Гарий Немченко. Штаны с неба. История одного искушения

(Русский современный писатель Гарий Леонтьевич Немченко родился 17 июля 1936 года в станице Отрадной Северо-Кавказского, ныне Краснодарского края.

С золотой медалью окончил Отрадненскую среднюю школу № 1. После окончания факультета журналистики МГУ в 1959 году приехал в Кузбасс и в течение 12 лет проработал в городе Новокузнецке Кемеровской области на строительстве Западно-Сибирского металлургического комбината, был сотрудником многотиражной газеты «Металлургстрой».

После сосредоточился на литературном творчестве и в 1971 году переехал в Москву.

Автор романов «Здравствуй, Галочкин», «Пашка, моя милиция…», «Считанные дни», «Проникающее ранение», «Долгая осень», «Тихая музыка победы», «До…», «Вороной с походным вьюком», повестей «Под вечными звёздами», «Брат, найди брата!..», «Зимние вечера такие долгие…», «Заступница», «Скрытая работа», «Конец первой серии», «Почему я не Гавриил Попов» и многих других.

Его произведения переведены на французский, венгерский, чешский, польский, грузинский, казахский языки.

Сам Гарий Немченко перевёл на русский язык романы народного писателя Адыгеи Юнуса Чуяко «Сказание о Железном Волке» и «Милосердие Черных гор, или Смерть за Чёрной речкой». Составитель сборников рассказов и повестей северокавказских писателей «Война длиною в жизнь», «Цепи снеговых гор», «Лес одиночества», «Дорога домой».

По его произведениям сняты фильмы «Красный петух плимутрок», «Скрытая работа», «Брат, найди брата». Автор сценариев документальных фильмов «Где Ложкин прячет золото» (об археологе М.Н. Ложкине, открывшем средневековое христианское городище на хуторе Ильич), «Хранитель» (о всемирно известном паремиологе С.Д. Мастепанове, изучающем паремии: пословицы, поговорки, речения, изречения), «Казачий круг» (о возрождении казачества на Кубани).

Награжден орденом «Знак Почёта». Лауреат премий: Союза писателей СССР, Всесоюзного совета профсоюзов, имени Николая Островского, имени Пушкина, «Казачий златоуст», «Образ». Лауреат Международной литературной премии имени Расула Гамзатова, Всероссийской литературной премии «Прохоровское поле». Заслуженный работник культуры Республики Адыгея.

В настоящее время живёт в Москве.

Его новый рассказ «Штаны с неба» публикуется в информационном пространстве впервые).

 

   Приступая к этой работе, и думать-не думал, что она станет всего лишь частью общего повествования, которое много лет назад начиналось посвященным космонавту  Леонову документальным рассказом «Дух черемши».

   О том, что в закоулках собственного сознания и в потемках своей души мне потом придется блуждать, как забытому в заброшенной лаве, одинокому горняку, казалось бы, не могло быть речи.

   Но так вышло…

1.

      Из общего с Алексеем Архиповичем давнего уважения к таежной кормилице, название «Дух черемши» я дал сборнику, который наши земляки собирались издать в Кемерово. Когда сборник только что вышел, мне позвонил журналист Сергей Черемнов, давний товарищ, работавший к тому времени в пресс-службе «Сибирского делового Союза».

   - Ты там ничего не знаешь в своей Москве, - ворчливо начал с нарочитым укором. – А в нашем аэропорту завтра праздник. Был, если помнишь, безымянный, а теперь решили назвать его именем Леонова. Перед зданием на постаменте уже стоит «истребитель». На каких он летать учился... Надпись на фронтоне пока закрыта, сам полотно завтра сдернет. Он уже прилетел, Архипыч… Посмеивается. Премного благодарен, говорит, за высокую честь, но за погоду нести ответственность не собираюсь. Только при таком условии «стать аэропортом» и согласен...

   Алексей Архипович человек с юмором – я даже представил улыбку, с какой он говорил это. И тоже невольно улыбнулся:

   - Разве он не прав? Как можно за наш морозец ручаться? Или за какой-нибудь залетный циклон весной…

   Но Черемнов уже перешел к сути. Тон у него сделался подстать фирме, которую представлял: деловой.

   - Почему тебе звоню - решили вручить Алексею Архиповичу твою книжку «Дух черемши». Весь Кузбасс знает, какой он большой любитель нашего «медвежьего лука»…

   Я поспешил поправить:

   - Выше бери: почитатель!

   - Ну, верно. Почитатель. Вот, прямо так можешь и  написать.  Главному почитателю… Только срочно!

   - Что срочно-то?

   - Надпись для Леонова сделаешь и нам по «электронке» закинешь. Мы ее в книжку вклеим и завтра ему вручим. Только быстренько… через пару-тройку часов успеешь?

   Как говорится в таких случаях: чем раньше-то думали?

   Позвони они мне вчера, в запасе у меня был бы вечер и  было утречко: самое плодотворное мое время. А теперь, когда день расписан чуть ли не по минутам…

   Звонок из Кемерова по дороге в метро застал. А там стал на ступеньку эскалатора, и понесло тебя, как по конвейеру на каком-нибудь хорошо отлаженном производстве. Считай, весь день сам себе не хозяин… какой тут текст?.. Сперва  поликлиника. К «глазнику» записался проверить зрение.

   Тут бы Алексей Архипович меня понял!

   Сколько лет назад было? Привез ему две своих книжки. Одна тоже кемеровская: «Возвращайся!» С новым, дорогим душе грустным рассказом. А вторая вышла в Москве. Детская: «Красный петух Плимутрок». Звоню ему потом: прочитал, отвечает, да. Приезжай, поговорим. Я почти тут же – в Звездный. Леонов чуть ли не у порога: где ты эту историю откопал – про петуха? Это правда, что можно его научить плясать?.. Правда-правда, отвечаю. Но это, мол, ладно. Со старым кубанским рассказом. А как мой новый?  «Возвращайся»?

   А он чуть ли не с испугом: нет, что ты! Этот я читать не стал. Уж больно там мелкий шрифт. А мне глаза беречь надо: собираюсь слетать ещё разок, какой месяц уже готовимся.

   Было как раз перед экспедицией, когда наш «Союз» состыковался   с «Аполлоном», и, вместо того, чтобы к американцам перейти, как в  программе было намечено, Леонов после символического пожатия не отпустил руку «штатника», а прямо-таки затащил его к себе «в гости»… Славный был для русской души момент, славный!

   Ужель, и в самом деле, не стоит того, чтобы новый мой рассказ, эх ты, остался у Архипыча непрочитанным?!

   Только что ж ему нынче на «Духе черемши» написать?

   - Выходишь, дед?

   Оказывается, уже – «Баррикадная». Но это бы ладно.

   Хуже, что уже – «дед»!

   В молодости мы, бывало, один другому: «Старик!.. Старик!» Не  без моего участия эта журналистская привычка прижилась на стройке Запсиба так прочно, что так звали друг дружку не только монтажные, «оторви ухо с глазом», волки, но даже «без году неделя» бетонщики.

   Но теперь, когда дожили до весьма почтенного, возраста, слышать о себе справедливый текст не то чтобы странно – как бы даже обидно.

   Нет-ка, милые мои! – невольно думаешь. Не гоните лошадей. Погодите.

   Я пока еще мальчик. Да. Все тот же русский мальчик.

   Как сам Леонов. Как легендарный генерал Иван Шилов. Прямо-таки заставивший меня несколько лет назад написать рассказ «Дух черемши».

   Как десятки других наших ровесников. Не только вволюшку на страну поработавших. Главное, скорей всего, - всласть.

   Примерно об этом и написать Архипычу в «дарственной»?

   - Остановка «Улица Заморёнова»! – прозвучало в троллейбусе.

   А вот ел бы он черемшу, а?.. Этот Заморёнов. Глядишь, и поздоровел бы. И – поправился.

   Про черемшу надо что-то, конечно же, Леонову написать. Про нашу колбишку!

   «Главному колбоеду земли Кузнецкой… и всея необъятныя России…»

   Нет, грубо.

   Где-то посреди текста – ладно бы. А так, на первой странице…

Хорошее словцо, но, пожалуй, не для торжественного случая.

   А что касается колбишки – правильный путь. «Вегной догогой идёте, тавагищи!» А что?.. Может, спасла бы и вождя мирового пролетариата. Один бы запах колбы отпугнул от Ильича эту Фанни Каплан, ишь ты!.. Даже издалека только уловила – упала бы в обморок. А нет - черемша помогла бы вождю поскорее после ранения поправиться…

   В сознании краем пронеслось, как в Боткинской больнице  когда-то сподобился заглянуть в мемориальную палату, посвященную выздоровлению Ленина после покушения.

   В шестнадцатом, помнится, отделении хирург Сергей Зайцев «ушил» мне «правосторонню грыжу», и трое суток, тогда было так, пролежал я на спине со льдом на шву. Еще бы не залежаться!..

   Вышел потом на первую прогулку, как старичок сгорбился – даже  самому стало стыдно. Р-русский офицер, а?!.. Хоть всего-то  лейтенант. Зато «доброволец-первопроходец» с большим стажем. Сибирским!.. Где раньше год шел в зачет за два года… а ну, выпрямись!

   Отнял пятерню от больного бока, вскинул подбородок, расправил плечи. И тут как раз в конце коридора и увидал: мемориальная, мол, ленинская палата… отчего бы не зайти?

   Для общего, как сам всегда говаривал, образования.

   Окинул взглядом фотографии на стенах, глянул на старинный, из лозы плетеный, диванчик… На мраморной столешнице круглого, старинного тоже, столика лежала раскрытая книга отзывов и я невольно склонился над последней, явно недавней надписью, сделанной красивым, почти каллиграфическим почерком: мол, побывала с экскурсией группа строителей из Братска… свои!.. А дальше, ну, как это забыть?.. «Мы будем вечно помнить и чтить этого великого  к о л и з е я».

   Да милые вы мои!.. Все на трудовой вахте, на вахте… совсем там, бедные, заработались?!

   Разумелось, конечно же, – к о р и ф е я. Но кто-то поторопил небось или не так подсказал...

   Это уж потом пришло в голову, а сперва меня прямо-таки затрясло от внутреннего, беззвучного смеха. И тут же на месте операционного шва остро кольнуло. Я замер и судорожно схватился за живот: еще разойдется шов, чего доброго.

   И поделом: не будешь над земляками ржать!

   Или – над «колизеем»?.. Которого не догадались  нашей  колбишкой поддержать в трудную пору… да только кто ж тогда знал?

   Это вот как раз благодаря Леонову и стало теперь известно о чудодейственных её свойствах! Прославил Алексей Архипович  таежную свою землячку, прославил! И славу эту поднял на космический уровень. Не только в переносном – и в прямом смысле тоже.

   Или я и об этом уже писал?

   Так что бы ему такое - теперь?.. В посвящении.

   На обложке книги давняя фотография, сделанная моим  станичником Алексеем Жигайловым, который тоже в Сибири начинал. В бывшем Новониколаевске, почтим память Государя. В нынешнем Новосибирске.

   Потихоньку да полегоньку, хоть кожаная сумка с аппаратурой – штука тяжелая, выбился потом Жигайлов не только в столичные корреспонденты, но и среди немногих допущен был в Кремль: иначе откуда бы этот снимок в Георгиевском зале? Кто бы еще, кроме старого дружка, стал бы там за мною гоняться? Разве только кремлевская охрана. А ну-ка, мол, парень!.. Покажи свои документы ещё разок!

   А он увидал, Жигайлов, как во время съезда писателей, в перерыве, я остановился возле Володи Чивилихина… возле  Владимира Алексеевича, конечно же. Почему его надо так, непременно по имени-отчеству, - чуть позже.

   Так вот, остановился, как тут же и попал под прицел жигайловской камеры: два писателя из Кузбасса! Стоят напротив друг дружки, братски беседуют.

   Владимир Алексеевич коренной сибиряк. Можно сказать, чалдон. Родился в знаменитой «мартайге», в старинном Мариинске, через который проходит транссибирская магистраль, Транссиб… эх ты!

   Опять с тоской припоминать сюжеты?..

   Из не написанного цикла печальных воспоминаний об упущенных навсегда счастливых возможностях.

2.

   Одна из таких возможностей как раз касалась Транссиба.

   Чуть ли не основными работниками на только что начавшейся нашей  стройке, на Запсибе, были «мехколонцы». Экскаваторщики да бульдозеристы из второй Механизированной колонны управления «Сибстроймеханизация», в быту – «Сибкопай». Рывшей глубоченные траншеи да почти бездонные котлованы.

   Руководил «мехколонцами» совсем ещё молодой тогда Александр Петрович Гаркуша. Работяги его не то что любили, они его прямо-таки боготворили. Я уж теперь не помню точно: то ли он ещё будучи зеленым прорабом вскочил в кабинку «маза», из которой выпрыгнул перепуганный молоденький «доброволец», и удержал машину на краю пропасти. Перед этим они прокладывали петлявшую по отрогам Горной Шории железную дорогу «Сталинск – Абакан»… То ли в похожей ситуации  кого-то спас или крепко выручил.

   Уважению, которое его окружало, оставалось только завидовать, и он с лихвою, как понимаю, отдаривался за него взаимной искренностью. Всего только год потом промучился секретарем в Новокузнецком горкоме партии. Выдернули в Москву на учебу и почти тут же определили в ЦК заведовать транспортом в отделе промышленности. Во всяком случае, когда мы, всезнающие, хотелось о себе думать, журналюги, терялись в догадках – что там у них в Кремле произошло?.. Почему «Хрущ» к нам, на «великую стройку коммунизма» не приехал? – так вот, в очереди за пивом на этой самой великой стройке меня отозвали в сторонку успевшие к бочке чуть раньше «мехколонцы», и один сказал чуть ли не сочувственно: «Давай мы глаза тебе расшнуруем, «пресса»! Один наш «водило» проездом в Крым заглянул в Москву. Был у Петровича в гостях, и тот ему рассказал… Сидим, говорит, у себя в  конторе, вдруг входят два амбала. В штатском. Но с автоматами. Не хотите, предлагают, от любимой  работы маленько отдохнуть? Поиграть в волейбол? Спуститесь тогда в спортзал внизу… А там уже целый табор! Человека два-три по мячику пытаются стукать, да только какой там тебе волейбол, если автоматчики и в дверях и даже под окнами. Кого согнали сюда, те сидят на полу или бродят из угла в угол. Как по клетке. Ну, самые  храбрые давай было права качать: в чем дело, мол?.. Строго отвечают: потерпите, скоро узнаете… понял, «пресса»?..  А ты его тут в своей редакции ожидаешь. «Кукурузника» … хотя теперь-то как раз, может, и приедет? Все равно ему в Москве больше не хрен делать!»

   Потом Гаркуша стал заместителем министра в «Минтрансстрое». Почти не общались с ним, обоим не до того, только иногда через общих знакомых передавали один другому привет, сопровождаемый обычно сочувственным, вполне понятным вопросом: мол, как он там? Держит марку?

   Даже не «запсибовскую», как сперва разумелось. Нет. Уже  просто – «нашу». Сибирскую.

   Но однажды на работу мне, в «Советский писатель», позвонил его помощник и со всеми подобающими рангу Гаркуши условностями  предупредил: с вами, мол, будет говорить…

   Я прямо-таки заорал в трубку:

   - Петрович!.. Верить-не верить?

   Он там хмыкнул:

   - А ты по-прежнему – Старик? «Пресса» всё? Или теперь – «литература»?

   Пришлось удивиться:

   - Слу-ушай!.. Ты первый так определил. Ну, спасибо!

   - Да почитываем книжки, - начал он голосом человека, который вздумал поприбедняться. Но тут же изменил тон. – И твои тоже.  Молодец, конечно. Только твои читать очень тяжело…

   Я, пожалуй, трудно сглотнул:

   - Это почему, Петрович? Вроде стараюсь…

   - Да нет, пишешь ты хорошо. Только, понимаешь… Нашему брату… Кто Запсиб строил. Читать тяжело в том смысле, что   пальцы между страницами заложишь и сидишь, думаешь. Так это было? Или не совсем так?

   - Ну, вот! – укорил его, наверняка повеселев. – Это ж тебе не хронометраж на рабочем месте. А ещё говоришь: «литература»!

   - Хорошая литература, - твердо сказал он. – Хорошая. Потому и звоню. Хочу пригласить тебя в поездку по БАМу. Потом – Транссиб. От Москвы до Владивостока, в общем. Я и еще несколько руководителей. Совсем немного. Узкий, как говорится, круг. В специальном вагоне… знаешь, что это за вагон? Царский!.. Он и сделан был как раз для таких поездок, как эта… ну, не для нас с тобой, как понимаешь. Ездил в нем Николай Второй. В том числе и по этому маршруту. Говорят, был у него любимый маршрут: через всю Сибирь! Через всю Россию-матушку. Кого-то из журналистов взять, конечно, придется, но лишних никого не хотелось бы. А тебе это всегда пригодится. Может, да напишешь. Это не обязаловка, учти! Потом вдруг. Если захочется. Но есть сейчас такая  возможность. Всё хорошенько посмотреть… Ты представляешь? Что знаю, расскажу. По правде сказать, знаю много. Так вышло. И там ведь не только я. Вспомни, сколько там   наших? На Баме. В этом смысле он, считай, продолжение Запсиба. Да увидишь сам. А?.. Соглашайся!

   Но я не поехал.

   Каким же надо быть безмозглым тупицей, чтобы тогда    отказаться!..

   Не мог, видите ли, на две недели покинуть «редакцию русской советской прозы», которой в «Совписе» в то время заведовал. Оставить без присмотра непрерывный, ну, почти как выплавка стали, процесс создания литературы социалистического реализма… этими жуликами, которые чуть ли не первыми потом сдали родину.

   Сколько обо всем этом размышлял! В том числе и совсем недавно, когда в интервью одного достаточно крупного руководителя, которому в силу разных причин до этого чуть ли не горячо симпатизировал, вдруг прочитал: не может он пока сказать, как пройдет бетонная дорога от Москвы до Нижнего Новгорода!.. Он, мол, не Николай Второй, чтобы ногтем провести по карте прямую линию, и дело с концом...

   К этому времени я уже хорошо знал: в свой час Государь пешком прошел по новому, построенному уже при нем, участку Транссиба – самолично проверил каждый вбитый в шпалы на полотне дороги стальной костыль. Каждый болт.

   Как я мог не оценить тогда поистине щедрое предложение Гаркуши! Одного из самых честных, самых прямых, самых державных из тех, кого пришлось на больших стройках повидать, руководителей тяжелой, о-ох, слишком тяжелой, и правда, советской индустрии... Не под её ли тяжестью страна и начала проседать?

   Прежде всего – душой…

   Особенно обидно мне сделалось, когда в Союзе писателей России, уже не так давно, меня не смогли включить в большую группу литераторов, в честь столетия Транссиба отправлявшихся в дальнее путешествие Москва-Владивосток- Москва. Туда и обратно. Целый состав, считай!

   Может, большие литературные начальники посчитали, что у меня, достаточно хорошо знающего Сибирь, такая поездка ничего, кроме долгой скуки, не вызовет?.. Может, произошло другое:  артельный дух из нашего, когда-то общего,  дела выветрился уже окончательно, и к власти, как и повсюду теперь, пришли жадно гребущие исключительно  под себя временщики…

   Всё – только ему!..  Непременно – сейчас. И – сразу.

3.

   …Так вот, родился Чивилихин в деревянном, почти игрушечном тогда, в таёжном Мариинске. Где теперь, к полуторавековому юбилею города, на средства горожан поставлен бюст Марии Александровны, супруги императора Александра Второго. Это она положила начало государственному женскому образованию. Ей мы обязаны и  возникновению в России общества Красного креста. Обо всем этом писатель напомнил нам в совестливой своей книге «Память»: беспамятство к тому времени уже достигло предела.

   В «Советском энциклопедическом словаре», вышедшем в 1982 году в Москве, намерился было найти сведения о Мариинске. Вот они: « (до 1857 Кийское), г. (с 1856), райцентр в Кемеровской обл. Деревообр., пищ., легкая пром-сть; з-д металлоизделий. Возник в 18 в.»

   Чуть ли не единственное, что душу согрело – воспоминание  о собственной шутке в одном из старых рассказов: здесь, мол, на реке Кие, некогда начиналась в Сибири таёжная наша «Кийская Русь».

   Хоть она теперь, думаешь, у нас и осталась!

   Взамен Киевской…

   Но вот, слава Богу, ниже. В словаре: «Мариинские женские училища. 1) в 1858-62 ср. общеобразоват. уч. в России. Ведомства учреждений имп. Марии с 7-годичным обучением; переим. в мариинские женские гимназии. 2) С 1882 4-годичные общеобразоват. уч. заведения того же ведомства для низших слоев гор. населения; закрыты после Окт. рев-ции.»

   Эта «рев-ция»!

   Не пощадившая не только сына и всю его семью с большими и малыми детьми… Но  прежде всего – великий ее народ, который, все убывая с тех пор, неостановимо мельчает душой и телом. И - портится нравом…

   Вот в «Советском энциклопедическом словаре» о сыне  императрицы-просветительницы: «Николай II (1868-1918), последний рос. император (1894-1917), сын Александра III. Находился под влиянием реакц. политич. и религ. деятелей, авантюристов. При нем Россия проиграла рус.-япон. войну (1904-05); в 1907 г. стала членом Антанты. В ходе Рев-ции 1905-07 был вынужден согласиться на создание Гос. думы и проведение Столыпинской агр. реформы. В правление Н.II страна пришла в катастрофич. состояние в 1 мир. войне. Свергнут февр. рев-цией. Расстрелян в Екатеринбурге по решению Уральского обл. совета».

   Как мало мы в молодости догадывались, сколь многое все эти варварские сокращения нам не договаривают!

   Это теперь уже слишком  хорошо понимаешь, какое и нынче все продолжается, неостановимо продолжается сокращение Мысли…

   Книги в личной моей, подсобной библиотеке, чтобы в нужную минуту очутиться под рукой, постоянно меняются местами, и на этот раз «Советский энциклопедический словарь» оказался рядом с семью томами серии «Жизнь животных», выпущенными в 1978-82 годах издательством «Просвещение»…

   Горько хмыкнул, когда один из первых томов открыл наугад: подвид «речные моллюски»…

   Текст о них раз в двадцать обширней, нежели в «Советской энциклопедии» - о последнем русском Государе.

   Не потому ли и разрушен был великий Советский Союз: из-за пренебрежения зажравшихся чиновников к прошлому?..

   И не это ли ждёт наше нынешнее «социальное государство»? По причине жгучей, кроме прочего, высокомерной ненависти к предшествующему строю.

   По сути дела – к истории.

   …  так вот, к этому времени, когда сделан был жигайловский снимок, Чивилихин уже достиг широкой известности…

  …Но что это я?

   Надо жить двести лет, чтобы обо всем писать так вот, не торопясь, и с такими неожиданными экскурсами. Продиктованными  тоскующим по Сибири ассоциативным сознанием…

   Занавес неумолимо опускается, а главное не сказано, вот в чем дело.

   Добывали мы его вместе, это знание Главного. Сообща.

   И космонавт Леонов как раз тот человек, чье знание о нем по разным причинам куда богаче и глубже нашего. Во всяком случае,  моего – это уж точно.

 4.

   (Страницы из дневника.

   2 июля 2018 года.

   Не раз приходилось утверждать, что архив – по крайней мере, с  моим это, действительно, так! – живет своей самостоятельной  жизнью. Ту или иную бумагу выдает вовсе не тогда, когда она тебе, что называется, – позарез. Точно знаешь, что была, но ищи ее, не ищи – как не было!

   И вдруг потом вроде бы в неурочный час – ну, как из-мод земли!

   На все у него свои собственные планы, у этого якобы беспорядочного  скопища бумаг. Свои расчеты. Но вот не связаны ли они таинственным образом с нашим, все предвидящим,  подсознанием?

   Нынче несколько прятавшихся от меня бумаг собрались вдруг вместе…

   Считают – созрел?

   Для продолжения давно начатого рассказа.

   Одна из бумаг, сразу некогда запропавшая – мое электронное письмо для книги, которую кемеровчане подарили Леонову. Вот оно:

   «Дорогой Алексей Архипович!

   Считаю за честь, что «Дух черемши» вместе с его первообразом – ласкающим душу сибиряка запахом черемшички – поселится первым делом в Вашем музее в родном Вам Кемерово.

   Вы хорошо знали Чивилихина, светлая ему память, и лучше многих других поймете, что на снимке с обложки книги запечатлен  момент поистине исторический. Владимир Алексеевич только что рассказал мне о своем «Городе кедров», а я стал советоваться о возможном на Кузнецкой земле «Колбограде». Кому как не Вам знать, что в Кремле говорят лишь о проблемах для народа самых животрепещущих!

   Богатырского Вам Здоровья, Добра, Удачи,   непреходящей веры в то, что будет и на нашей улице праздник. И  спасительной улыбки, без которой наше непростое время стало бы горше.

   Всегда с благодарностью помнящий Вас

Г.Н.»

   Вторая бумага – ксерокопия первой странички из книги «Дух  черемши», экземпляр которой  Алексей Архипович подписал тогда для кемеровчан. По моей просьбе мне ее по «электронке» прислал потом начальник Кемеровского летного отряда Александр Генрихович Рейх: «Музею Космоса и Аэропорта «Алексей Леонов».  А. Л. 23.01 2013».

   Явились из нетей на свет божий, чтобы поторопить меня с продолжением работы?.. Эти бумаги.

   Потому что, не окончив ее, не объяснив, что к чему, останусь лжецом не только в глазах старых моих товарищей, но – для меня это даже страшней – в глазах  собственных.

   И одно дело – покаяться в церкви на исповеди, что мне пока по разным причинам не удалось. Другое – печатно. П р и н а р о д н о, как раньше говаривали.

   Неделю назад сказал иеромонаху Ефрему, который приезжает из ближнего Саввино-Сторожевского монастыря  вести службу в нашей церкви Серафима Саровского, в селе Тимохово: «Благословите, батюшка, дописать рассказ, в котором попытаюсь объяснить запутанную историю с журналом из Кузбасса…»

   Конечно же, он охотно благословил. Я для него, как понимаю, один из дорогих душе прихожан. Иронически-ласково зовет меня «наш Мамин-Сибиряк». А тут недавно я еще и подтвердил это дружеское прозвище: почти полтора месяца пробыл в Сибири. В  Новокузнецке…

   Может, мне и рассказ бы назвать: «Штаны с неба, или Запоздалая исповедь»?.. Или уже не рассказ, а документальную повестушку… и правда что, многотрудный это жанр!.. Когда все герои – под своими именами, и всякое неточное о них слово – как нарушение знаменитой «заповеди вологодского конвоя»: «Шаг вправо – агитация. Шаг влево – провокация. Прыжок на месте считается за побег…»

   … А поздно вечером, когда мы с Ларисой уже закончили свои садово-огородные труды и присели, наконец, на скамейке у входа в дом отдохнуть, из Старого Оскола позвонил Володя Звездкин. Сказал, что долго болевший  Женя Черников умер, из Питера уже привезли, хоронят  завтра…

   Значит, я настойчиво дозванивался ему в Ленинград как раз в те два-три дня, когда он уже уходил от нас.

   Трубач из монтажной бригады «духачей», которая из конца в конец Союза, от Костомукши до Сахалина, летала два-три  месячишка поработать вместе с ребятами из «Нью-Кузнецка» в самые горячие дни. И сыграть потом на митинге по случаю пуска: знай наших!..

   Знала их, и действительно, вся большая страна.

   А в своем управлении… как вроде бы скучно звучит!   «СМУ-2 треста «Сибметаллургмонтаж»… Были они,  работяги, «голубой кровью» одного из самых сплоченных на ударной стройке подразделений. Хранителями русского артельного духа… может, в привычном названии «духовой оркестр», как в случае с ними, ударение надо бы ставить на первом слоге слегка измененного слова – «д у х о в ы й»?

   То была пора успехов Отечества на земле и в небе. С чьей-то легкой руки космонавта Леонова назвали «первым космическим монтажником», и это, конечно, льстило его замурзанным «земным» собратьям.

   Как раз Женя Черников и рассказывал мне в Старом Осколе, как еще в Новокузнецке они собирались сочинить гимн в честь своего земляка и «небесного покровителя» Алексея Леонова. И даже пробовал, уже один-одинешенек,  сыграть на трубе полузабытый, но все еще торжествующий мотив…

   Царство тебе Небесное, Женя!

   И – светлая память на нашей грешной земле!)

 5.

      Афоризм советских времен «книга – лучший подарок» теперь, к сожалению, устарел…

   Может, даже – к несчастью?

   Но мне было любопытно, конечно же, знать, как Алексей Архипович воспринял тогда в Кемерово «Дух черемши».

   На то, что кроме заглавного, о себе, рассказа прочитает еще хоть что-нибудь, я не надеялся. Как в том расхожем анекдоте: «Чукча не читатель, чукча – писатель».

   В этом смысле и сам принадлежу к симпатичному северному народу, и Леонов, как понимаю, тоже. Мало того, что чуть не с детства рисует, взялся теперь и за перо.    Художник слова.

   Но черемша-то, знаменитая наша колбишка, – дело особенное!

   Очень жаль, что на покинутое книгой место «Лучшего подарка» нынче претендует, по недомыслию нашему, не она.

   По-латыни «алум викториалис», напомню. «Лук победный». Или – «лук победителей»!..

   Так или иначе, после возвращения Алексея Архиповича из Кемерова в Москву позвонил ему спросить, нет ли в тексте каких накладок либо неточностей, но разговор почти сразу перешел на самую жгучую для «отставных» сибиряков тему: приживается ли колба под Москвой… или «отставных» сибиряков не бывает?

   Сибирь – это навсегда.

   Так вот, Алексей Архипович сказал тогда, что твердо решил тоже развести колбу на дачном участке – ну, как мне было не оседлать любимого конька?..

   Черемшички, родом из самых разных краев – из Адыгеи, из Крыма, из-под Тулы и, само собой, с Кузнецкой земли, с отрогов знаменитого Ала-Тау – у нас на крошечном подмосковном огородишке росло уже столько, что летом жена безжалостно отрывала отцветающие головки этой весенней  благодетельницы. Иначе, мол, ветер разнесет семена по всему участку – скоро уже и соседи начнут жаловаться.

   Из кормилиц – в сорняки, а?

   Ну, справедливо ли?!

   Сам я, конечно же, чем мог, подсоблял черемшичке не только выжить, но как можно скорей размножиться и утвердиться чуть ли не главным огородным продуктом. Так что еще один старый анекдот, этот уже о шорцах, тоже относился ко мне целиком и полностью.

   А есть у вас в тайге съедобные травы? – спрашивают у шорца. Конечно, – отвечает. – Колба!.. А ягоды?.. Конечно, есть!.. А какие?.. Колба!.. Ну, хорошо, а фрукты есть?.. Как без фруктов? – он переспрашивает. Конечно, есть. А чтобы не приставал больше, сразу скажу: колба!

   Само собой, что я горячо взялся приглашать Алексея Архиповича к себе в Кобяково. Лучше один раз увидать, чем сто раз услышать, дело известное!.. А ранней весной будет на что в нашем огородишке посмотреть. Будет!. . И уедет от нас не с пустыми руками. Пусть ничем лишним не занимает багажник: увезет рассаду и той, что на солнышке растет, и какая – больше в тени…

   Той ли весной или уже в следующем году позвонил Леонову с очередным приглашением, и разговаривали мы так долго и с такими двусторонними вздохами взаимного понимания, что он в конце концов рассмеялся: ты представляешь, сколько мы с тобой – о нашей колбе?.. Начали от Медвежьих озер, и вот я уже подъезжаю к Звездному!

   Не знаю, где эти Медвежьи озера расположены… Но тихой и  радостной ностальгии в голосе у Архипыча было столько, будто беседовали мы вовсе не об одном из таежных «дикоросов»  – о наших близких. И ныне здравствующих.

   И – ушедших…

 6.

    (Страницы из дневника.

   3 июля 2018.

   Позвонил Володя Звездкин, рассказал, как провожали Женю Черникова…

   Сам он начинал на Запсибе прорабом у монтажников, а через десяток лет, уже, в Москве, я приходил к нему в кабинет, на двери которого висела табличка: «Заместитель  начальника Главного управления «Зарубежстрой». В  Министерстве монтажников…

   Отец у Звездкина русский, мама – эстонка, так что человек он сдержанный и неторопливый.

   - Первым делом подошел к неутешной Вале, осталась теперь одна в большой квартире, – начал свой печальный рассказ Звездкин. – Говорю ей: наверно, помнишь… Мы с Гретой знали тебя еще Валей Турановой…

   Какая чисто сибирская фамилия, Господи!

   Тураны – одна из коренных, смешанных с казаками,  народностей…

   Потом он говорит: вообще, мол – кто на похоронах собрался? Старый Оскол или все же – Новокузнецк?.. И Николай Шевченко с Людмилой… сказал краткую достойную речь. Сильно сдал, но собрался с силами. А Люду я все время держал под руку… Были оба брата Ретунских. Были наш Сергей с Леной…

   Не удержался, спросил: Нарзиф был?

   - А как же, был Нарзиф…

   Нарзиф Шаймарданов!.. Тоже один из реальных героев моего «Проникающего ранения»: о них обо всех…)

    (4 июля 2018 г Странички из дневника.

   Утром чуть ли не первым делом взял в руки свой первый том, принялся искать памятный отрывок о них: о Шевченко с Нарзифом. Что-то подсказывает мне, что это необходимо не только перечитать. Перепечатать. Половину странички  из последней главы: «Досветки».

   «Такие хорошие были у мальчишки глаза, так доверчиво мне, пять минут с ним знакомому, он все это говорил, что я себя невольно виноватым почувствовал и, желая, наверное, хоть слегка опустить его на грешную нашу землю, кивнул в сторону Шевченко и не без ехидцы спросил:

   - Это когда Новокузнецкий горком по всем гостиницам разослал предписание ни при каких обстоятельствах не поселять Николая Петровича? Чтобы Николай Петрович свой любимый Запсиб не растаскивал?

   - Они тогда тоже придумали! – улыбнулся как бы нехотя Коля, все еще не остывший после руководящих припарок своему совсем молодому подчиненному. – Больше десятка лет прожить на стройке, и чтобы негде потом ночку переночевать? О гостинице я и думать не думал.

   Но все это Нарзиф пропустил мимо ушей.

   - Я его тогда спрашиваю, – продолжил он тут же, как только Шевченко замолк. – А на какую должность зовете?.. А Николай Петрович: пока не представляю. А оклад?.. Не имею понятия. А квартира?.. Вот это, он говорит, единственное, что с полной  ответственностью  могу тебе гарантировать: квартиры не будет… Едешь?..

   И управляющий трестом «Центрметаллургмонтаж» … разулыбался наконец-таки совсем открыто и озорно:

   - Зима была, а он шапку с себя сорвал, Нарзиф, и – об дорогу… Когда, говорит, билет брать?

   - Нет, представляете? – тянул ко мне тонкую руку Нарзиф. – Если бы я тогда отказался?.. Кто и куда меня еще раз так позвал бы?»

   Было, и действительно?.. Не было?

   В Старом Осколе Нарзиф сперва работал на строительстве знаменитого нынче ОЭМК – Оскольского электрометаллургического  комбинате. Когда Шевченко избрали секретарем горкома партии, Шаймарданова он позвал и туда, в горком…

   «Перестройку» переживал Нарзиф очень тяжело. Как-то в Осколе   рассказал мне, что в ту пору отправлялся  в зарубежные поездки с единственной целью: интересовался состоянием духа граждан в сопредельных странах. Выстаивал службу в православных храмах; часами сидел на вытертых до блеска скамейках в костелах и протестантских церквях; молился в  мечети…

   Хорошо было нашему Владимиру-«Красное Солнышко»!..

   Когда размышлял примерно о том же, кто только из ближних и дальних стран не явился в Киев по его княжескому зову!..

   А что было делать обыкновенному нашему человеку?

   Оказавшемуся на развалинах родного Отечества…

   Но Нарзиф сделал тот же выбор.

   Крестился уже в России. Православное имя взял – Николай.

   Кто теперь объяснит, почему?.. Если к тому времени во взглядах  на жизнь они с Шевченко непримиримо разошлись.

   В подзаголовке моего документального романа «Бригадир»  значится: «Размышления о Старом Осколе, о старом друге, о старом товариществе».  «Старый друг», само собою – Николай Петрович. Только что сложивший тогда полномочия мэра одного из самых крупных «стальных» городов России.

   Так вот, когда в Старом Осколе я корпел над «романом-размышлением» и однажды предпринял осторожную попытку с Николаем-Нарзифом Шаймардановым встретиться, он ее деликатно, но чрезвычайно твердо отверг. Не хочет, сказал, своим неуравновешенным мнением уважаемого человека сбивать с толку…      

   Вторая книжка, которую снял с полки утром и взялся листать – сборник старых своих рассказов. Вот небольшой отрывок из одного. Называется он «Парень, который не успел поменять в голове опилки…»

   «Жизнь есть жизнь: кто-то из их оркестра уехал со стройки первым, потом еще один, и еще. Перед этим они дали друг дружке чуть ли не клятву раз в году собираться непременно с трубами – где бы ни работали, сколько бы их не осталось. До того момента, когда в память о них обо всех сыграет соло самый последний.

   Они собирались и год, и три, и двенадцать лет.

   Сначала для этого возвращались на стройку уехавшие. Потом все списывались, созванивались, пытались встретиться где-либо на нейтральной, как говорится, территории – лучше на пусках. Потом они собирались в Москве.

   Потом я спросил у одного из них в Старом Осколе, когда он видел ребят последний раз, и он сперва молча встал, сходил в другую комнату за трубой. Так же молча мы чокнулись, и он заиграл.

   Он часто, видно, играл – по-прежнему без фальши звучал инструмент, только уж больно одиноко».

   Конечно же, это рассказ о давней нашей встрече с Женей Черниковым у него дома...

   А заканчивается он на той же печальной ноте: «Как  тоненько, как горько пела в Старом Осколе труба из очень дружного когда-то оркестра – уже одна-одинешенька…»    

   Но к чему я все это?

   И сам пытаюсь понять…

   «Такие хорошие у мальчишки глаза…»

   И вот он ударил шапчонкой оземь, собираясь ехать невесть куда и неизвестно зачем…

   И что – этот его эмоциональный взрыв постепенно заглох… пропал где=то в космосе, навсегда затерялся в просторах Вселенной?.. Кому, по большому счету, все эти «совковые», как нас теперь уверяют, страсти были нужны?..

   А вдруг этот почти неслышный удар небогатой шапки-ушанки о сибирскую зимнюю дорогу непонятно почему отозвался многочисленным стуком сердец в Китае… вдруг – на Кубе или в соседней Белоруссии, а то и в подмосковном колхозе, который не отдал свои поля под будущий престижный гольф-клуб, а продолжает сеять на них пшеничку или буренок пасти… а что, что?

   Много ли мы знаем о человеческих возможностях и свойствах высокого духа?

   А ведь Нарзиф тогда не за джинсами ездил за рубеж – за этим знанием…

   А Жени-Черникова одинокую трубу я слышал потом вечером в московском метро…

   Играл нищий музыкант.)

7.

   Не помню, был ли то юбилейный год выхода в открытый космос или какой-нибудь личный юбилей Алексея Архиповича, но по телевизору вдруг пошли одна за другой передачи о Леонове…

   Я тогда еще заглядывал в «зомби-ящик», пытался следить за телепрограммами и несколько вечеров подряд просидел перед «голубым экраном» … сильно в последнее время поголубевшим, сильно!..

   Но то, слава Богу, были передачи о мужестве.

   Конечно же, на многие факты нашей жизни с годами меняется угол зрения, который подправляет и неумолимое время, и наша давно созревшая, успевшая изболеться душа…

   С Леоновым все обстояло несколько сложней еще и потому, что  в изматывающей общество, но совершенно бесплодной  «борьбе нанайских мальчиков», которую искусно навязали нам режиссеры нынешней закулисы, он к тому времени якобы оказался в стане проклятущих либералов. С каким вожделением начали его топтать якобы патриоты!.. Получающие деньжатки на безбедную жизнь из той же руки, что и заклятые их противники.

   Не это ли и есть теперь тот самый «русский вопрос», который уже  на протяжении столетий пытаются решить опытные, с наследным знанием «подковерные» борцы?

8.

    (Страницы из дневника.

   8 июля 2018 г.

   Позавчера был суетливый, наполненный как бы второстепенными  событиями день.

   Главные события происходили в Новокузнецке, где как раз в это время отмечали 400-летие города. А я у себя затеял баньку…

   Подбросил в печку дровец, и тут заныл мобильник: Саша Лаврик, сенатор наш, звонил из Кузни. Только что, говорит, с торжественного приема, у него было четвертое место, сидел рядом с Шиловым, а шестое место было у мэра… А правда ли, спрашивает, что главный герой романа «Пашка, моя милиция» это и есть Шилов?..

   Чуть было не рассмеялся, хотел сказать Саше, что он перепутал мои рассказы и вместо того, чтобы дожидаться очередных строчек о себе в «Рецепте калмыцкого чая»,  где давно и прочно заявлен, он прямо-таки рвется теперь еще и в этот…

   Но такова судьба документальной прозы: что делать?..

   Если, добрый человек  почему-то решил, что нужен и здесь, в «Штанах с неба»…

   Он там, видимо, разговаривал потом с Кузнецовым, главой города с «шестого места», и, как мой давний товарищ, выдал эту версию насчет Шилова… ну, так Лаврику хотелось, чтобы я этот стародавний факт подтвердил!

   Как и в случае с Леоновым – еще одно искушение? «Переписать историю» давних дружеских отношений… а что, что?.. Так было бы красиво: из демобилизованного  сержанта пограничной службы, из первого «участкового» на нашей «ударной» – да в генерал- полковники, а?!

   Минуту-другую рассказывал Саше, что Шилов, тогда еще старший лейтенант, на нашей Антоновской площадке руководил отделом милиции, а Пашка Береснев, на самом деле – Луценко Павел, находился у него в подчинении.   Шилову, так получилось, выпала доля  «главного консультанта», и в этом смысле, конечно же, его влияние  на будущий роман ощутимо: «светлый образ» советского милиционера, предшественника нынешнего полицейского, был, само собой, «собирательным».

   Растолковал это Лаврику и грустно вздохнул…

   То было в далекие шестидесятые. А нынче вот уже какой месяц в приемной у него лежат новенькие «корочки» для меня. Обросший, словно кержак-старообрядец, дед и надпись рядом: консультант Российского совета ветеранов МВД… О, зигзаги судьбы!

   Но как же могу их взять, не дописав «Штаны с неба»?

   Не объяснивши странного, для самого себя загадочного    порыва?..

   Заставившего меня в интервью со своим младшим сибирским коллегой сказать неправду…

   Откровенную брехню.

   Как это еще иначе можно назвать?!)  

 9.

   …Леонову тогда, и действительно, пришлось туго. Представить, и правда: американцы собирались только палец высунуть из космического корабля. Интересно, какой?.. Не большой ли? Чтобы, как и у нас в обиходе принято, показать миру, что все у них с космосом «окей» – «на большой».

   И тут вдруг наружу вылезает Сам-Человек. Весь!

   Сколько неожиданностей могло его поджидать!

   Так и случилось. Когда раздулся скафандр, и Леонов не мог обратно вперед ногами, как полгалось по инструкции,  втиснуться.

   Можно ли представить себе  е г о  состояние, его мысли, всплеск эмоций, когда все это происходило?.. Уникальный опыт, какого не было ни до, ни после. И человек, обладающий этим опытом, имеет право на многое – тем более, что сразу воспользоваться этим правом было не так-то просто… Но разве память не возвращает его в прошлое?.. Разве не посещают былые видения, тревоги и страхи?

   Каких ни у кого из землян дотоле никогда еще не было.

   … И вот в очередной телевизионной передаче он рассказывал, как они с напарником Павлом Ивановичем Беляевым, когда неурядицы с выходом в космос остались позади, вновь было потеряли надежду на благополучное возвращение. Отказали приборы автоматической, или как оно там, посадки…

   Но недаром в первом отряде космонавтов только Беляева звали по имени-отчеству: был единственным, среди «молодежи», боевым летчиком. Участвовал в войне с Японией, и в поединках с асами «страны восходящего солнца» зарекомендовал себя бесстрашным пилотом.

   Выбор главного Конструктора оправдался с лихвой.  Командир корабля перешел на ручное управление и спас не только стальное детище Королева – спас его «космических» детей. Их с Леоновым.

   И хоть сели они в гуще приуральской тайги, подвиг командира корабля также бесценен, как и мужество первого «космического монтажника»: ну, так достойно Алексей Архипович об этом рассказывал!    

   С вертолета им сбросили продукты, теплые вещи и даже  бутылку коньяку «для сугреву», но все это пришлось долго искать в глубоком снегу. А меховые «летчицкие» штаны вообще повисли на высокой сосне. Не дотянуться…

   В предыдущей передаче Алексей Архипыч, вспоминая о прошлых горестях, постигших семью Леоновых в годы репрессий,  рассказывал, как тогда с него, трехлетнего  мальца, «стащили даже  штанишки» – все отобрали, все.

   Скорей всего потому-то после рассказа о приземлении у меня промелькнула мысль о некоей таинственной, знаковой компенсации, полученной Леоновым спустя много лет…

   Другое дело, что эти разгильдяи, вертолетчики, исполнили ее так небрежно, что штаны повисли на дереве… оно даже как бы простительно, разве летчики тогда могли представить, Чью волю исполняют?

   Да и не зря ведь штаны надолго повисли на ветвях: знак должен быть распознан и верно истолкован…

   Но не станешь ведь о тонких таких понятиях, хоть речь идет о грубых штанах, расспрашивать  космонавта по мобильнику?..

   И я только добивался от Алексея Архиповича: сможет ли, наконец, приехать за рассадой колбишки?.. Хоть у меня нет автомобиля, могу привезти куда-нибудь поближе к центру Москвы и сам… Но лучше, конечно же, все поглядеть, как говорится, на местности: как она растет, где ей лучше…

 10.

   Потом со мною случился, ну прямо-таки приступ колбишной эйфории, ни в каких медицинских книгах еще, пожалуй, и не описанный…

   Время, когда нашу таежную землячку самая пора была пересаживать, безжалостно уходило, и я опять набрал номер Леонова. Послышался дружелюбный женский голос: Алексей Архипович ответить не может, занят. Он в зарубежной поездке. Я позвонил в Гаагу: что-нибудь срочное?..

   Еще бы – нет!.. Но разве так сразу объяснишь?

   Назвался, быстренько передал «сибирский привет» и тут же ушел со связи. Не с нашим пролетарским карманом, да при этих сидящих в «Мегафоне» разбойниках, с зарубежом разговаривать: обдерут как липку!.. Также  случайно уже подзалетал, научили!

   Но то, что Алексей Архипыч гостит в «стране тюльпанов», как  вспышка молнии, вызвало у меня бурю догадок и самых невероятных предположений… вот оно что!

   Да ведь не зря он туда поехал!.. Якобы на очередную какую-нибудь выставку цветов… да уж, да уж!

   Не надо взрослому дяде-писателю сказки рассказывать!

   Наши «оторви ухо с глазом», наши монтажники чтут его небесным своим покровителем – разве не рекордсмен-высотник?.. Вон где висел!

   «Космический монтажник» – это его чуть ли не официальное звание.

   Но то – профессия.

   А – душа?!

   В душе он давно какой-нибудь высотник-естество испытатель. Не зря же колбишку брал с собою в полет и всему миру с орбиты показывал… «Космический Мичурин», да что ты!..

   И разве не пора?.. Таким перспективным делом заняться вместе с голландцами… международная кооперация! А что, что?..

   Ну, сколько можно корешевать с японцами? Всю кузнецкую тайгу уже обобрали – подъели почти весь наш папоротник-орляк и всю черемшу. А толку-то!

   Вишня, которую когда-то развел в нашем Шушталепе пленный немец-селекционер уж никак не хуже знаменитой «иховой» сакуры!.. Недаром же, когда все выжившие в плену подались обратно в свой «фатерлянд», он остался жить недалеко от Осинников. От нашей Кузни.

   Не захотел уезжать из рая, который в холодной Сибири своими руками создал?

   И женился на чалдонке, и деток завели они славных…

   Но кто теперь это помнит?..

   К сожалению, только буйно цветущие по весне шушталепские вишни, на которых потом обильно висят темнокрасные, как заживающая рана, крупные плоды…

   У людей память короче, чем у деревьев.

   Но тут уж, с народной-то кормилицей, коснется чуть ли не каждого!…

   Старый шорец в тайге нагнется сорвать под ногами цветок невиданной красоты,  взатяг понюхает и радостно улыбнется знакомому запаху. Довольный, как, может быть, еще никогда…

   Колбишка!.. Она, родная. Новый сорт.

   Который стараниями знаменитого земляка, космонавта Леонова, заядлого колбоеда, совместно вывели российские ученые да голландские их коллеги…

   Весь мир завалим красавицей-черемшой – не устоят никакие  санкции!

11.

   Людям серьезным, с аналитическим складом ума… или таких  уже не осталось?..

   После всемирного потопа «расчеловечивания» и промывки мозгов, к которым с нерастраченной страстью присоединилось и наше отечественное телевидение…

   Лишний раз в этом убедился, когда моя давняя знакомая, хуторская жительница весьма и весьма почтенного возраста, этакий зажившийся божий одуванчик, начинавшая обычно беседу со слов, на кубанский лад, «шо вы хочете», при «крайней» нашей встрече  на голубом глазу произнесла: «шоу хочете?..»

   Так вот, если несгибаемые люди все же остались, то мои измышления насчет сибирской черемши и голландских тюльпанов им покажутся попросту глупыми… Но я ликовал!..

   Или это моя особенность? Так устроен.

   Или – не я один?

   Мы.

   Почти все.

   Много ли нам надо для полного, что называется, счастья?..

   Какая-нибудь спасительная шутка, и уже – ну, чуть ли не  комфорт в изболевшейся душе.

   Услышал недавно новую поговорку, которая, приходится думать, понравится не только автору этих строк: «Да не надо нам денег – дайте работу!»

   Привычка все-таки – вторая натура. Ну, куда денешься?..

   Или этой нашей «второй натурой» кто-то очень умело пользуется?

   Но моя-то работа – сочинительство. И чего я тогда только не сочинил!

   Мало того, что складывались прозаические отрывки для «Штанов с неба» – валом пошли вдруг стихи. Многие уже позабылись или затерялись в бумагах, не найти. Но кое-что я запомнил. О Леонове:

                                С космических он видел далей

                                То, что с земли мы не видали.

                                 И мысль явилась: вот удача!..

                                 Он залепил себе по лбу:

                                 повсюду рассадить колбу –

                                 вот благородная задача!

                                 По всей планете! И – вовне.

                                 И для начала – на Луне!

   Поскольку для одного человека труд этот не по силам, к общему делу должны быть, само собой, привлечены и лучшие государственные умы, и вся наша финансовая мощь…

   Не исключено, что это могло бы стать той самой национальной идеей, которую, как спасительную воду в бесплодной пустыне, уже  столько лет ищут самые неутомимые радетели  Отечества…

   Поскольку в высоких правительственных сферах не только обитать – даже на миг в них заглядывать не сподобился, мне сразу же пришлось опуститься до относительно знакомого областного уровня, и коротенький стишок потом бормотал, бывало, чуть ли не ежедневно:

                                    На стол Тулееву – бумага:

                                    колбишки требует Гаага.

                                    Тулеев – по столу: «Не дам!

                                    Лимиты выбрал Амстердам!..»

   Дальше, помнится, было про то, как по поручению Губернатора  первый букет  к о л б о т ю л ь п а н о в  мэр Таштагола,  вездесущий Макута на вертолете отвез таежной отшельнице Агафье Лыковой… как подсмотревший момент вручения Снежный человек даже очень издалека был настолько впечатлен красотой и запахом необычных растений, что решил больше не кочевряжиться и выйти, наконец, и к людям вообще и, первым делом – к Губернатору . Чтобы тоже получить удивительный букет. И, не таясь, а совершенно открыто, ясным днем, съехать потом, наконец, в Шерегеше с горы на лыжах. Надоело стирать собственные подошвы в одиночестве!.. Темной ночью.

   Но самое фантастическое в стихотворных моих заготовках следовало далее. Как по всему Кузбассу, с еще небывалым дотоле энтузиазмом, приступили, наконец, к рекультивации давно заброшенных угольных разрезов – тех самых, что еще много лет назад дали основание сказать увидавшему их из космоса Алексею Архиповичу: «лунный пейзаж».

   Энтузиазм был так велик, что вскоре на месте черных провалов появились многочисленные плантации колботюльпанов, в какие только яркие цвета не окрашенные: желтые, красные, оранжевые, сиреневые в полоску… да что там!

   От вполне понятного счастья Алексей Архипыч заплакал, когда молодой коллега, снявший с орбиты родные Леонову места, показал  ему этот удивительный фильм… Спасен Кузбасс, все-таки спасен! Не придется, нет, переселять народ в более безопасные для жизни места, а сюда летать на работу исключительно  «вахтовым методом»!

 12.

   (Страницы из дневника.

   12 июля 2018г.

   Ездил вчера в Москву, к Ивану Федоровичу Шилову. Так долго беседовали с ним сперва в кабинете, потом – в комнате отдыха, или как там она у больших начальников называется, – что я потом в приемной стал извиняться перед сидевшими на диване относительно молодыми посетителями: ничего-ничего, заодно как  бы подбодрил. У вас, мол, еще все впереди!..

   Сколько же чрезвычайно интересного рассказал он мне для «Рецепта калмыцкого чая»!.. С последовавшим в конце беседы   дружеским наказом: пока – никому!

   Многоуважаемый Лев Николаевич! Дорогой граф!

   Как быть, и правда что, русскому писателю, который исповедует Ваше позднее: «Зачем выдумывать? Пиши о том, что было, что знаешь…»

   Вручил мне две интереснейшие для меня книги, вышедшие к 400-летию нашей Кузни и 300-летию Российской полиции. Одна – новокузнецкая. Другая, изданная куда победней, – кемеровская.

   Потрясающе интересно!.. В том числе – и о «горной страже»…

… так как продолжаю писать уже 14-го, рано утром после бессонницы, поднялся в три ночи – чуть не заорал было, как, случалось, на душевном подъеме в Ессентуках, прямо на улице: «Гор-р-р ная стр-ража меня не поймала!..»

   Может быть, и последнюю часть этого моего неожиданного триптиха назвать вовсе не «Рецептом калмыу-чая», а именно так: «Горная стража»? И поразмышлять об иной страже: о  Г о р н е й?

   О земной-то страже русский потомок народовольцев Женя Дробязин , художник-оформитель из нашего «Советского писателя», бывало, говаривал: «Забегаются!..»

   Но кто уйдет от Горней-то стражи?

   Кому удастся?  

   … Уходил я от Ивана Федоровича с «корочками», которые должен был забрать еще в мае: «является Советником организационной комиссии РСВ ОВД и ВВ»… Российского Совета ветеранов Органов внутренних дел и Внутренних войск...

   Где ты, Павлик Луценко?

   «Пашка, моя милиция»…

   Скорее всего, это ты их мне протянул уже из горнего мира… да!

   А принят ли ты-то в Горнюю стражу?.. Сама простота. Какими мы были тогда почти все…

   Или простодыры и Т а м не нужны?.. На таком ответственном месте.

   …Так вот, уже уходил от Ивана Федоровича, когда он сказал вдруг: «Что-то прибаливает Алексей Архипович… И за границу лечиться ездил…»

   Потому-то, наверное, и был, когда звонил ему, в Голландии?!

   А я ерничал!..

   В любом случае со «Штанами с неба» надо поспешать, надо.

   И надо вернуться в то состояние духа, в каком был до встречи с Шиловым…

   Когда пошучивал о «колботюльпанах». И собирался рассказать о своей «Красной машине»…)

   Вот и стало, наконец, все на свои места.

   На восемьдесят втором-то годике жизни, а?!.. Понимание, откуда во мне артельное начало.

   А ведь еще в школе, когда уже вступил в комсомол и хоть чуть стал соображать, что такое  п а р т и я, ну, прямо-таки возмущался, когда прабабушка Таня, которую мы все звали бабушкой, с укором за столом выговаривала:

   - Будишь так от медленно исть…у партии. И усе тебе объедять, голодный останисси!

   - Да кто объест, бабушка, ну кто?!

   - А уся партия и объист.

   Ну, как это: «уся» партия?.. Во главе с товарищем Сталиным, что ли?

   - Ты и придумаешь, бабушка!

   - А опосля попомнишь…

   «Попомнил», милая бабушка! Попомнил…

 13.

   (15 июля 2018. Странички из дневника.

   Лариса пошла в церковь, а я остался дома. Не только из-за плохого самочувствия… Стыдно сказать: берегу силы на вторник, когда в соседнем Аляухово, в храме Святых царственных мучников будет престольный праздник. В отличие от наших монахов в Тимохово отец Алексий не сокращает службу, выстоять ее – дело нелегкое. А я впервые решил подать записки не только о родственниках, но и старых товарищах. Во здравие. О живущих. О  упокоении – об усопших… а когда-то казалось: бессмертны! )

14.

   Почему повторяюсь?..

   Ведь не один раз писал: кто-то из предков наверняка ходил в бурлаках. Так как бабушка Таня о нас, подрастающих мальчишках, иногда одобрительно говорила: «Какой л о ц м а н выдул!..»

   И я уже писал и о позднем прозрении насчет «партии»… Когда сам же печатал в «Металлургстрое» крамольные по тем временам стихи Паши Мелехина: «О, партия геологов!.. Ни съездов, ни ЦК!..»

   И насчет того, что партия, имею в виду уже верхушку КПСС, где появились потом первые миллионеры, в конце-то  концов, всех нас объела – тоже не однажды писал… так что же это? К чему повтор?.. Попытка проникнуть глубже?

   Так или иначе, свою бурлацкую лямку тянул я исправно, и когда стало известно о чемпионате мира по хоккею в Москве, конечно же, я решил подставить и свое плечо… как – без нас?

   Начал роман под названием «Красная Машина», работа пошла стремительно, и брат Валера, когда об этом узнал, сказал чуть ли не восхищенно: «Ну, если ты в свои «без нескольких минут восемьдесят», и действительно это сделаешь, беру обязательство найти деньги на издание!»

   С Божией помощью, не приходится сомневаться, я это сделал.

   Брат, наверняка не без подсказки Всевышнего, пустил шапку по родственному кубанскому кругу. Нашел деньги.

   Автомобиль младшего сына, Георгия, с пачками «Красной машины» отъехал от издательства «У Никитских ворот» ровно за неделю до начала чемпионата.

   Я не то чтобы радовался – торжествовал! Для меня это было время почти бескрайней эйфории. Как там обычно орут на поле победившие игроки: «Мы это сделали!»

   Да! Мы с братом. Потому-то, кроме прочего, роман был – о братстве.

   Но время добровольцев необратимо ушло. Пришла жесткая пора назначенцев.

   В их список я не входил.

   Я давно уже числился в ином списке.

   Но ведь всякий раз думаешь: вот же, вот!.. Ну, не к Христову ли дню?!

   И в этот день – побоку мелкие дрязги… Или в том-то и дело: вовсе не мелкие?!.. Ведь речь идет, и действительно, о жизни и смерти.

   Кто выживет, в конце-то концов, на планете Земля? За счет чего? Или – за счет  к о г о?!

   Любопытная была бы книженция! Под названием: «Кто кого?»

   Вовсе не о хоккее или футболе там… ладно-ть!.. Как говаривал воспитавший во мне работника чалдон из старинного Курагино, отпрыск польских дворян, писатель Геннадий Емельянов… Ладно-ть!..

   Так вот, давно знакомые записные брехуны обещали тут же передать «Красную машину» Президенту. Очень может быть – лично в руки, да. В крайнем случае, ему положат ее на стол. Или не любит хоккей? Не любил – не играл бы!

   Это вот штатные пиарщики накануне чемпионата мира по футболу попросту «украли», если не сказать грубей, у хоккейной «Ночной лиги» очень точное и вкусное, с оттенком народной симпатии: «З а б и в а к а»!

   Как не ему первому и вручить-то?..

   Но тут стала повторяться очень старая и, казалось, давно забытая  история…

   Может быть, кто-то помнит, как в не столь давние времена некоторые из нас объясняли свое отсутствие на уроке в школе или потом на лекции в институте очень ходовым и почти безотказным словосочетанием: «Умерла бабушка»?

   В студенческие времена я был хорошо знаком с парнем, на голубом глазу схоронившим десятка два, а то и все три родных бабушек.

   Очень похожий на это мор случился в тот год в Москве. С  бабушками многих и многих вполне добропорядочных людей,  которые должны были передать мой роман не только Президенту. Заодно, конечно же, – «великолепной пятерке и вратарю» высших хоккейных чиновников. И – срочно, ну, прямо-таки немедленно! – непосредственным участникам Чемпионата: главному тренеру Олегу Знарку, капитану сборной Павлу Дацюку, а также, само собой, игравшим в сборной моим новокузнецким землякам. Находившимся тогда прямо-таки на пике популярности. Вратарю Сергею Бобровскому, нападающему Дмитрию Орлову, защитнику Ивану Телегину…

   Для поддержания победного духа!

   Который когда-то почти зримо витал над хоккейной «Красной машиной» восьмидесятых годов прошлого века и, благодаря творческим усилиям автора, ну прямо-таки обязан был теперь  снизойти на игроков нынешней нашей сборной…

   Обнадеживало и то, что к началу чемпионата в Москве появилась сеть спортивных магазинов под названием «Красная машина»… ну, не в десятку ли я попал со своим, первым в жизни «личным транспортом»?

   Чего только не было в этих магазинах!

   Надеть. Обуть. Натянуть на голову. Раскрасить лицо. Поесть. Выпить. Подудеть. Поразмахивать… Карнавал, да и только!

   Не спорт, а торжество «потреблятства». Какое тут чтение! И – зачем?!

   В одной из спортивных лавок недалеко от Ледового Дворца мне дружелюбно объяснили, что все зависит от главного устроителя Чемпионата Аркадия Ротенберга,  а он «мужик с пониманием»…

   Тут же нашелся человек, близко знакомый с Ротенбергом чуть ли не с тех времен, когда в детском саду рядом сидели не только за столом… Конечно, передаст роман – что за дела?!

   И я, окрыленный в очередной раз, написал уже чуть ли не панибратски: «Дорогой Аркадий Иосифович! Будьте так добры, подскажите: как на «Красной Машине» подъехать к всемогущей «Красной Горе»?

   Доверчиво оставил, разумеется, номер мобильника, но…

   Мор на бабушек был в самом разгаре. Сколько их, бедных, тогда полегло!.. Которым бы жить да жить. Какая славная когорта божьих одуванчиков потеряла в дни чемпионата последний пушок и окончательно сникла!..

   Скорее всего, что эпидемия необязательности, а то и откровенной брехни не обошла и меня, грешного…

   Не тогда ли заразился?!

15.

   Или так изменился мир?

   И – до неузнаваемости, как говорится, – изменилась страна?

   Время Чемпионата совпало для меня с преддверием моих 80-ти. Из родной Кузни, взять интервью, приехал к нам под Звенигород изрядно поплутавший, перепутавший электрички Андрей Чудаев. Хроникер «Металлурга». Почти  мальчишка, ну, будто сохранивший в себе лучшие черты былых ровесников по ударной стройке…

   Жена переживает до сих пор, что не смогла уговорить его у нас отобедать. Уже опаздывал на вечерний рейс из Шереметьева в Кузню и только попил чайку. Правда, «фирменного». Готовлю сам. Моего!... «Калмыцкого». Который из-за  обилия в нем целебных «трав и травушек» давно превратился в «адыг-чай»: травки и травушки передают из Адыгеи друзья-черкесы,

   И до сих пор жена умиляется нашему семейному снимку, который на ходу, считай, сделал Андрей под яблонями и переслал потом мне по «электронке»… сердечное спасибо тебе, дорогой земляк! И удачи на новом месте. Во всесильном Питере…

   Вторым интервьюером был уже опытный, с кузнецкими корнями,  журналюга, давно москвич, от которого ждали репортажа в кемеровском альманахе с ласкающим душу названием: «Кузбасс-ХХ1 век».

   Приехал он на весьма приличном автомобиле, с женой-секретаршей, заодно фотографом, за рулем, и вид подмосковной колбишки, которая тогда была еще в самом соку и в самой силе, настолько потряс его, что мне опять  пришлось оседлать любимого конька. Которого постоянно, «в режиме ожидания», держал под уздцы не кто-нибудь – держали два главных московских «колбоеда», два генерала-земляка.

   «Космический монтажник»  Алексей Архипович Леонов и старший его, по возрасту и по званию, друг Иван Федорович Шилов. «Легендарный генерал – охранитель народа российского», как мне довелось представить его  в предисловии к книге «Несгибаемые». «Родовым» запискам еще одного нашего знаменитого земляка, Бориса Рогатина, долгое  время ведавшего в Советском Союзе «физкультурой и спортом».  «Охранителя здоровья народного».

   И в какие только дорогие душе сибирские да кавказские края, на какие только чудесные колбища не заносило теперь моего явно застоявшегося под Звенигородом жеребчика с традиционным именем: Пегас!..

   Интервьюеру Руслану Карманову, чье имя тоже как бы соединяло русские и кавказские дали, моя джигитовка так пришлась по душе, что он к ней тут же  присоединился… недаром спирт зовут у черкесов «белый конь». Даже в малых количествах. Нет – недаром!

   В присланных мне потом для сверки разудалых текстах Руслан и раз, и другой прямо-таки заталкивал ничего не подозревающих земляков-генералов на черемшиную плантацию в нашем Кобякове…

   И я в конце концов сдался. Пошел, как говорится, навстречу. Собственной рукой набрал на клавиатуре роковую строку: были, мол, оба, да. Как настоящие ценители нашей колбы, приезжали за опытом…

   Разве он, и действительно, того не стоит?

   Наш с женой многолетний, долготерпеливый опыт выращивания кузнецкой колбы под Москвой.

   Упрямой и стойкой, как  спасшие  столицу лютой зимою 1941-го, наполовину павшие тут, сибирские  дивизии.

   Семенами Победы взошедшие потом под Берлином…

16.

   Как часто случается, руку мою тогда подтолкнула некая летучая, как в сновиденьях на утренней зорьке, мысль. Приду, мол, к тому и другому с вышедшим альманахом, раскрою на страницах со снимками, ну чуть ли не буйно растущей черемши… Подводите, скажу, младшего соратника, товарищи генералы!.. Или не обещали приехать? Теперь уж, и точно, придется. Выручайте!

   Если не хотите, чтобы признанный «кузнецкий летописец» оказался мелким вралем…

   Но ведь не мы управляем временем.

   Оно – нами.

   Пошла череда событий, настолько выбивавших из колеи, что стало совершенно не до «юбилейной» публикации в Кемерово. Только и того, что сразу поблагодарил главного редактора Юрия Сергеева, с которым у нас оказалось столько общих друзей. В том числе и давно отошедших в иной мир. Не исключено, что потому-то главный редактор и вспомнил обо мне. Чуть дольше них на белом свете задержавшемся …

   На два-три моих звонка по мобильнику Алексей Архипович не отозвался. Сказал об этом Борису Рогатину, и он дал незнакомый номер, по которому я тоже не смог дозвониться.

   История с двумя земляками-генералами, которые якобы  приезжали в Кобяково отвести душу, стремительно уходила в прошлое. Уже чуть ли не в забвение...

   В неторопливой своей манере я работал над несколькими  другими неоконченными рассказами, «Штаны с неба» пока отлеживались… верней, так и висели на уральской сосне. Нормальный ход!..

   И вдруг, вдруг…

   Душа вдруг заныла так, будто из глубин подсознания вынырнула некая тяжкая вина, давно о себе не напоминавшая… Или это пришло, наконец, во всей полноте и ясности, осознание явного подлога?.. Жестокой неправды, которую я с легкостью себе позволил… я, я! Который всегда чуть ли не гордился своей правдивостью…. Искренностью, если хотите. Или, как любил говаривать мой старший друг Ирбек Кантемиров, знаменитый наездник, тоже обитающий теперь в мире горнем: п о р я д о ч н о с т ь ю. Потихоньку приобретаемой годами трудного самоанализа и глубокого раскаяния… и это все теперь – побоку?!

   И ради чего, чего?!

   Столь вероломная измена не только собственному творчеству, в котором люди серьезные главным достоинством считали не только  откровенность, но –

с о к р о в е н н о с т ь… и что же?

   Считай, в итоге – в свои-то  80, а?! – откровенная ложь…

   Или в наши дни она, проникшая всюду, въелась уже и в наше сокровенное?!

   Да что же это, думалось, за капкан, который я сам для себя так бездумно поставил и так прочно в него теперь угодил?!

   Чтобы хоть как-то облегчить давившую сердце тяжесть, решил немедленно, в первое же воскресенье, на исповеди рассказать обо всем отцу Ефрему…

   О нем говорили, что долгое время исповедовал в тюрьмах таких откровенных бандитов и тяжких преступников, что простому человеку, как говорится, об этом лучше не знать…

   Но кто расскажет, какие страсти бушевали в тот день в душе иеромонаха, когда решил обо всем ему рассказать?!

   Да и я наверняка не с тех слов начал:

   - Что не разворошишь в прошедших днях, батюшка, всё – грех и грех…

   - А ты не вороши, – начал он, как всегда понятливо и как бы уже с прощением. – Забудь. Делай добрые дела, это главное…

   Уже приподнимал спасительный край своего одеяния, тут же накрыть мне голову, но я не то чтобы отклонился – сделал почти боксерский «нырок с уходом»:

   – Хотел объяснить, батюшка, в чем дело, – заговорил торопливо. – Вот и журнал принес, вам показать…

   - Журнальчик ты оставь. Почитаю.

   И «Кузбасс-ХХ1век» тут же оказался на подоконнике, а отец Ефрем уже постукивал перстами по моей покорно склоненной «черепушке»…

   Как Иисус сказал апостолам: «Елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси, и елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небесех»… Но что мы, недавние безбожники, старые «совки», во всем этом понимаем?..

   Считается, что Он незримо присутствует при нашей исповеди, Иисус…

   Но Ему, должно быть, известно и то, как я перед этим казнил себя. Опытный, с хорошеньким стажем, самоед...

   А прочитает отец Ефрем крамольную статейку в «Кузбассе…»,  то, конечно же, и ему будет легче с «Маминым- Сибиряком», старым грешником, разобраться. Когда снова подойду к нему в воскресенье, через неделю…

   И я, уже с посветлевшею душой, привычно пошел к причастию…

 17.

   Через неделю службу в нашей церкви вел другой монах, и я не стал ему исповедоваться, тем более, что к причастию не готовился.

   После службы собрался было уйти, когда ко мне подошел  алтарник Димитрий:

   - Батюшка просит обождать  его… сможете?

   - Разумеется, – ответил с готовностью.  – Как его?.. Понял, что отец Кирион?

   - Да, отец Кирион.

   Еще молодой, не больше сорока, батюшка шел ко мне почему-то с сияющими глазами. Попросил его благословить, протянул ладони и с интересом, конечно же, спросил:

   - Чем, отец Кирион, обязан вашему вниманию?

   Сияние на лице монаха, казалось,  достигло предела. Сказал чуть ли не торжественно:

   - Я из Прокопьевска!

   И я радостно вскричал:

   - О, Прокопа!..

   Это все равно, что брата неожиданно встретить, правда!..

   Я прямо-таки сграбастал батюшку, сжал в объятии…

   Может, надо не год-не два пожить в нашем рыжем от химии, черном от угля, сером от графита Кузбассе, чтобы хорошенько понимать, что значит эта ближне-соседская  двоица: Кузня и Прокопа!..

   Недавно, когда уже столько промучился над рассказом, в руки мне попался изданный в 1999 году календарь «Юбилейные даты  Новокузнецка». Вот коротенький текст оттуда: «25 февраля ежегодно. День дружбы городов-побратимов Новокузнецка и Питтсбурга. «Кузнецкий рабочий» -1992 – 18 июля – Досточтимой Софи Маслофф, мэру Питтсбурга. 1993 – 30 марта – Стахович М. Мы одной крови – ты и я.»

   Какая планетарная, чуть не космическая нежность на пике «перестроечной» эйфории! Не трогательно ли?..

   Особенно, если рядом не читать: «25 февраля 1995 г. Пять лет назад в Грозном (Чечня) погибли сотрудники новокузнецкого ОМОНа… ну, не могу фамилии из календаря не переписать, не могу: А.В. Андросов, В.А. Сухих, А.Б. Урухпапаев,   Э.А.Носовский, Э.Ф.Копылов,  А.В.Бауэр, Ю.В.Есипенко, С.Ю.Клейменов, Е.Ю.Сухарин, С.Н.Чукуров.

   А «побратимы» в Питтсбурге?!

   Уж не они ли, в конце-то концов, очень настойчиво подсказали стереть с лица земли не только сибирскую  – русскую нашу славу.

   Знаменитый КМК.

   Кузнецкий Металлургический Комбинат. Чья смешанная с потом и кровью работяг сталь раздолбала в Отечественную войну хваленую крупповскую... Германскую сталь.

   А мы теперь все своих бьём. Чтобы чужие боялись…

   … Но Прокопа-а, Прокопа!

   Окликните меня, оторвите меня от компьютера, чтобы я не принялся объясняться в братской любви этому городу-страдальцу!.. Р е а л ь н о м у  п о б р а т и м у Кузни по несчастьям и радостям, объединенным теперь общими «воздушными воротами» в большой мир…

   Аэропортом.

   - Отец Ефрем забыл ваш журнальчик в алтаре, попросил меня  привезти ему, – радостно говорил теперь батюшка Кирион. – А я  на название как глянул, верите – слеза прошибла. .. Кузбасс! Глаза пришлось утирать… Прямо в алтаре статью про нашу черемшу прочитал…Родина!

   И о чем только мы не вспомнили, пока я чуть ли не час провожал до машины только что обретенного сибирского земляка. «З е м е л ю», как любили говорить на нашей Антоновке. Когда в разгар горячей работы там собралась, ну чуть не в полном составе вся «сборная Союза». И – по республикам. И – по краям с областями.

   О чем только мы не переговорили тогда с отцом Кирионом!

   Ну, кроме того, что я – обманщик и лжец.

   В минуты неожиданной, искренней радости – до того ли?

 18.

   И вот вместо того, чтобы унизить себя, я возвысился.

   Вроде бы только в чужих глазах, но странное дело: на какой-то, пусть короткий, период это мне позволило забыть о своей душевной смуте. Невольная передышка к тому же пришлась на время разъездов, а мне теперь определенно казалось, что решать «дело о двух генералах-колбоедах» надо непременно в нашей деревенской церкви, а не в какой-то другой.

   И еще.

   Может быть, мне, старому самоеду, подсознательно нравилось, ну чуть ли не лелеять проблему с необходимым объяснением «городу и миру»?.. Вокруг нее вилось столько других жестоких вопросов, тоже требующих разрешения, и мне невольно казалось, что однажды чудесным образом все сразу вдруг объяснится… Самообман?..

   Заменяющий жизнь высокого духа.

   Но снова вдруг, словно кит из морских глубин, выныривало уж такое душевное беспокойство… сколько годков-то тебе, дедок?!

   Вдруг завтра тебя не станет, и в иной, тонкий мир, ты так и уйдешь, не объяснивши, откуда вдруг в тебе возник этот небывалый дотоле трёп?

   На склоне лет, когда торжествовать должна правда и только правда.

   Однажды вскочил посреди ночи и, не поглядев на крошечный  будильник с подсветкой, кинулся к столу, включил настольную лампу. Стал лихорадочно записывать стих: «Это правда, хоть плачь:/в каждом живет палач./Разница только в том,/ кого ты лупишь кнутом./Это нас и разнит:/кто и кого казнит./Многих, мало сказать, не любя,/ежечасно казню себя!»

   И разве дело в литературных достоинствах этого полунощного послания самому себе?!

   Ну, хорош! – думалось потом уже в постели, когда пытался снова уснуть. – Знал бы Алеша Ягушкин, какая ты на самом деле «скала»! Бутафорская, братец, скала – вот в чем дело!

 19.

   Алеша Ягушкин – один из немногих, еще по Сибири, старых товарищей, с которым Господь дал возможность до сих пор видеться и вспоминать прошлое…

   Он для меня, кроме прочего, герой ненаписанного рассказа из того самого печального цикла «Об упущенных навсегда счастливых возможностях»…

   Небогатырского росточка, тщедушный, в гремящем на морозе обледенелом плаще, он был одним из тех самых «железных прорабов», которых в годы «катастройки», выражаясь термином философа Александра Зиновьева, потеснили потом не видавшие ни огня и ни холода пронырливые «завлабы»…

   В начале восьмидесятых, перед тем как стать «главным   инженером Главного распорядительного управления»   Министерства энергетики СССР, Алексей Иванович   Ягушкин работал генеральным директором строительства   крупнейшей в Африке ТЭЦ – в алжирском  Жижеле на берегу Средиземного моря, эх… в одном из бывших центров средневекового морского разбоя, а, Гарри?..

   В удвоившейся от собственного неразумия скорби обращусь к самоцитации.

   Из романа «Бригадир», в котором Ягушкину посвящена глава «Национальная элита»: «Какие от него я получал тогда письма, как звал он меня в Алжир!.. Смущал поездкой в ближнюю Анабу, где наши, с Запсиба да Череповца, монтажники должны были домну сдать. Завлекал дальней поездкой в Сахару «на трех «мерседесах» – в компании с нашим послом Василием Таратутой, с которым они тогда дружили семьями.

   «Ты себе не представляешь, Старик, – писал Алексей, – как среди темной, хоть выколи глаза, ночи под крупными африканскими звездами, так непохожими на наши, шелестят пески. И как они вдруг начинают петь…»

   Но я и тут предпочел не отлучаться из издательства – «не  оставлять «окоп», как говаривал о моей службе в редакции «русской советской прозы» якобы «деревенщик» Белов. Свет-Василий Иванович…

   Ягушкин не оставил свой «окоп» и сегодня. Недавно вновь издал за свой счет, пусть бедственно-малым тиражом, очередную «историческую хронику», на этот раз в двух томах: «Укрощение державной энергии. Взгляд русского инженера». О  продолжающемся разграблении советского наследства «электрификации всей страны».

   - Рассылаю, – сказал мне при встрече, – всем, от кого сегодня зависит дальнейшая судьба энергетики…

   Поддел его:

   - Чубайсу-то хоть послал?

   Он даже удивился:

   - А как же!.. В первую очередь. Один из главных моих оппонентов…

   - И что он тебе ответил?

   - Написал: история нас рассудит…

   Она-то, и в самом деле, рас с у д ит, история, да жаль только нас уже не будет на этом с у д ебном процессе. Или все-таки доживем?

   Несмотря на все старания устроителей очередной пенсионной реформы.

   - Вот строчка о тебе, – сказал бывший строитель электростанций, бывший прораб, достигший потом административно-технических высот в управлении всей энергетикой Союза.

   Недаром-то их звали тогда «железными»! Прорабов.

   Ну, мне он, конечно, сильно польстил. Начиная с того, что вообще включил в «могучую кучку» наших, с Запсиба, управленцев. И завершая братской характеристикой: «Он, человек,  – эшелон памяти, летописец Запсиба, великого Запсиба. Он – человек- скала».        

   А эта «скала» опирается уже не на «рабочую косточку» – на генеральские погоны…

   В бытность только что начавшим на сибирской стройке  «литературным щенком», яростно исповедовал возникшие на войне в Испании строчки незабвенного «папы Хэма» – американца Эрнста Хэмингуэя: ставлю, мол, не на генерала Франко. Ставлю на простого шофера Пако…

   Было как заповедь.

   Сам себе изменил?

   Что там два земляка-генерала: вон какой поклон отвесил в «Красной машине» главному игроку хоккейной «Ночной лиги»!..

   Президенту.

20.

   Как она у меня сохранилась, эта порыжевшая газетная вырезка из «Советской России» за 23 марта 1984 года!

   Так сошлось?..

   Над поясным портретом человека в полувоенной форме – надпись: «Фотоснимок, обнаруженный на месте гибели Ю.А. Гагарина». Рядом коротенька заметка кандидата технических наук В. Родикова: «В последнем был полете…»

   По-моему, она стоит того, чтобы ее прочитали и сегодня:

   «Есть в музее Звездного городка витрина с ранящими сердце свидетельствами: пробитый осколками самолета бумажник и извлеченные из него удостоверение личности, водительские права, талон предупреждений к водительскому удостоверению, редкая фотография Сергея Павловича Королева. Бумажник принадлежал Юрию Алексеевичу Гагарину и был найден на месте его гибели.

   Невольно вспомнил об этих документах, когда прочел строки из дневниковых записей Н.П. Каманина («Советская Россия», 4 марта 1984 г.), там говорилось именно об этом бумажнике, в частности, и о «фронтовом» фото С.П. Королева.

   Действительно, на фотографии Королев выглядит по-фронтовому – в шинели, подпоясанной офицерским ремнем, в фуражке. Фотография заинтересовала меня сразу же, когда я впервые попал в музей. Я попросил фотокорреспондента ТАСС А. Пушкарева переснять ее. Когда фото увеличили, стало ясно, что публиковать его в таком виде нельзя. Слишком оно изранено. Попытался найти другой экземпляр. Пути поиска привели меня к научному   сотруднику мемориального музея космонавтики Тамаре Владимировне Апенченко, писавшей о первом старте Гагарина. Она знала Юрия Алексеевича еще до полета.

   Тамара Владимировна охотно занялась исследованием. Правильное направление поиска задал Алексей Архипович Леонов. Он сказал, что как-то Сергей Павлович подарил Гагарину групповое фото, а Юрий вырезал из него «фрагмент» с Королевым и носил его всегда с собой. «Мы еще завидовали Юре», – добавил космонавт.

   А потом Апенченко нашла и групповую фотографию. Снимок был сделан в октябре 1947 года на полигоне после первых удачных пусков баллистических ракет. Участники событий сфотографировались на память. Трудное было время. Кругом унылая солончаковая степь, бездорожье,  специалисты жили в железнодорожных вагонах… Обстановка, действительно, напоминала фронтовую. На одной из фотографий, присланных Сергеем Павловичем с первых испытаний, есть такой автограф: «Не удивляйтесь моему виду – мы утопаем в пыли».

   Такова история редкой фотографии».

21.

   Конечно же, фотография на порыжелой от времени газетной вырезке редкостна.

   Но не менее редкостно, особенно по нынешним временам, и другое. Рыцарское, самой высокой пробы, отношение учеников к великому Учителю. И – святое товарищество первых космонавтов. Самых первых.

   Тамару Владимировну Апенченко, светлая ей память, мне довелось знать: дружили с ее мужем, работавшим в «Правде» «космическим репортером» Юрием Сергеевичем, в узком кругу – «Апёнком». Дружили и наши жены, в равной степени уважавшие тогда крутой парок Астраханских бань.

   С главой семейства знались еще на факультете журналистики, сотрудничали в мою сибирскую пору. Когда он представлял потом меня своей половине, участвовавшей в программе подготовки первых космонавтов, по разным причинам не полетевшей, но так и оставшейся при отряде уже в роли летописца, у меня невольно вырвалось: наверняка, мол, у нас есть общий знакомый. Космонавт Алексей Леонов. Сибиряк.

   Женщина немногословная и достаточно строгая, Тамара наставительно, как школьнику, коротко сказала: «Гордись!»

   И разве я не гордился?!

   Тоже без лишних слов.

   Откуда же взялось это прямо-таки разухабистое хвастовство, даже для самого себя неожиданное?

   Невольный отклик на репортерское ерничество, которое так и сквозило, что там ни говори, меж строк Руслана Карманова?.. Или «неча на зеркало пенять коли рожа крива»?

   Сам ведь сколько о себе говорил: «Какой казак – не хвастун?»

   Только не на святом же месте!

   Может, и правда? И сам давно подцепил эту заразу всеобщего вранья?

   По всему миру.

   Причем тут всякого рода вакцины от химического да биологического оружия?..

   Если накроется медным тазом вся так называемая цивилизация – именно из-за беспардонной брехни.

22.

    Тогда это было модно: в издательских планах «Советского  писателя» значилась и своя «Продовольственная программа», и – своя «Космическая». Первая, как рабочим лошадкам, досталась нашей  редакция «русской прозы». Вторую курировали небожители из Главной редакции.

   Нежданно-негаданно они-то однажды и завезли меня в Звездный, к некой славившейся гостеприимством семейной паре. Пир был в самом, считай, разгаре, когда я, наконец, «по-английски» скользнул в дверь и пошел искать уже знакомую мне квартиру Леонова.

   Алексей Архипович был дома, открыл сам и, увидав меня на пороге, искренне удивился:

   - Вот те на!.. Как ты тут оказался?

   Стал ему, уже за чаем, рассказывать, и он отчего-то сперва   посерьезнел, а потом помрачнел.

   Не стану тут обращаться к прямой речи многоуважаемого земляка. Но смысл ее был таков: «Космическая программа – это, конечно, хорошо.  И генерал Береговой, который это с вами затеял, – личность. Он-то не даст вам сбиться со «звездного» пути. Но сами-то вы тоже зорче глядите по сторонам… Судя по всему, Георгия Тимофеича с вами сегодня нет?.. То-то и «заседаете», ты меня извини, вовсе не там, где надо бы… Что, у нас мало настоящих ребят?.. А вы рекламщиков выбрали. В шахматах только и знает небось «е-два – е-четыре». Первый для него и наверняка  последний ход. Зато на обложке шахматного журнала – напротив Карпова за доской. Спиннинг до этого в руках не держал, зато на обложке другого журнала тащит такого тайменя, что и нашим умельцам на таежной реке не выловить. В журнале «Коневодство» он – в седле. Ну, «далее везде», как говорится… Ты летчик?.. Космонавт? Или – кто ты?!.. Тут тебе, земляк, придется выбирать, где обедать и где чай пить… Поймешь правильно?»

   Это был уже второй строгий, хоть и дружеский, выговор.

   Первый я схлопотал тоже неожиданно. В журнале «Наш современник» только что вышел мой роман «Проникающее ранение», в котором я позволил себе подшутить над первым секретарем Краснодарского крайкома. Над Медуновым. Мол, знаем мы это дело: миллион тонн кубанского риса!.. Собирали несколько лет. Когда засыпали в элеватор последний, первый уже начал гнить…

   Когда повторил шутку у Леоновых, Алексей Архипович нахмурился:

   - Должен тебе сказать, что Сергей Федорович бы гостем этого дома. Мы с ним долго разговаривали и прекрасно друг друга поняли. Глубокий человек… делай вывод!

   Вывод я сделал. Но тогда – только предварительный. Как мне стало ясно чуть позже, когда в Краснодарском землячестве в Москве познакомился и поговорил по душам с каждым из трех кубанских гигантов: генералом Варенниковым, в июне сорок пятого бывшего среди тех, кто бросал знамена побежденной Германии к подножию Кремлевской стены. С Байбаковым, прошедшим огонь и воду великим Хозяйственником, знавшим наизусть всего – хочу повторить: в с е г о! – Пушкина-стихотворца.

И – с глыбой-Медуновым, которого долго подпирал крепким плечом человек с кроткой фамилией: Голубь.

   Он как раз и был тогда руководителем землячества, открывшим для меня дотоле осмеянный и оплеванный Мир Кубани. Сложный, во многом загадочный и таинственный Мир, который очень мешал приснопамятному ставропольскому колхознику на комбайне добраться до Спасских ворот Кремля…

   Но осмысление истинного величия приоритетно-первой Малой родины для меня, как ни странно, началось в квартире будущего «космического генерала» Алексея Леонова. С его примененной на деле стихотворной «Заповеди» «образцового англичанина» Киплинга: «Будь прям и тверд с друзьями и с врагами –/ пусть все в свой час считаются с тобой!»

   И в который раз я задавал себе этот мучительный вопрос: а сам-то ты?.. Сам?!

23.

   В то воскресенье у входа в нашу деревенскую церковь лежал невысокий штабелек свежих досок, а в конце своей проповеди отец Ефрем обратился к прихожанам: мол, деревянные купола обветшали, предстоит ремонт зданьица. По нашим временам – не такой дешевый. Потому-то, мол, кто сколько может…

   И выразительно посмотрел на меня:

   - Если кто не сможет помочь самостоятельно, пусть подумает. Нет ли у него богатых либо влиятельных друзей?.. Которые в трудный час могли бы хоть как-то поддержать наш приход.

   Это что же?.. Получается, ни сном, ни духом ничего не ведающие Леонов с Шиловым должны помочь нам обновить купола?!

   И я чуть не закричал: батюшка!.. Ну, виноват, виноват!

   Или мне только показалось?!

   Что то был внимательный взгляд, предназначенный именно мне?!

   «Мамину-Сибиряку», эх!..

   Быстренько пошел к свечной лавке, чтобы встретить священника у выхода и наконец-то все объяснить, но тут меня окликнул наш ктитор Вячеслав Петрович…

   Это, как говорится, «особ-статья», и отношения с ним тоже особые. Фамилия его Зворыкин, и, когда впервые об этом узнал, спросил чуть ли не насмешливо: уж не того ли Зворыкина  родня? Русского эмигранта, изобретателя телевизора?.. И Вячеслав Петрович с благостной улыбкой старого врача-психиатра, перед которым объявился новенький пациент, с располагающей хитрецой в благожелательном голосе подтвердил: «Да, мы – муромские! Так что телевизор, если хотите, родом – вовсе не из Штатов. Считайте, из села Карачарова…»

   Чуть ли – не от самого Ильи Муромца!..

   Какие, и правда, богатыри ушли тогда из родного Отечества!..

   Но пока я выдерживал теперь паузу искреннего, уже не только по отношению к Вячеславу Петровичу, но ко всем Зворыкиным, уважения, батюшка с дьяконом стремительно пронеслись мимо нас – так стремительно, что задерживать отца  Ефрема было, ну прямо-таки неприлично.

   И все-таки я бросился ему вслед, сложил протянутые ладони,  торопливо заговорил:

   - Благословите, батюшка, закончить рассказ, я все попытаюсь в нем объяснить…

   Отец Ефрем будто припечатал мне ко лбу пятерню:

   - Помоги тебе Господь, Гурий! – и уже чуть иным тоном, как бы от себя лично, добавил с чувством. – Давай, «Мамин-Сибиряк»! Давай.

   И заспешил к машине. Заторопился вслед за ним дъякон.

   Главное их дело, конечно же, – ближний Саввино-Сторожевский монастырь с его заботами и проблемами.

   Духовный оплот русской государственности!

   А мне пока оставалось опять развести руками перед домашней  иконкой преподобного Саввы Звенигородского: такие вот, святой отче, наши дела!.. Опять попросить прощения у преподобного батюшки Серафима Саровского, в память которого построена церковь в Тимохово…

   И молча постоять у присланной старшим сыном из нашей родной станицы фотокопии в простой деревянной рамке…

   На старом снимке запечатлен благообразный старец. Батюшка Максим Сапежко. С крестом и панагией поверх торжественного  одеяния. На груди справа и слева многочисленные имперские и  церковные награды.

   За сорокалетнюю службу в одной и той же станице…

   В нашей Отрадной.

24.

   Тяжелая это ноша – ежеминутно прислушиваться к интуиции и то и дело вносить поправки в «творческие планы», с которым жизнь вокруг, ну совершенно не считается. То ли дело так называемые «сюжетисты»!..

   С ними примерно так:

   - Вы куда, Штирлиц?!.. Или забыли золотое правило «вологодского конвоя»?.. «Шаг вправо – провокация, шаг влево – агитация. Прыжок на месте считается за побег». В камеру, Штирлиц, в камеру!»

   Имеется в виду, разумеется, к и н о камера. Которой снимают очередную серию какой-нибудь бесконечной отечественной  бодяги.

   Иной читатель изумленно воскликнет чуть ли не словами незабвенного Михаила Юрьевича. Лермонтова: «…на что он руку поднимал»?!

   Да не на Штирлица, нет! Он уже – национальный  герой!.. От него теперь куда денешься?

   Хотя хорошо знаю, с какой полупрезрительной иронией относились к нему непридуманные разведчики. Ломовые лошади почти невероятных обстоятельств жестокой войны. Такие, как живший потом в Горячем Ключе Александр Иванович Козлов. Капитан Абвера из знаменитой агентурной школы «Сатурн».

   Вину свою перед ним – так и не написал документальную повесть, а все только подступал к ней, как в рассказе «Закондраев, или Одинокое дело» еще при жизни Козлова.  Или в романе «Красная машина», когда Александр Иванович уже отправился, чтобы продолжить свой не оконченный разговор с Канарисом уже в ином мире, – так вот, горькую вину свою перед ним переживаю, также как перед другими, оставшимися в тени настоящими героями…

   Вот о них бы!..

   Но нынешние сериалы все больше о том, что еще на нашей полуголодной стройке много годков назад уже называли: «Путешествие таракана вокруг стакана».

   … Потерпи, дорогой мой, нынче уже весьма редкий, друг-читатель.    

   С одним из весьма уважаемых среди профессионалов «сюжетистов» совсем скоро мы встретимся.

   А пока…

25.

   Перед отъездом к младшему сыну, под Великие Луки, жена мне напомнила: 3 сентября Ивану Федоровичу – восемьдесят восемь. Смотри, не забудь!..

   Как выкрикивал в далекие послевоенные годы еще подслеповатый из-за контузии отец, когда доставал из старой холщевой сумки очередную деревяшку с «лотошным» номером: «Четыре бублика!..»

   Потешал собравшихся  у нас в хате вдов и допущенных к игре с копеечными ставками «младшеклассников». Приходивших с матерями соседских. И своих. Нас с младшим братом… как тут забыть «четыре бублика»?..

   Помнил, но в этот день рано утром почему-то решил перепроверить: неужели, и действительно, – уже столько?!

   Набрал в «паутине»: генерал-полковник Шилов.

   Все так. Но за живое задело подзабытое. Название таежного поселка, в котором генерал родился: Острог!

   Было около восьми утра, но автоматический голос в мобильнике сообщил: абонент разговаривает. Подождите.

   Пока ожидал, в башочке вдруг пронеслось двустишие: «Родившийся в селе Острог,/ он больше добр, хоть очень строг».

   Когда послышался, наконец, его голос, с нарочито громкой декламации этого утреннего «шедевра» и начал – еще до приветствия.

   Он, конечно, узнал, рассмеялся.

   Поздравил его кратко: мол, уступаю линию тем, кто вдалеке от столицы – мы-то что, москвичи…

   Шилов не мог скрыть удовлетворения… но не им ли такие, как он и  живы?

   - Считайте, весь Дальний Восток уже вспомнил, как вместе работали. Восточная Сибирь добрые слова уже сказала. Теперь Западная… землякам уступаете! Своим... спасибо за стихотворение, да.

   Отключил мобильник, и в голову вдруг пришло: с т и х о т в о р е н и е, а?!

   «Эт-та штука сильнее, чем «Фауст» Гете!» – копируя голос «отца всех народов» товарища Сталина, пошучивали мы над чьими-либо бездарными стихами в студенчестве. Так и тут.

   А дорогой душе, выстраданный – когда еще! – стих ты посвятил  другому генералу… ну, не изменник?!

   Или то было всего лишь начало осознания поистине величественной и поистине горькой темы «русского генерала»?

   В сегодняшнем перевернутом мире…

   И что теперь. Что?!

26.

   С кинодраматургом Анатолием Галиевым, мастером-«сюжетистом», свела нас общая поездка в Кузбасс, которую почти сорок лет назад устроило Мнистерство культуры СССР. К тому времени по сценарию Анатолия Сергеевича уже был снят широко известный  фильм «Главный конструктор». О создателях легендарного танка «Т-34».

   Где только не снимали другие его картины, а на ташкентской студии – с таким постоянством, что записные остряки из «киношников» прозвали ее: «Галиеввуд».

   Оба мы были с Кубани, Толя – из Туапсе. Оба потом успели помотаться по белу-свету. Оба знали черную мужскую работу. Галиев куда больше нежели я – лишился глаза, когда шахтером начинал в Караганде.

   Его открытую душу это, однако, не травмировало, остался веселым артельщиком. В ту поездку растрогал всю нашу многочисленную кампанию: во время общего разговора с доярками  на богом забытой ферме возле Прокопьевска снял свои  редкостные по тем временам японские часы «сэйко» и чуть не силой нацепил на запястье пожилой колхознице: «Носи, мать!.. Твоим рукам они пойдут больше, чем каким-то другим в Москве…»

   Господи, Боже мой!..

   Как любил Толя говорить…

   Какие то были изработанные, с набрякшей синевой руки, помню до сих пор…

   Запало мне в душу, может, еще и потому, что я – вечный «жаворонок». Просыпаюсь, сколько помню себя, в пять утра, а, бывает, и раньше. Тогда, полузабытым фоном вспоминая станицу, обычно  говорю себе: «Все равно чуть позже доярочек, ладно!..»

   … а он просто снял свои часы и – отдал.

  После, когда сблизились, установилось: в поездках чаще бывал все-таки я. Толе выпала роль мудреца-домоседа. Всякий раз принимающего непременный отчет младшего друга о дальних дорогах и неожиданных встречах.

   Примерно то же самое случилось с нашим «соавторством».

   Перечитав понравившийся ему рассказ или повесть, он мне с убедительным хитрованством говорил: «Ты свою часть работы уже проделал… Остальное предоставь мне».

   Конечно же, я ему рассказывал, как подвигается дело с книгой воспоминаний легендарного Конструктора Михаила Тимофеевича Калашникова «От чужого порога до Спасских ворот», на титульном листе которой значусь «литературным записчиком». Какие-то из глав он читал еще в рукописи, а когда я вручил ему уже готовый том, выпущенный, ну в полном  соответствии с названием издательства – «Парад», Толя «проглотил» его за ночь, а утром позвонил: «Это готовый сценарий. Только без «парада», ты меня понимаешь?.. Настоящий русский человек, Господи, Боже мой… Которого наше времечко как только не мяло и не трепало».

   Дальше последовало привычное: мол, свою часть работы ты уже проделал, остальное…

   Пришлось воскликнуть:

   - Под руководством Конструктора, не забывай!

   - Вот и договорись с ним насчет нашей работы над сценарием. Опять же, под его руководством.

   Согласие Михаила Тимофеевича мы получили почти тут же: разве его, бывшего танкиста, мог оставить равнодушным толин «Главный конструктор»?!..

   Но продолжались «лихие девяностые», в стране свирепствовал почти полный разор. Дававшее мне накануне «договор подряда» на работу с Калашниковым и не выплатившее потом гонорара «Росвооружение» в прессе уже открыто называли: «Росвор» в законе».

   Книгой «От чужого порога до Спасских ворот», которая поспела к оружейной выставке в Арабских Эмиратах, в Абу-даби, оно и поддержало свой имидж, и сделало очередную рекламу. Читай: новую заявку на «большие бабки». А остальное…

   Когда мы с Галиевым с протянутой рукой, что называется, стали обходить другие военные ведомства, пытаясь собрать для будущего фильма «с миру по нитке», один из тогдашних начальников ГРАУ – Главного Артиллерийского Управления – сграбастал обоих и поник головой меж двумя нашими…

   - Ребята! – глухо заговорил. – Дело не то что нужное –крайне необходимое!.. И вы, я гляжу, не какие-нибудь «кидалы», люди приличные… Но откуда мне взять легковушку для ваших съемок, если я старшим офицерам сказал вчера: хоть на роликовые коньки… господа!.. становитесь. Не будет вам ни машин, ни бензина…

   И так по-детски вдруг всхлипнул, что настал наш с Толей черед обнять его и тоже вдруг уронить слезу…

   Куда деваться – ведь было!

   И только Начальник вооружения Российской Армии, так, по-моему, называлась тогда его должность, генерал-полковник Анатолий Степанович Ситнов, беседовал с нами с такой мужественной уверенностью, что не ощутить ее и ею не наполниться, ну просто было нельзя.

   До сих пор улыбаюсь, вспоминая его ответ на наш с Галиевым «детский» вопрос…ну, помните?.. Мол, кто сильней: кит или все-таки – слон?

   Нам надо было понять иное. Ну, все-таки: «калашников» предпочтительней или же – только появившийся тогда «никонов»?..

   Не мне вам объяснять, как мир широк и загадочен, заговорил тогда Ситнов. В нем есть и скоростные асфальтовые дороги. И есть пока, слава Богу, дремучие леса. Вот и выбирайте: что вам нужней?.. Либо «мерседес-шестисотый», либо деревенская телега с безотказной лошадкой.  Как у Калашникова…

   И Анатолий Степанович сделал все, что мог.

   Нашел для нас «исполнительного директора». Полковника Иващенко, своего тезку. Как мы поняли, бывшего сотрудника уже не ГРАУ, но – ГРУ.

   В своих апартаментах выделил нам кабинет с телефоном и Анатолий Никифорович, наш «исполнительный», развил такую бурную деятельность, что вскоре на столе у главы правительства Черномырдина лежала бумага, в которой дать деньги на кинопроект «Калашников» соглашались арабы.

   По приглашению Виктора Степановича забрать бумагу, которую он собрался подписать, отправился сам Ситнов: тут уж Черномырдин, и правда, «хотел, как лучше».

   Высокопоставленный наш благожелатель уже сидел в приемной, когда мимо него в кабинет главы правительства прошел новый назначенец «царя Бориса». Которого злые языки прозвали тогда: «Киндер-сюрприз».

   Оставим «киндера» на их совести.

   Но то, что это стало сюрпризом не только для нас с Галиевым, но для всех  участников кинопроекта «Калашников»  – в «десятку»!   

   Нам с Толей, как в далеком послевоенном детстве, только и осталось, что горько выкрикнуть: «Кина не будет!..»

   А мне на память о времени наших с Галиевым великих надежд  остался мой стих, посвященный генерал-полковнику Анатолию Степановичу  Ситнову. Называется он «Аналитик державы».   

   Вот этот стих:       

         Спроси у нынешних «рыцарей», что такое «забрало»,

         И большинство ответит: это – большой карман.

         Сколько в него не сунут, а им все мало и мало.

         И прячут туда предательство, шкурничество, обман.

 

        Ужель таких не осталось, кто звался встарь паладином?

         Ревнителем чести, доблести, защитником доброты.

        А если кто и остался – ужели теперь один он?

        И почему не рядом с ним – я и ты?

 

        Однако знаю, скажу тебе, не сдавшегося генерала.

        И говорил с ним долго, и вглядывался в лицо.

        Как нимб над святыми сияло поднятое забрало,

         И это было пульсирующее космическое кольцо.

 

        То, что творится в мире – одна большая афера.

         Запах дьявольской серы ловим, едва дыша.

         Но знает тайну спасенья всеведущая ноосфера.

         И над разгадкой бьется страдающая душа.

 

         И генерал раскладывает им понятые шифровки.

         Роду людскому пророчащие невиданный доселе аврал.

         Враг коварен. Изощренны его уловки.

         Но безжалостен будет и Высший,

         С бесконечным количеством звезд на плечах Генерал.

 

   Вот и думай теперь: о чем этот стих?

   О ком?!

   Только ли – о попытавшемся поддержать наш  «Галиеввуд»  генерал-полковнике Ситнове?

27.

 

   Наверняка помните сюжет пушкинского «Каменного гостя». О том, как эта жалкая личность, Дон-Жуан, хвастливо пригласил в гости покойного Командора, и однажды вдруг неожиданно возникший у него дома  каменный памятник протянул ему хладную, неживую руку: «Ты звал меня?»

   Мол, – соответствуй!

   Ну, вот. Памятник…

   А тут два живых генерала, которым я, уж и точно, надоел  настойчивым приглашением посетить свою  подмосковную «фазенду»…

   Звал я их, правда, совсем в другое время. Но что поделаешь: генералы!

   Пришли, когда посчитали нужным. Или – возможным?..

   Оба люди государственные. И тот, и другой сами себе не принадлежат.

   Только почему – глубокой ночью?

   В глухой час бессонницы.

   И зачем, главное, все-таки – зачем?!

   Как и «каменный гость» – поставить на место?..

   Чтобы брехать впредь было неповадно.

   Недаром же оба в парадной форме. На груди у того и у другого вместо орденских планок – все, какие есть, почти бесчисленные награды. И свои, и зарубежные. Непонятно, у кого каких больше.

   Подчеркнуть серьезность момента?..

   Еще бы не серьезный момент!..

   Младший их земляк уже, ну совершенно измучился…

   … Перевернуться на другой бок, что ли?

   Уже пробовал.  Как говорится, извертелся.

   Но о чем они там все-таки, о чем?!

   И неужели оба читали прозу Василия Фартышева, в свое время вообще-то был на слуху. Это он придумал ироническое иносказание, которым потом пользовались некоторые его литературные собратья. В том числе и я, грешный.

   Отчего бы и уважаемым генералам в беседе обо мне им не воспользоваться?

   И вот один – так небрежно, почти через губу: «Нудак, само собой!..»

   Второй охотно подхватывает:  «Большой нудак!»

   Знают ли, интересно, старый анекдотец о «нудаках»?..

   Очень был в свое время популярен.

   Как одному такому говорят: «Ну, ты больщой нудак, братец!.. На конкурсе нудаков ты бы занял второе место!» Этот обижается: «А почему, в таком случае, – второе?» «Да потому, что ты, и действительно, – нудак!»

   … Разрешаешь себе: ну, поерничай, мол!.. Юмор – штука спасительная. Переносит уж через такие пропасти… легче?

   Ну, вот.

   А то ведь можно до такой черты себя довести, что еще шажок… легче?      

   Уже светает, и теперь видать, что рядышком сидят на одной-единственной в нашем огородишке приличной скамейке – под старой яблоней… что там, любопытно, на ней висит?.. До этого вроде ничего такого не было…

   Шилов говорит вдруг:

   - Знаешь, что его, Алексей Архипович, хоть слегка извиняет?.. А то, что приглашал-то он не к самому себе. Больше как бы к ней: к черемше!.. К нашей кузнецкой колбе-колбишке, в которой, как ты часто говоришь, – чуть ли не вся таблица Менделеева…

   - Да я и сам – примерно об этом же, – соглашается Леонов.

   - И наш с тобой визит, Алексей Архипович, должен был поднять ее статус…

   Он всегда, Шилов, – непременно по имени-отчеству. Даже если с тобой – на «ты».

   Но Леонов почему-то упрямится:

   - Так-то оно так…

   Но Шилов настаивает:

   - До уровня продукта стратегического значения… ты ведь сам об этом не раз, или не так?

   - Да он уже и кипрей объявил «стратегическим продуктом»… не говорил тебе?..

   - Пытался втолковать.  Даст, мол, Бог, – непременно  напишу еще и рассказ «Рецепт калмыцкого чая»… О нашей милиции-полиции. О ментах, одним словом…

   - К этому и говорю тебе…

   …Да что же там все-таки над ними висит на старой яблоне?

   В этом году на ней и яблок-то не было, а тут… Ну, рассветет совсем – видать станет.

   - В этот рецепт кроме прочего кипрей входит, – продолжает Леонов – Как он в народе?.. «Иван-чай»!

   Действительно – «космический селекционер»: ну, все знает!

   Шилов соглашается:

   - «Иван-чай», да. Очень полезное растение…

   - «Иван-чай»…А ты у нас – Иван Шилов. Нет ли тут чего-то такого… чего-то такого…

   - Ну, ты – глубоко, Алексей Архипович!

   - Глубоко-не глубоко, а еще наворочает наш земляк… Как с космосом. И чего только эти нудаки-борзописцы не напридумывают! Так что я бы на твоем месте следил за ним все-таки…

   - Да это и без меня, – с нарочитой беззаботностью откликнулся Шилов. Как отмахнулся. – Что-что, а это у нас умеют…

   И тут до меня дошло: да вот же, вот это что!

   Это новенькие летчицкие штаны висят на нашей старой яблоне!

   Не может ведь Леонов носить с собой эту свою Высшую   награду… появляется, как фантом!

   Где он –туда за ним и Она.

   Всюду.

   В целом мире – одна такая. Единственная!

   Спрашивал ведь Хрущев у Гагарина: а когда летал, Юра, – Бога, мол, видел?

   Леонову самому-то вроде как не с руки это утверждать. Присутствие Бога. В том их многотрудном полете с Павлом Ивановичем Беляевым.

   Но то, что эти Штаны – от Него, сомневаться не приходится.

   Ты, русский мальчик, с обидой помнил, как с тебя, совсем еще крохи, стащили последнее – жалкие штанишки… Всё надо помнить!

   Но обижаться не стоит.

   Я все видел.

   И – тогда. И потом.

   Когда ты миру Моему явил небывалое мужество.

   Ты сперва этого не понял, не до того было.

   Но – потом?

   Эти кожаные, с мехом внутри штаны для настоящей мужской работы. Взамен когда-то отобранных у тебя штанишек, Русский Мальчик.

   Раньше на твоей родине говаривали, что за царем служба не пропадет...

   А – за Мной?

28.

(Страница из дневника.

   17 ноября 2018.

   Завтра воскресенье – собираюсь отнести, наконец, «Штаны с неба» отцу Ефрему… хорошо, если бы он к нам в Тимохово приехал. А то опять думай: отдавать – не отдавать?

   Позвонить отцу Кириону?.. Ладно уж – будь, как будет.)

Москва – Лабинск – Кобяково, Звенигород.