Николай Яковлевич Троицкий: «Без малого сорок редакторских лет»

(Автор – Николай Яковлевич Троицкий родился в феврале 1922 года в Твери, в семье высокообразованного офицера, участника Первой мировой войны. Окончив школу в 1939 году, поступил на физико-математический факультет Калининского пединститута. 

Когда началась Великая Отечественная война, в июле 1941 года ушел на фронт добровольцем, по комсомольскому набору. В бою под Москвой был тяжело ранен, после лечения в госпитале, демобилизован.

Приехал в город Тайгу, куда была эвакуирована семья. Работал учителем черчения и математики. В 1947 году его избрали секретарем Кемеровского обкома комсомола. А в январе 1950 года назначили редактором газеты «Комсомолец Кузбасса». Потом он работал заместителем заведующего отделом пропаганды и агитации Кемеровского обкома партии. Окончил заочно отделение журналистики Высшей партийной школы.

С 1959 по 1969 год – редактор газеты «Кузбасс». Николай Яковлевич смело брал в коллектив молодежь, для которой был учителем не только в журналистике, но и в жизни.

В 1969 году Николая Яковлевича перевели в Москву - в газету «Социалистическая индустрия» (позднее «Трибуна»), где был ответственным секретарем, заместителем главного редактора, первым заместителем главного редактора. Здесь он проработал более 20 лет.

До последнего дня своей жизни Николай Яковлевич оставался действующим журналистом. Он редактировал газету общественной организации «Землячество Кемеровской области в Москве» под названием «Земляки. Кузбасс в нашей судьбе». Издал документальную повесть «Степан Беляев из поколения победителей» - о первом ректоре Кемеровского медицинского института.

В солидном томе, посвященном 65-летию битвы под Москвой, есть очерк одного из участников этой битвы - Николая Троицкого. К 85 – летнему юбилею газы «Кузбасс» он написал воспоминания о соратниках – журналистах.

Николай Яковлевич Троицкий награжден орденами Отечественной войны I степени, Трудового Красного знамени, «Дружбы народов», «Знак почета», многими медалями, среди которых «За особый вклад в развитие Кузбасса» II степени, «60 лет Кемеровской области», «За служение Кузбассу». Он - Лауреат премии Кузбасса.

Его не стало 9 января 2009 года).

Годы работы в журналистике, десятилетия редакторства прошли, как промелькнули, в «Комсомольце Кузбасса», «Кузбассе», «Социалистической индустрии». В памяти люди, с которыми работал, встречался, события, факты, эпизоды. Некоторые из них выстроились в эти заметки.

УРОКИ СМОЛОДУ

Первые номера вновь созданной кемеровской областной молодежки – «Космомолец Кузбасса» делались в одной из комнат редакции «Кузбасса». В старом двухэтажном доме возле кинотеатра «Москва» внизу была типография, на втором этаже – редакция. Сразу за входной дверью вы попадали в атмосферу, насыщенную запахами типографской краски, разогретого машинного масла, расплава линотипного металла; все здание чуть подрагивало, когда грохотали ротационные машины.

И через полвека все это живо во мне. Газеты тогда подписывались «в свет» под утро. Както уже заполночь оживился редакционный коридор. Приоткрыл дверь и вижу: к своему кабинету стремительно шагает редактор «Кузбасса» Арсен Арсенович Бабаянц. Пальто нараспашку, встрепанная черная с сединой шевелюра, сверкающие чуть навыкате глаза.

Он приехал с заседания бюро обкома партии и отрывисто бросает семенящим за ним работникам секретариата: «Стенографистку! Первую полосу задержите, продиктую передовую!»

У меня дух захватило: «Вот это да! Я так, наверное, никогда не смогу!» Свои четыре полосы «Комсомольца Кузбасса» малого формата мы в неумении, суете и тесноте мусолили всю ночь. Утром приходили на работу технические дамочки из «Кузбасса», с любопытством заглядывали в комсомольскую комнату, брезгливо морщили напудренные носики: на ободранном старом диване сладко спал наш дежурный, его огромные валенки, прикрытые сверху портянками, стояли рядом.

Оттиски полос в типографии делали на сырой бумаге специальной щеткой на длинной тяжелой рукоятке. Очередной дежурный, борясь со сном, уронил голову на свежий с жирной краской оттиск, и утром товарищи вовсю хохотали, читая у него на лбу заголовок статьи...

В первом номере «Комсомольца Кузбасса» – 1 февраля 1950 года – опубликовано письмо французской девочки Сталину. В редакцию оно как то попало из Москвы. Редакционный художник перестарался и изобразил девочку, склонившуюся над письмом, при свече. Редактор почувствовал некоторый перебор со свечой, но в суете первого номера заменить рисунок не удалось, так газета и вышла. Что же касается текста письма, то девочка возлагала на Сталина, на нашу страну надежду на лучшую жизнь, на избавление от нужды.

Да что девочка! Мы все, только что вышедшие из страшной войны, надеялись и верили. В газетной полосе все, что связано со Сталиным – текст, а особенно фото, – вычитывалось и рассматривалось самым тщательным образом всеми: от корректора до редактора. Мы были наслышаны, что снимали с работы и исключали из партии редакторов, если, скажем, на портрете Сталина случайно протискивались с оборота полосы звездочки или точки.

Смотрели во все глаза, но как-то «свежая голова» обнаружила в подписанном номере буквенную ошибку: «тЕварищ Сталин». Что делать? Остановили отправку тиража и – не пускать же под нож – всем немногочисленным коллективом с помощью нехитрого приспособления вручную исправляли «е» на «о». Тогда почувствовали, что такое 30 тысяч экземпляров.

Забегая вперед, скажу, что когда принимал газету «Кузбасс» у своего предшественника Ф. Е. Демина, он передал мне большую лупу в черном футляре. Времена уже были другие, и я искренне удивился, зачем она? Он объяснил, что рассматривал оттиски клише: вдруг на «сетке» точки образуют свастику? Лупой я не пользовался, но в свою очередь оставил ее своему преемнику. Возможно, она и сейчас хранится у редактора в столе, а может, в редакционном музее.

Таким образом «охотились за ведьмами» в ту пору не только в редакциях. Как-то в День Военно-Морского Флота в «Комсомольце Кузбасса» напечатали плакат: могучий боевой корабль мчится по морским просторам, рассекая волны. Прошло время, получаем письмо из далекого таежного поселка: куда же вы, такиесякие, смотрите? Ведь в волнах на вашем рисунке я обнаружил очертания чудовищного зверя – дракона...

Ответили на письмо сразу, без дипломатии, по-комсомольски: пить надо меньше, тогда всякая чертовщина не будет мерещиться... Ответ, видимо, автора удовлетворил, жалоб не было. Запомнился номер «Комсомольца Кузбасса» с сообщением о смерти Сталина. Многие тогда плакали, казалось, жизнь остановится. В таком номере, как нам представлялось, совершенно неуместными были обычные заметки. Решили оставить только две полосы с траурными материалами. Так номер и вышел. Никто на это внимания не обратил, а я потом признался себе, что дал маху. Но что поделаешь, было. И всегда будет в комплекте «Комсомольца Кузбасса» этот половинный траурный номер.

Как сейчас понимаю, ЦК ВЛКСМ в начале пятидесятых годов хорошо занимался молодежными газетами. Многие из них возрождались, другие только создавались. Редакторов приглашали в Москву на краткосрочные курсы, семинары, совещания. Горячие разговоры и споры шли не только в залах и аудиториях, но и в кулуарах, общежитиях, где, бывало, размещалось в комнате человек по десять.

Многие из тех, кто возглавлял тогда молодежные газеты, стали известными людьми. «Московский комсомолец», например, редактировал А. Субботин, будущий редактор «Московской правды», «Труда», секретарь ВЦСПС, шеф-редактор журнала «Проблемы мира и социализма». Ленинградскую «Смену» смело, с выдумкой делал молодой поэт, переживший блокаду, Ю. Воронов, впоследствии главный редактор «Комсомольской правды», правдист, главный редактор журнала «Знамя», заведующий отделом ЦК КПСС, главный редактор «Литературной газеты». Б. Стукалин начал редактором молодежки в Воронеже, там же редактировал областную партийную газету, был первым заместителем главного редактора «Правды», заведующим отделом ЦК КПСС, на дипломати> ческой работе. Список этот можно было бы продолжить.

Летом 1955 года вызвали в Москву – группа редакторов молодежных газет готовилась к поездке в США. Тогда это было событием, впервые после начала «холодной войны» пытались установить какие-то контакты.

Дмитрий Горюнов, главный редактор «Комсомольской правды», возглавлял нашу команду. В ее составе был и Алексей Аджубей, тогда редактор отдела «Комсомолки», то ли будущий, то ли уже состоявшийся зять Хрущева, тот самый «Не имей сто рублей, а женись как Аджубей». Талантливый журналист, он впоследствии как главный редактор сделал из «Известий», скучного казенного официоза, яркую, живую, острую газету. Был и ленинградец Юрий Воронов. Несколько дней нам рассказывали об Америке, инструктировали.

Обнаружилось, что для такой поездки одеты мы, мягко говоря, не лучшим образом. В ЦК ВЛКСМ дали под отчет денег, в ЦУМе купили по два костюма, выбор был богатый, и опасения насчет униформы не оправдались. Разъехались по домам, ждем вызова. Но не дождались: принимающая сторона потребовала отпечатки пальцев, не взяла на себя ответственность за нашу безопасность. Так я и не побывал в Америке, а за костюмы долго расплачивался из скромной редакторской зарплаты.

То, что усвоили в молодые редакторские годы, осталось на всю жизнь и выдержало проверку временем. Служить делу, газете, а не кому-нибудь лично. И поступать в интересах дела независимо от того, как к этому отнесется твое начальство. Утвердив себя, партийный комитет доверил тебе вести газету. Вот и веди, бери всю ответственность на себя. Не бегай согласовывать материалы, иначе уже не ты будешь редактором, а тот, кто одобрил или, чаще всего, забраковал полезную статью. Главной темой газет было производство, строительство. Главным героем – человек труда. «Кузбасс» постоянно имел выездные редакции, специальные выпуски на важнейших объектах металлургии, большой химии.

Руководители строек приравнивали такой «кузбассенок» к сотням монтажников. Эту работу поручали лучшим журналистам, многие из них потом плодотворно трудились в литературе, в центральных газетах – П. Ворошилов, В. Банников, А. Дергачев, А. Никитин, В. Махалов. Сотрудники выездных редакций были все время с людьми, жили их радостями и болью. И люди видели в газете, в журналистах своих надежных помощников.

Как-то под вечер в редакционном коридоре крик, шум: «Да я ни дня больше не буду работать в этой паршивой газете. Это же черт знает что...». Крик и топот приближаются к редакторскому кабинету. Распахивается дверь, врывается раскаленный Саша Никитин. Это потом он стал одним из ведущих публицистов «Литературной газеты». А тогда был молодым литсотрудником в выездной редакции на стройках стройиндустрии. Редактору он сказал все, что думает, и о газете, и о порядках в редакции, и о редакторе, который неизвестно куда смотрит.

Поводом же для столь мощного эмоционального взрыва была ошибка в его очередной корреспонденции: вместо «керамзит» прошло «карамзит». Слово это было тогда новое, можно бы и простить оплошность корректуры. Но Саня бушевал: «Как же я теперь буду людям в глаза смотреть? Что они обо мне подумают?» При Н.С. Хрущеве редакторов партийных газет стали приглашать на пленумы ЦК КПСС, всесоюзные и зональные совещания. Перед одним из таких крупных совещаний в Новосибирске, куда съезжалась вся Сибирь, обком поручил нашей редакции срочно сделать фотоальбом об успехах кукурузоводов области.

Успехи, как мы понимали, действительно были. На тучных черноземах в Беловском районе кукуруза вымахала, что твой лес. Там в одном из колхозов и сделал фотокор ударный снимок: председатель верхом на лошади, а кукуруза ему чуть не выше головы. И так далее, целый альбом. В огромном зале Новосибирского оперного театра все расселись, первый секретарь нашего обкома Л.И. Лубенников ушел в президиум. Послушали зажигательную речь Никиты Сергеевича, выступления. Едем домой, вроде все хорошо, а Лубенников злой-презлой, на редактора косится. Почему? Только через много лет, уже в Москве, он рассказал, как осрамился со злополучным кукурузным альбомом.

Во время обеда показал его Хрущеву. Тот посмотрел и вместо похвалы принялся распекать Лубенникова. Ты, мол, решил похвастаться, альбом мне подсунул, а кукурузу у тебя неправильно возделывают...

Тогда уже в обиход вошла формула «Наш дорогой Никита Сергеевич...». Мы в редакции некоторое время упорствовали, избегали ее, но она все-таки прорвалась на газетные страницы сначала в официальных, а потом и в собственных материалах, вызывая недоуменные вопросы о XX съезде, культе личности и непоследовательности, расхождении слова и дела. Чем дальше, тем заметнее. Обещания не выполнялись, хотя и сделано было немало. Подъем, энтузиазм постепенно сменялись разочарованием, усталостью от задергавших всех реорганизаций. Ничего хорошего не получалось от разделения партийных организаций на промышленные и сельские, от ликвидации сельских райкомов КПСС. Чувствовалась какая-то неуверенность.

Ждали перемен. Никита Сергеевич часто ездил по стране, выступал, мы не успевали печатать речи. Как-то летом звонок: срочно на бюро обкома. Пришел, когда разговор уже начался, а о чем, сразу не пойму. Один говорит, что надо ковровую дорожку к трапу самолета стелить, другой возражает. Оказывается, обсуждали, как встречать Хрущева, из ЦК сообщили, что он прилетит в Кузбасс. Прилетит так прилетит. Определили, что кому делать, разошлись. А к концу дня – отбой, визит отменяется.

Огорчаться не стали, после работы зашли с приятелем к нашему товарищу, первому секретарю горкома, он вынул из сейфа и торжественно нам вручил хлеб-соль, приготовленный для высокого гостя. Не пропадать же добру. В то же лето ждали знаменитых чехословацких путешественников Ганзелку и Зикмунда. Они ехали из Японии по нашей стране. Кузбасс должен был встречать гостей на границе с Красноярским краем. Поручили это Федору Федоровичу Бабичу, председателю областного комитета народного контроля, и мне. В обкоме передали рекомендацию из ЦК: это наши друзья, пусть смотрят, что хотят, не отвлекайте их шумными встречами, оберегайте от репортеров, что мы и старались делать, хотя с учетом сибирского гостеприимства не всегда успешно.

Путешественники шутливо сетовали: едем из страны, где меньше всего едят, через страну, где едят больше всего. Что прежде всего искали у нас путешественники? Думаю, Иржи Ганзелка пытался выяснить, как в условиях социализма побудить каждого человека трудиться с полной отдачей, беречь народное добро. Об этом шла речь на встречах и в беседах. Видимо, это он хотел узнать, когда спускался в шахту со знаменитым бригадиром Николаем Кочетковым, когда на угольном разрезе вскакивал в кабину самосвала, чтобы без помех побеседовать с водителем.

Однажды вечером в Новокузнецке вышли подышать на балкон. Ганзелка, возвращаясь все к той же теме, доверительно сказал: «У нас пока не получается, у вас опыта больше, но, чувствую, проблемы те же самые. Золотого памятника при жизни достоин человек, который предложит их решение!» Кандидат на золотой памятник объявился скоро. Один из кемеровских руководителей, молодой и шустрый, на встрече в заводоуправлении Новокемеровского химкомбината с апломбом заявил, что у нас все давным-давно решено и голова об этом не болит. Ганзелка только вежливо улыбнулся. Проблемы были и становились все острее.

Во время командировки от «Социалистической индустрии» в Челябинск беседуем с секретарем парткома тракторного завода. Он говорит о наболевшем: близко к 40 годам способный инженер становится руководителем цеха, службы и т. д. Имеет уже полный «джентльменский набор» – квартиру, садовый участок, автомашину. А работает без прежнего энтузиазма и инициативы. В чем дело? Шансы для дальнейшего служебного роста уменьшаются по мере того, как высоко ты уже поднялся. Расширить «джентльменский набор» практически невозможно. Как и чем заинтересовать человека, чтобы он сполна отдавал общему делу свой опыт, знания, уйму неизрасходованной энергии? Множество таких вопросов требовало ответа. Потому так горячо поддержали люди идею перестройки.

Правда, кроме слов-заклинаний «перестройка» и «ускорение» не ясно было, что же практически делать. Помню, как маялся над передовой в «Социалистической индустрии» по итогам, пытаясь сказать что-то простое и конкретное. А ведь уже было выступление писателя Юрия Бондарева на XXX партконференции, где он сравнил перестройку с самолетом, экипаж которого, поднявшись в воздух, не знает, куда лететь. Но не хотелось в это верить, читал и перечитывал материалы съезда, правил и переписывал передовую. Тщетно. Остались общие положения и призывы.

Жизнь скоро показала, что слова писателя-фронтовика были пророческими. Из глубокой ямы, куда залетели, до сих пор никак вылезти не можем.

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО ФАКТ

У редакций всегда были и будут конфликты по поводу тех или иных критических публикаций. В самых трудных спорах решающий аргумент у газеты – правда, достоверность, абсолютная точность фактов, на которых основаны оценки и выводы. Забота об этом – давняя, добрая традиция нашей печати, ее надо хранить и развивать. Редактору лучше быть излишне придирчивым при подготовке статьи к печати, чем подставить газету, да и самого автора под удар неточностью, неряшливой формулировкой, небрежной правкой. Чувствую, что впадаю в назидательный тон. Прекрасно знаю также, что чужой опыт не учит, а самые простые истины каждый постигает сам, получая синяки и шишки. И тем не менее не вычеркиваю то, что написал, – это основа основ газетного профессионализма, незыблемости позиции газеты в самой острой схватке.

...Члены бюро, заведующие отделами Кемеровского обкома партии обедали в отдельной комнате обкомовской столовой. За обедом о серьезных делах говорить было не принято. А тут один из членов бюро с раздражением и нажимом заметил, ни к кому прямо не обращаясь: «До каких же пор эти газетчики будут избивать кадры?» Чего-то подобного можно было ждать, потому что в этот день в «Кузбассе» был опубликован фельетон о главном враче областной больницы.

Хороший врач и организатор, она хозяйничала в больнице как у себя дома, злоупотребляла служебным положением. Написал фельетон старейший фельетонист Павел Бекшанский, прошедший сталинские лагеря, опалу, но сохранивший боевой дух первого поколения советских журналистов, непримиримость к нечистоплотности, своекорыстию. После первой реплики за столом наступила настороженная тишина. А потом словно побежала искра по бикфордову шнуру. Один сказал, что главврач спасла его жену, другой – что в больнице хороший порядок, третий – что редактору надо советоваться, прежде чем замахиваться на руководителей, и т. д.

Все разгораясь, искра дошла до первого, Афанасия Федоровича Ештокина. Но взрыва не произошло. Он только покосился на меня и спросил: «Ну, а что ты молчишь?» Все сказанное за столом было правдой. Но правдой было и то, что написано в фельетоне. Приводились только те факты, которые были подтверждены документами. И я ответил: «Разговор идет очень серьезный, и вести его надо не за этим, а за другим столом...» Ждал, конечно, продолжения, но его не последовало. Редакция вскоре получила и опубликовала ответ облздравотдела: факты имели место, главврач от занимаемой должности освобождена.

Не дошло до официального обсуждения и в другом случае. «Социалистическая индустрия» в самую что ни на есть застойную пору опубликовала фельетон Георгия Пороженко о нарушениях и злоупотреблениях на крупном подмосковном комбинате стройматериалов. Задевал фельетон и начальника главка стройматериалов, бывшего министра внутренних дел СССР.

Как задевал? Директор комбината оказывал ему личные услуги, не отказывал работникам главка и союзного министерства в дефицитной пленке и линолеуме. Сверху же снисходительно смотрели на нарушения со стороны директора. Напечатали, ждем ответа. Неожиданный звонок: у заместителя председателя КПК при ЦК КПСС будет рассматриваться жалоба на газету. Хорошо, говорю, придет заведующий отделом. «Нет, – вежливо объясняют, – должен быть ваш главный редактор, но его нет на месте, поэтому ждем вас».

Прихожу. Во главе стола для заседаний – зампредседателя, по одну сторону – автор жалобы, секретарь Московского горкома партии по строительству, еще несколько человек — так сказать, группа обвинения. По другую сторону – два работника КПК, которые проверяли жалобу, представители Московского областного комитета народного контроля и газеты. Группа обвинения выглядела солидно и настроена была весьма агрессивно. Жалобщик, например, пытался доказать, что газета, ни много ни мало, сводит с ним счеты за его прошлую деятельность на посту министра дел.

Секретарь горкома напирал на высокие показатели комбината, организаторские способности его директора и безответственность газеты, придравшейся якобы к пустякам. Звучало все это достаточно грозно. Но оппоненты старательно обходили конкретные факты и главный вывод газеты, ради которого и публиковался фельетон: опасность круговой поруки, в которую втянуты и руководители предприятия, и те, кто над ними, кто должен их проверять.

Об этом я и сказал, да привел еще несколько фактов, которые в фельетон не вошли. Ждем слова работников КПК. Читают справку: факты подтвердились, но газета рассказала об этом в развязной форме. На душе отлегло, спор же о законах жанра не для этой аудитории. Подводя итоги, председательствующий спросил, настаивает ли кто-то на обсуждении вопроса на заседании КПК. Таких не оказалось. А чем бы все это кончилось, окажись хоть один кирпичик в здании фельетона ненадежным? Директора вскоре наказали в партийном порядке, обстановка в коллективе разрядилась.

Событием в стране были пленумы ЦК КПСС, особенно октябрьский 1964 года, когда сместили Н.С. Хрущева. Конец волюнтаризму. Коллегиальность руководства, научный подход – столбовая дорога к успеху. Кстати, в хрущевские времена, когда действовали две партийные организации, редактор областной газеты был между двумя обкомами, как пленник между двумя березами у половцев.

С началом нового периода и связаны два любопытных эпизода. Обкомы готовились наконец-то объединяться, и председателем оргбюро был назначен первый сельский, член ЦК Л.И. Лубенников. А промыш>ленный обком пока возглавлял А.Ф. Ештокин. В партийных организациях тем временем начались отчеты и выборы, и Лубенников предложил нам посвятить этому событию передовую. И не только предложил, но и, к радости редактора, сам ее написал, да живо, остро, с настроением.

Передовая ушла в набор, а я поехал в командировку в Гурьевск. Утром, как только пришел на металлургический завод, телефонный звонок из обкома. Что стряслось? Взял трубку, слышу голос помощника первого – промышленного: «Сейчас будете говорить с Афанасием Федоровичем». И здесь, впервые за годы совместной работы, получаю разнос. «Что за передовую вы напечатали? И то в ней не так и это не эдак. Да читал ли ты ее сам? Ах, читал! Какой же ты тогда редактор!». И после паузы: «Кто писал передовую?» В начале разговора, признаюсь, струхнул. А тут смех взял: нет, не разорвали редактора меж двух берез, значит, сто лет проживу. Назвал автора. Теперь пауза была более продолжительной. И в заключение я услышал: «Ну и что, что Лубенников? Ты же редактор...».

Потом выяснилось, что отчеты раньше начались в городах, и все негативные примеры приводились в передовой из промышленной организации.

Но скоро двоевластие кончилось. Лубенникова отозвали в Москву, первым секретарем единой парторганизации Кузбасса стал Ештокин, умный, мудрый человек, оставивший в области добрый след. Настроение в ту пору было приподнятое, верили, что пришел конец говорильне, показухе, началось дело.

А тут звонит собственный корреспондент «Кузбасса» из Киселевска: выступления на городской партконференции здесь по-прежнему предварительно редактируют, а некоторые и писали в горкоме. Открыл это собкор случайно. Объявили приготовиться к выступлению знатному шахтеру, а когда дали слово, он на трибуну не вышел. Пригласили следующего оратора, на заминку никто внимания не обратил. Кроме собкора. Он в перерыве отыскал шахтера. Оказалось, что тот надел другой костюм, и тетрадка с написанным в горкоме текстом осталась дома. Решили так все в отчете и написать. Когда стенографистки расшифровали текст, еще раз с автором прошлись по всем фактам, деталям – вроде все надежно. Напечатали.

И разразился скандал. Дошло дело до бюро. Первый секретарь горкома, молодой, энергичный и толковый, так доложил, что члены бюро, судя по репликам, вознамерились обсуждать не горком, а этих самых журналистов, бросивших тень, и т.д. Хотя ни секретарь горкома, ни готовивший вопрос отдел обкома не опровергли ни одного факта в публикации.

Почему же, спрашиваю, товарищи не согласны с принципиальной оценкой этих фактов газетой? И в подкрепление вручил первому секретарю обкома книжку, которую получили делегаты городской конференции. В ней, на многих страницах, с иллюстрациями, – сплошная похвальба. Наверное, эта книжка стала последней каплей. Обсуждали потом все-таки горком, публикацию газеты признали правильной.

Сила инерции очень велика. Тогда мы наивно хотели, чтобы все тут же переменилось. А через четверть века, уже в пору перестройки, «Социалистическая индустрия» опубликовала отчет с одной из областных партийных конференций и все о том же: в обкоме предварительно читали и правили выступления делегатов.

Всем, кто работал в центральных газетах, хорошо известен Круглый зал на пятом этаже десятого подъезда ЦК КПСС. Главные редакторы или их заместители приходили сюда на инструктивные совещания. Зал оживал, когда говорилось о каких-то промахах и ошибках в тех или иных изданиях. Угодила и «Социалистическая индустрия» однажды под горячую руку, причем по самому неожиданному поводу. Шел чемпионат Европы по фигурному катанию, и мы были очень довольны, что информацию о соревнованиях в нашу газету передавали по телефону знаменитые чемпионы И. Роднина и А. Уланов. Все шло хорошо, пока однажды в редакцию не пришли... отцы наших корреспондентов – небольшой, подвижный – Родниной (Ирина на него очень похожа) и суховатый, подтянутый, в офицерской форме – Уланова.

Суть взволнованного, горячего разговора свелась к тому, что редакция чуть ли не крест поставила на спортивной карьере их детей: в одной из информаций содержится замечание судьям за необъективную оценку выступления наших танцоров. А судьи все меж собой связаны, и теперь наших детей на чемпионате мира обязательно засудят. Пытались успокоить отцов, объясняли, что они переоценивают авторитет и влияние «Социалистической индустрии» в мире фигурного катания, но все напрасно. Отцы были непримиримы и грозили пожаловаться на самый верх. На всякий случай попросили отдел информации, чтобы впредь чемпионы в своих заметках судей не критиковали.

Считали, что забавный инцидент, позволивший познакомиться с отцами чемпионов, исчерпан. И вдруг на совещании в Круглом зале один из руководителей отдела пропаганды А.Н. Яковлев, будущий «архитектор перестройки», обрушивает на «Социалистическую индустрию» град упреков и обвинений и в некомпетентности, и в фальсификации – якобы Роднина и Уланов прислали кому>то телеграмму, что они судей не критиковали, это им приписали в редакции – вплоть до того, что, если руководители газеты ничего не смыслят, найдем других.

В духе, так сказать, Мыларщикова. Люди старшего поколения помнят такого зав. отделом сельского хозяйства ЦК КПСС при Хрущеве. Это имя стало олицетворением грубости и хамства. Мне тоже пришлось его однажды слушать. На многолюдном совещании докладывал председатель Кемеровского облисполкома, а Мыларщиков то и дело прерывал его издевательскими репликами вроде: «И зайца учат спички зажигать, а вы...»

Но дело не только в грубой форме замечаний на совещании в Круглом зале. Никто предварительно мнением редакции не интересовался, объяснений не просил. И до сих пор неизвестно, была ли телеграмма, кто и кому ее прислал. Но все хорошо знают, что никто наших авторов-фигуристов не засудил, и они завоевали все золото мира. Ирина потом многие годы была спортивным обозревателем «Социалистической индустрии».

С грубостью, командованием, а то и откровенным произволом сталкиваться приходилось нередко. Случился у редакции «Социалистической индустрии» конфликт с Донецким обкомом партии. Поводом была заметка о расправе с молодым коммунистом, способным ученым из местного университета. Обком ответил опровержением в резкой категоричной форме. Как быть? Решили еще раз вместе с обкомом разобраться. Выпало это на мою долю.

Перед командировкой побывал в Комитете партийного контроля, который также занимался этой историей, в орготделе ЦК познакомился с протоколами бюро обкома. Заметил, что донецкие товарищи, мягко говоря, не почитают партийный устав, попирают права коммуниста. Это полностью подтвердилось после многочисленных встреч и бесед, которые по договоренности со вторым секретарем обкома проводили вместе с председателем местной парткомиссии.

Чего стоило, например, постановление бюро обкома, на основании которого было написано опровержение в газету. Герой заметки к тому времени уже снялся с учета, работал в соседней области. Но это не помешало бюро, в его отсутствие, записать, что именно он виновен в нарушениях и злоупотреблениях. И тут же поручение прокурору области: разобраться и привлечь виновных к ответственности. А чего разбираться, если бюро обкома строчкой выше назвало виноватого? Дело это было сложное, не скажу, что удалось все до конца распутать. Но для вывода, что обкому надо не опровергать, а, наоборот, восстанавливать справедливость, были все основания.

Об этом и шел нелегкий заключительный разговор в обкоме. Условились, что они присылают в редакцию другой ответ, отражающий результаты совместного разбирательства. Ждем-пождем – нет обещанного ответа. Как-то, когда я был у главного редактора В.Н. Голубева, раздался звонок по междугородному аппарату «ВЧ». Главный слушал, пытался что-то сказать, но тщетно, хотя обычно за словом в карман не лез. Положив трубку, явно расстроенный, сказал, что звонил первый из Донецка, и, как я понял, самое вежливое из сказанного было, дескать, зачем мы прислали какого-то писаку ревизовать деятельность обкома. Ничего пересматривать обком не будет и в ЦК доложит. И если бы он, первый, в ту пору не отсутствовал, он бы этого писаку...

Успокоить главного я мог только советом подождать официального ответа: одно дело кричать и ругаться по телефону и совсем другое – подписать документ. Так и получилось. Вскоре пришел ответ, который не стыдно было напечатать.

ЖИЗНЬ ВСЕ РАССТАВЛЯЕТ ПО МЕСТАМ

Редакторский хлеб тяжел. Но к постоянной ответственности, напряжению, ночным бдениям привыкаешь, не замечаешь их, когда вокруг бурлит жизнь, а газета идет с ней в ногу. Но бывали трудные времена, когда в редакции тоскливо и газета не радует. Так было на закате Н.С. Хрущева, так было, но куда дольше и глубже, в последние годы Л.И. Брежнева.

Один незначительный вроде эпизод для меня стал сигналом: так быть больше не может! Дежурная служба работала в цехе над вторым, московским, выпуском «Социалистической индустрии». Делать его пришлось в связи с очередным вручением наград. Близко к полуночи подписали первую полосу, ждем «сигнала», и вдруг «свежая голова» говорит: «Как же так, на снимке пять награжденных, в тексте Брежнев каждому из них по абзацу посвятил, а в начале сказано, что приятно вручить награды четырем товарищам, которых знает и уважает наш народ».

Одним из награжденных, кстати, был М.С. Горбачев. Посмотрели – все так. Ничуть не сомневаясь, что это техническая ошибка, попросил вернуть полосу, поправил «четырем» на «пяти». Но когда уже уходили из цеха, технорук многозначительно заметил, что другие газеты первую полосу не возвращали. Я сначала не придал этому значения, а по дороге домой засомневался – все-таки выступление генсека, может, есть в этой «четверке» высший смысл? Может, кто-то, пятый, и не очень уважаем в народе?

Сейчас эти сомнения вызывают улыбку. Но кто был редактором, поймет. Утром первым делом вынул из почтового ящика «Правду» – «четырем». Приехал в редакцию, рассказал Голубеву, посмотрели все газеты – везде «четырем». «Надо звонить в ЦК», – говорит главный. Нужный номер «кремлевки» не ответил, я ушел к себе. Сижу, а в голове: пять – четыре. Через некоторое время звонит главный, просит зайти. Молча протягивает телетайпную ленту с поправкой ТАСС к вчерашнему сообщению о вручении наград: в такой>то строке вместо «четырем» писать «группе». Да, чем хуже шли дела, тем больше было награждений, сообщения о них примелькались. Сам вручающий, с трудом одолевая заранее подготовленный текст, прочитал «четырем», хотя перед ним было пятеро... Как говорится, дальше ехать некуда!

Такое же ощущение возникло и в конце правления Горбачева, но по другому поводу. Он в очередной раз пригласил руководителей средств массовой информации к себе, в зал заседаний Секретариата ЦК. Главный редактор был в отъезде, позвали меня. Генсек был говорлив, но давние приятные впечатления от его речей без бумажки уже стерлись, многословие раздражало, что делать, чувствовалось, он и сам не знает.

А тут популярный еженедельник опубликовал итоги опроса, для Горбачева весьма неприятные. Он спросил, есть ли в зале главный редактор этой газеты, а когда тот отозвался, жестко, с нажимом посоветовал ему подать в отставку. Зал притих. Наверное, не только у меня мелькнула мысль: «Если отставка не состоится, конец безграничной власти генсека». Тот главный редактор, кажется, работает до сих пор.

Не буду анализировать и оценивать «Социалистическую индустрию» за последние пять перестроечных лет. Не с руки это мне. Скажу только, что была она не хуже других газет и несла на себе все противоречия и сложности того переломного времени.

Какой бы вышла «Социалистическая индустрия» из затянувшейся митинговой перестроечной эйфории, гадать не стоит. Её последний  № 6191 датирован 31 декабря 1989 года. Эстафету, правда, не сразу приняли «Рабочая трибуна», «Трибуна». Жизнь продолжается, все расставляет по местам.

Николай Троицкий.

Из книги «Живая память», 1970г.

Источник: http://www.patriot-izdat.ru