я не сидел, чтоб выбрать в мыслях строгих,

Не гроз пера – они являлись сами,

Когда забыли что такое ноги,

Когда стояла смерть перед глазами. 

Когда ползли к дымящим смертью дотам,

Хватали снег горячими губами…

И я пишу не будущего ради,

Не для себя и лавровых венков,

А чтобы каждый мог, на эти строчки глядя,

Узнать историю моих стихов.

 

1943

 

Последнее

Ну вот и всё – и я прошёл свой путь.

Нет больше маяты – одна только усталость.

Но мыслей рой как можно оттолкнуть – 

Их столько в голове оборванных осталось!

О прошлом стоит ли так горестно жалеть –

Я не живой, я никому не нужен. 

Я сам виновен, но позора бредь

Мне жаром совести сознанье снова кружит.

Неужто люди тыловых отсеков

Не захотят увидеть больше, нет,

Что в образе простого человека

Живёт солдат, конструктор и поэт. 

Неужто трудно так со мной поговорить,

Вернуть мне жизнь, любовь, мои желанья,

Неужто не увижу я зари

И в эту ночь уснёт моё сознанье?..

Не так я собирался умирать.

Хотел на Запад, там, где моё место,

Чтоб, как у всех, гордилась мною мать,

Чтоб, как у всех, ждала меня невеста. 

Чтоб кровью смытая моей вина моя

Ушла как сон, как выдумка, как небыль,

Чтоб мне вернулось собственное я,

Любовь моя, привычный воздух, небо… 

Но мне пора – нет больше маяты.

Обида в горле комом да усталость.

Со смертью я давным-давно на ты,

Теперь нам породниться лишь осталось. 

 

1943

 

Ещё один год

Свой двадцать третий встретил я

Не так, чтоб очень плохо – 

Хоть и не  в шумном блеске дня,

Не без печальных вздохов.  

В тот день стакан мой поднят был

С вином, дополненный слезой.

Его до дна я осушил

Один, забытый и чужой

Для всех. В кругу своей мечты,

прослушав собственный свой стих,

Без шума, громкой суеты,

Не приняв и не бросив клич

К веселью, радости и смеху,

У ёлки не деля потеху

Друзей и шуток маскарада,

Как то бывает на балах.

И мне, по совести, не надо

Менять покой свой на размах. 

Портрет поставив пред собой

Той, что в душе моей живёт,

Один, забытый и чужой

Для всех,

                Я встретил Новый год. 

 

1944

 

Любимый город

Мы вечером за чаем в офицерском клубе

Разоткровенничались в дружеской беседе:

Кому что по душе, какой кто город любит

И кто после войны куда поедет. 

Сначала – тихая беседа разгоралась.

Там киевлянин спорит с москвичом,

Здесь ереванский юноша, казалось,

Со мной не соглашался ни о чём.

Нас, к счастью, четверо сошлось сибиряков. 

Упрямству нашему другие подивились, –

Ведь земляки-то испокон веков

Вдали от родины родными становились. 

Хотя, признаться, нам не меньше дорог

Был Киев. Когда шли его бомбить,

Мы вспоминали свой любимый город –

Новосибирск на голубой Оби. 

(А я тем более. Не помню тот полёт,

Когда бы я с волнением не вспомнил

Родную сибирячку, что живёт

На Енисейской улице знакомой).

От этого и бомба в цель точнее

Ложилась, смерть неся немецким тварям.

Казалось, что, взрываясь вместе с нею,

Волною страшной ненависть ударит. 

И с киевлянином мы радовались вместе,

Когда был Киев штурмом отвоеван.

Ещё у вас не слышали известий,

А он по городу ходил родному снова…

Но время к полночи, пора и расходиться.

Так лучший город и не узнаём.

Лишь возбужденные подсказывают лица, 

Что каждый остаётся при своём. 

Мы шли к землянкам; громким разговором

Будили звёзды, дремлющие в небе:

Кому что по душе, какой кто любит город

И кто после войны куда поедет…

А к утру отдохнём и ранним часов снова

Уйдем на Запад, немцев добивать,

Чтобы на скверах города родного,

На улицах знакомых побывать. 

 

1944

 

Победный тост

Сегодня выбито из рук моих оружье.

Впервые я остался не у дел.

Я в общем ликовании не нужен

И скорбь изгнанника – последний мой удел. 

Ликуют все, кто честно заслужил

Солдат и тружеников дорогую славу.

Молчат лишь те, кто голову сложил,

И тот, кто выгнан, кто без сил и права.

Но те, кто подлостью своей добились чести,

Зачем они победы радость делят,

Зачем бокалы с вами выпьют вместе,

Коль смерти перед тем в глаза не поглядели? 

 

1944

 

Воспоминание

(для Яи)

Я собирался много раз

Стихи списать тебе с газеты.

Но кроме общих, битых фраз,

Как «жди меня», теперь поэты

Писать не стали. И когда-то

Они перо и мысль отточат. 

Черкну-ка сам я пару строчек,

Пусть и не складен стих солдата. 

 

В санбате

Всю ночь кружился снег мохнатый.

По крыше ветер лешим топал.

Под окнами убогой хаты

Скрипел и жаловался тополь. 

Свеча, единственная в доме, 

В узорах искрилась оконных. 

Метались раненые в стонах

В полузабытье на соломе. 

Несносной болью ныло тело.

Лицо горело. Жарко. Душно.

Я звал кого-то, пить хотелось –

И ты пришла ко мне послушно.

Солому выбрав из волос,

Ты осторожно их ласкала.

Ко мне горячая упала

На щёку капля твоих слёз…

И жарких губ прикосновенье,

Их трепет нежный и тревожный –

Мне принесли успокоенье…

… Я приподнялся осторожно, 

О чём-то долго говорил

Простыми добрыми словами

И непослушными губами

Любимую благодарил…

Но боль щемящая в груди…

Как душно… Красный снег кружится…

Куда же ты?.. Не уходи…

 

Едва сумел поднять ресницы:

склонившись низко надо мною, 

Не засыпала до утра

Чужая девушка-сестра.

Стакан с холодною водою

Плескался в ласковых руках.

На взгляд тревожный ей ответив,

Я улыбнулся кое-как…

Свеча шаталась в тусклом свете…

По крыше ветер лешим топал,

Скрипел и жаловался тополь,

И снег пушистый падал, падал…

А ты всю ночь сидела рядом. 

 

1944

 

Е. Д-му.    

О чём молчишь мой друг, поэт?

Давно ли именем твоим пестрели

Страницы и журналов, и газет,

Стихи твои читали и терпели.

О чём же ты теперь молчишь, мой друг, поэт?

О битвах ли суровых, о великих днях,

О подвигах солдат, о боевых друзьях,

Которых в день победы рядом нет?

О том, что жизнь не умерла – жива

И счастьем будущего манит за собою?

О том, как ветер сорится с волною

И с белых гребешков срывает кружева? 

Или о том, как по утрам роса

Слезинками на солнышке искрится;

Как радостно рассвет встречают птицы,

В чарующую песнь вплетая голоса?..

О том ли, что цветами воздух напоен?

О радости людской ли, о печали?

О парке, может быть, где с давнишних времен

Влюбленные свиданья назначали?..

А может, о затерянной могиле,

Что в поле где-то поросла травой,

Где на дощечке не прочесть уже фамилии,

И только сердцем чувствуешь – родной? 

Или о том, как новое встает

Из пепелищ и руин смертям наперекор,

Как мчится паровоз, и праздничен, и скор,

И первый эшелон солдат домой везёт?

Так что же ты молчишь, когда кругом кипит всё,

Когда хорошей песне быть, - стихам?

Но бедной музе негде приютиться,

И голодающий читатель пишет сам. 

 

1945

 

Победа

Друзья, нет слов, чтоб радость передать.

Победа! Долгожданная победа! 

Спешите же патроны расстрелять,

Последние – трассирующие – в небо!

В дыханье ветра, в зелени листвы,

В песке скрипучем, в рокоте прибоя,

В весеннем небе – чувствуете вы? –

Она как песнь и как вино хмельное.

И хочется забыть про кровь и про войну.

Друзья, поднимем кружки мы вначале

За славу Родины, победу, за весну,

Которую в боях не замечали. 

Теперь за тех, кто здесь навек остался

И никогда не возвратится  в дом, -

 Пусть слёзы горечи смешаются с вином. 

Родные, вот она, победа за окном!

Давайте гимн, отчизны гимн споем,

Чтоб до нее он эхом расплескался! 

 

Коса Фриш-Нерунг

12:00 

8.5.1945 

 

Источник: ognikuzbassa.ru