Опасная профессия (о журналистке из Таштагола Ольге Сергеевне Щукиной)

Ольга Щукина – один из самых ярких, опытных, талантливых и известных сотрудников газеты «Красная Шория» Таштагольского района. В 1978 году закончила филологический факультет Кемеровского госуниверситета, специализацию по журналистике. С тех пор всю жизнь трудится в одном издании. Трижды становилась абсолютным победителем областного творческого конкурса «Золотое перо». Победитель областного конкурса «Медиапрестиж» и региональных конкурсов «Сибирь.ПРО» и «Сибирь – территория надежд». Публиковалась в журнале «Огни Кузбасса». 

Сорок лет назад Ольга Щукина начала работать в таштагольской газете «Красная Шория» и осталась в ней на всю жизнь. Мы на «ты». Наш разговор – о нашей профессии.

– Когда ты определилась с выбором профессии?

– Со школы. В сочинении писала: хочу быть журналистом. Помню, мечтала встретиться с Надей Рушевой, удивительной семнадцатилетней художницей, она мне очень интересна была. Увы, Надя не дожила до того момента, когда я стала журналистом.

– Легко ли было учиться журналистике?

– Мы поступали на филфак, а на третьем курсе ввели журналистскую специализацию. Приходили колоритные дядьки – собкоры центральных газет, садились на стол, брали папиросу и очень так свободно вещали нам что-нибудь. Абсолютно не было никакой системы, каждый рассказывал то, что считал важным – о работе, о себе, – и это было действительно интересно.

– Помнишь свой первый текст?

– В университете была секция альпинизма, там Витя Земцев с физмата был руководителем. Написала о нём и о горах в универовскую газету. С удовольствием собранный материал одолела, напечатали целую страницу. Интересно было, получится ли, и азарт, когда видела, что получается. Мне потом говорили: «Ты что, в него влюбилась что ли – так написала?!»

Ты же знаешь, что влюбляешься почти в каждого своего героя. Но вот ты влюбишься, а прошло сколько-то времени, и ты его на лицо не можешь узнать иногда.

– У меня такая беда: встретились, говорим, а на листочке – фамилия, имя и отчество, потому что могу не вспомнить, как его зовут.

– Слушай, ты меня утешил: думала, что я в этом плане какой-то урод!

– А когда пишешь не про интересное, а обязательное?

– Ты же знаешь, что и тогда стараешься изюмины везде выковырять: любопытные моменты, истории, словечки.

– Это сложно, когда герои живут рядом?

– Город маленький, обратная связь есть. Иногда хочется подсочинить, приукрасить, но наступаешь себе на горло – человек скажет: что это она там навыдумывала?!

Бывает, если с героем приятельские отношения, то и в тексте можешь быть повольнее, и писать тогда интереснее, и даже появляется кураж какой-то. Знаешь, что нормально отреагирует, что примет тебя и твой стиль. Но это редко бывает. Чаще приходится писать с оглядкой на конкретного человека.

Неуверенность во мне до сих пор присутствует. Если более-менее сложный материал – начинаешь паниковать, что ли. Раньше боялась, что не успею сдать в номер, подведу, могла рано-рано встать, чтобы подстраховаться. А сейчас единственное, чему более-менее научилась, – писать ловчее и быстрее по времени.

– Наработала штампы?

– Нет, каждый раз начинаешь писать как бы с нуля.

– Часто ли знаешь, каким будет текст, садясь за компьютер?

– Вообще никогда. Иногда приходит заголовок, значит, есть идея. А заголовка нет – пишешь, куда кривая выведет: Господи, помоги написать хорошо!

– Пока пишешь – страшно, а написала – праздник?

– А у тебя как?

– У меня самый страх, пока не начал писать. Я могу очень долго думать, потом начинаю писать, откладываю, опять думаю. А утром проснулся – в голове всё сложилось, и, бывает, за час дописал.

– Смотри, как у нас. В среду сдаем газету в печать, выдыхаем. В четверг пока раскачаешься, пока тему найдешь. В пятницу не всегда получится взять материал. В понедельник с утра встречаешься, набираешь кучу фактуры, во вторник выписываешься, времени катастрофически не хватает, а в среду до обеда нужно уже сдать… Когда работаешь на потоке, возможности обдумать вообще нет. И от этого немного грустно.

– Ты приходила в иную профессию, чем она сейчас?

– Раньше всё было по-другому. Поначалу увлеклась написанием критических материалов, и все говорили: ой, молодец, давай-давай! Я была, наверное, самонадеянная очень и велась на это. Сейчас думаю, что с точки зрения христианской это было не очень хорошо. А по молодости казалось, что защищаю справедливость. И, хоть тогда были у власти коммунисты, на критические статьи всегда была реакция: собирали совещания и решали вопросы.

– И какие ты поднимала темы?

– Самые запомнившиеся и резонансные – «Мандат на варварство», как засыпали Шерегеш «хвостами» (отходы обогащения железной руды. – И.А.). Была реакция Министерства черной металлургии, была комиссия, был результат. Помню, как струсила слегка, когда серьёзные мужики из «Сибруды» пришли в редакцию разбираться… Вторая статья – «Кто мы?», о варварской вырубке лесов.

Сейчас критика категорически не приветствуются, журналистам прямо намекают: кто платит деньги, тот девушку и танцует. Особый статус неприкосновенности – у чиновников, которые отождествляются с престижем города.

– Может, это старческое брюзжание, но у меня ощущение, что для многих журналистика – «ничего личного, просто работа». Не люблю, когда журналисты неазартны, когда не влюбляются в героев, не чувствуют вкуса слова, когда лезет бесстыдный пропагандизм…

– Раньше журналистика была смелее и действенней. Мой первый редактор Геннадий Иванович Лебедев, помню, внушал, что мы всегда должны вставать на сторону обиженных, отстаивать их интересы. Так и было, люди к нам обращались, верили, что поможем. А теперь в газету даже письма «жалобные» перестали приходить. Остались только хвалебные да поздравления… Пресса была четвертой властью, а сейчас превратилась в обслугу. Даже стесняюсь сказать, с какой из профессий ассоциируют сегодня журналистику…

– Мешала ли работа твоей личной жизни?

– Нет. У меня терпеливый муж, дочка и сын. У дочери четыре девочки подряд и потом два мальчика. А у сына пока только черный кот и компьютер.

– Помню твои тексты, которые стали легендарными, например, об Агафье Лыковой…

– Ей тогда было пятьдесят, а мне сорок. Получилось, что она нелетную погоду у меня дома пережидала.

– Мне почему-то кажется, что она не очень интересный человек, эгоистка как минимум?

– Вовсе нет! Она, наоборот, очень доброжелательна к людям, любопытна к жизни. У нее прекрасная память, схватывает всё на лету. Не замусоренный ум, не замусоренная душа… Я, кстати, сначала думала, что она фанатична в вере, замкнута в общении с «мирскими». Но оказалось, что это очень приветливый, искренний человек, доверчивый, как ребенок.

– Меня смущает ажиотаж, создаваемый вокруг нее…

– Это ведь не от нее идет. Она бы жила и жила у себя, но к ней летают, и она привыкла, что так и надо. Она не считает, что она такая важная и ей специально помогают. Она не корыстна, не видит в людях пороков, потому что по себе судит.

Прожила у меня дня четыре на пятом этаже. У нее был при себе только бидончик с березовым соком и две небольшие металлические иконы.

Выделили ей комнату, она вытащила свои иконочки, поставила на крышку пианино. На родник за водой для нее ходили: из крана она не пила. Взялась исправлять мою Псалтирь «никонианскую». Читает и говорит: «Вот тут надо похерить». Я смутилась, а потом поняла, что это означает перечеркнуть крест-накрест (хѣр – буква в церковно-славянском алфавите. – И.А.). Предложила: давай возьму к себе и там все исправлю. Теперь жалею, что не решилась её обременять – не отдала книгу.

– Что ты любишь писать больше – репортаж, очерк, зарисовку?

– Самое интересное, наверное, это очерк, хотя собранное и написанное в один присест очерком назвать трудно. Рассказ о человеке, его взглядах, его судьбе. Правда, когда человек очень интересный, писать сложно, ведь надо уложиться в газетную страницу… Репортаж у меня хуже получается: всегда опаздываю за событиями и почему-то плохо вижу окружающее. Некоторые посмотрели и сразу уловили главное, обстановку, детали. А я сосредотачиваюсь на человеке, и мне трудно увидеть еще что-то вокруг.

– Ты три раза становилась «золотым пером» Кузбасса. Уникальный случай!

– Погоди, не три… Два раза – абсолютным победителем, в 2003-м и 2005-м, кажется, годах, и один раз – в номинации. Для меня это было значимо как подтверждение, что я на нормальном уровне в профессии.

– Но ты ведь знала, что ты сложившийся журналист?

– Нет, никогда не знала, честно! Да и сейчас не знаю. Ну, пишешь и пишешь, стараешься, чтобы интересно было читать, а оценить себя очень трудно. Спасибо коллегам из «Кузбасса» (одно время с ними сотрудничала) – помогли мне подтвердить профпригодность на региональном уровне: отправили мои публикации на конкурсы «Сибирь.ПРО» и «Сибирь – территория надежд», я стала там победителем в номинациях «статья» и «очерк». Это было для меня сюрпризом оба раза.

– Как ты формулируешь, кто главнее – герой или журналист?

– Конечно, герой! Но ты его должна так подать, чтобы он был твоим героем, чтобы другие увидели его твоими глазами.

– И если ты сумел его разглядеть, то и для других он станет открытием?

– Да… Бывало, мне потом говорили: ты представила его лучше, чем он есть на самом деле. Но я думаю, что часто человек действительно лучше, чем кажется окружающим.

– Нашу профессию ты считаешь творческой?

– Это каждый решает для себя сам. Если может работать творчески – то и работает.

– Не жалеешь, что не поработала в больших газетах?

– Как-то не особо. Люди везде одинаковые.

– Не верю. Даже в городе и деревне – разные.

– Ладно, разные, но везде можно найти своих людей.

– Советуешь ли молодым идти в нашу профессию?

– Мне кажется, что она очень изменилась не в лучшую сторону, журналистами всё чаще управляет не муза, но мамона. Поэтому немного сочувствую тем, кто приходит в нее с лучшими намерениями. Но если это честный и порядочный человек, он все равно найдет свою нишу, хотя на его пути будет очень много испытаний, в том числе совести.

Сейчас журналистика – опасная профессия для… души. В ней непросто оставаться самим собой.

Игорь Алехин.

Источник: http://kuzbass85.ru/2018/05/27/opasnaya-professiya/