Мать и дочь

Рассказ

За столом тихо позванивала посуда. Люди с унылыми лицами пили, ели, тихо переговаривались, тостов никто не произносил. Одни ели и уходили, на их места садились другие. Женщины суетливо разносили блины и кисель.

Среди всех женщин особенно выделялась одна: прямая, бледнолицая со сжатыми до бела губами, покрытая черным платком – она невольно вызывала уважение к себе. Сегодня похоронили ее отца.

Она не плакала по нему, не причитала. Казалось, она застыла вот так, сразу побледнев. И только наполненные глубокой тоской глаза выдавали большое горе, которое до краев наполнило душу. В эти серо-голубые глаза никто не мог посмотреть прямо . Заглянувшие в них словно окунались в ее несчастье: люди чувствовали себя виноватыми перед ней в том огромном горе, которое навалилось на нее, - столько неподдельной тоски светилось в них.

Зинаида покачиваясь ходила между столов, будто пьяная. Она держалась из последних сил. Виски ломило от бессонных ночей. Часто комната вместе с людьми, столами и зеркалами, закрытыми белой материей, начинала плыть в липком горячем тумане. Тогда Зинаида крепче сжимала губы, отворачивалась и незаметно для других замирала, медленно приходя в себя.

Она не хотела лезть к людям со своим горем. Но, пожалуй, если бы кто-то из окружающих, сидящих здесь, просто так, по людски, по бабьи пожалел ее, она бы горячо и сильно расплакалась на плече у того человека, и ей стало бы намного легче. Но люди, то ли из деликатности, то ли от стеснения молчали. И она ушла в себя, запрятала внутрь свое неподдельное горе.

Отец слег полгода назад, когда он вернулся из больницы, худой, с пергаментно-желтым лицом, обтянутым сухой, шершавой кожей, все решили – не жилец.

Ее вызывали потом в клинику, и маленькая седая женщина в белом халате ласково и душевно разговаривала с ней. Зинаида уже тогда знала, что отец долго не протянет, самое большее – полгода. Наверное, из всех тех, кто окружал его все это время, он сам был веселым и разговорчивым, шутил, смеялся, с юмором подмечал промахи домашних. И все удивлялись, как он может?! И не могли понять: то ли он действительно ничего не знает, то ли так силен. А он знал, все знал. Однажды, уже незадолго до конца он позвал Зинаиду к себе, усадил на кровать, Долго смотрел на нее, гладя ее руку, Потом так тяжело вздохнул, что мурашки у дочери побежали по спине.

- Вот и все, Зина, скоро конец. Ты только не убивайся по мне сильно. Знаешь, о чем жалею? – отец грустно улыбнулся, - Сашку не увижу, наверное. Ты, если что, парня не тревожь: учеба, экзамены. Ему жить да учиться надо.

Отец ушел через неделю теплой июньской ночью.

… Сашка – этот вчерашний десятиклассник – сдавал первую в своей жизни сессию. Многие его одноклассники работали на заводах и фабриках, служили в армии, а Сашке повезло – удалось поступить в столичный вуз. О факультете он мечтал давно, поэтому считал, что находится на своем месте. Учился легко, играючи, схватывал на лету.

Он очень любил мать, но особенно любил деда. Тот вошел в его жизнь с самого рождения. Сашка знал, что дед тяжело болеет. Всегда когда звонил домой, спрашивал, как там дед, передавал ему привет от студента, и если с дедом случится что, - все бросит и приедет.

Первый экзамен он сдал на четверку и, вполне довольный собой, готовился позвонить домой. «Обрадую родственников», - сказал он друзьям. И вышел из общежития на улицу, чтобы никто не мешал разговору с домашними. Во время таких звонков с добросовестностью первокурсника он всегда обстоятельно выспрашивал, что там да как.

Телефонный звонок раздался в прихожей неожиданно и негромко. Его мало кто услышал, люди за столами продолжали есть и переговариваться. Женщины по-прежнему разносили кушанья. Зинаида услышала звонок сразу , вздрогнула и вся преобразилась, подобралась. Она ждала этого звонка целый день, знала, что сын сдает экзамен и обязательно позвонит.

Голос в телефонной трубке, далекий и родной, заставил ее сжаться в комок. Горе, тоска по сыну, ожидание его звонков – все это так измучило за последние дни, что голос сына вывел ее из того тяжелого равновесия печали, в котором она находилась. Стены и потолок медленно поплыли перед глазами. Она едва сумела ухватиться за край стола, на котором стоял телефон. Сзади кто-то поддержал, заботливо подставил стул. Она медленно опустилась на него, перевела дыхание и только теперь поняла, что это ее зовет далекий родной голос: «Мама, алло, мама!»

Ему не надо ничего говорить, пусть будет спокоен, у него же сессия. Эта мысль мелькнула в голове как-то сама собой, вяло, без напряжения.

Все окружающее стало вдруг безразличным, ненужным. Зинаида поняла, что очень устала от всего, свалившегося на ее плечи. В действительность ее вернул телефон: «Алло, мама, алло!» Надо собраться, ведь сын ждет. Зинаида тряхнула головой, как бы сбрасывая с себя минутную слабость.

- Здравствуй, Саша, - голос ее, твердый и ровный, ничем не выдал того, что творилось у нее в душе. Трубка обрадованно донесла:

- Здравствуй мам, а я уж подумал, что-нибудь случилось, ты молчишь и молчишь, - торопливо говорил Сашка. – А я сдал на четыре. Через три дня снова сдаем.

- Молодец, продолжай так же, - Зинаида действительно обрадовалась за него. Ведь, кроме всего прочего, она переживала и за сына.

- Ну как вы живете? Что нового? Как дедушка? – все вопросы Сашка задал скороговоркой, не выделив ни одного из них.

Но Зинаида сразу же определила для себя этот последний. И, отвечая на предыдущие вопросы,  думала только о нем. Старалась говорить спокойно, обычно:

- … А у дедушки все в порядке. Правда, лежит все время. Но ему получше.

- Да! Получше! – она услышала как обрадовался сын.

- Ладно, мам. До свиданья. Привет всем, а дедушке… - голос Сашки внезапно оборвался на полуслове.

Зинаида подождала немного, может,  перезвонит, но повторного звонка не было, и она медленно  положила трубку на стол. И здесь же, уронив голову на  скрещенные на столе руки, впервые за все это время громко зарыдала. 

Сергей Черемнов,

1974 год