Поэт Иван Стефанович Полунин

Иван Стефанович родился 13 февраля 1936 в деревне Бирюковка, Большесолдатского района, Курской области. О своём дне рождения поэт написал так:

...И надо же
В злосчастный миг родиться -
С причудами шального февраля!
Пока ловил я в небе
Журавля,
Из рук успела выпорхнуть 
Синица.

В 1954 году он окончил среднюю школу. Поступил в Томский техникум железнодорожного транспорта. С ноября 1955 года по март 1957-го служил в рядах Советской Армии. Потом работал в Берегаевском леспромхозе Томской области.

В сентябре 1960-го поступил в Харьковский строительный техникум. В 1962 году был зачислен в Литературный институт имени М. Горького. С сентября 1972 года жил в Кемерове. В 1976 году окончил Кемеровский государственный университет.

Работал на стройках Сибири прорабом, инженером по технике безопасности, литсотрудником в редакциях газет.

Первые стихи опубликовал в середине 1960-х годов в газете «Курская правда». Автор шести поэтических книг. Публиковался в журналах «Север» (Петрозаводск), «Сибирские огни» (Новосибирск), «Огни Кузбасса» (Кемерово), в альманахах «Поэзия» (Москва), «Истоки» (Москва). Участвовал в коллективных сборниках: «Дыхание земли родимой», «Дороже серебра и злата», «На Родине моей повыпали снега…», «Писатели Кузбасса. Проза. Поэзия: хрестоматия», «Русская сибирская поэзия. Антология ХХ век» и других.

Удостоен ряда областных наград. Член Союза писателей России.

Поэт ушёл из жизни 29 августа 2017 года.

 

Заветные родники (рецензия на книгу И.С. Полунина «Февральская свирель»)

Ценители поэзии, наверное, уже заметили книжку стихов Ивана Полунина «Февральская свирель», изданную в Кемерове. В ней многое привлекает и по-настоящему радует. И прежде всего – неподдельное чувство, которое насыщает строки высоким напряжением глубокого смысла.

Видимо, к одной из сторон творческой индивидуальности автора можно отнести эмоциональную сосредоточенность. Он не спешит раскрыться, внимательно всматривается во всё, что становится предметом его поэзии. Оттого темы, за которые берётся Иван Полунин, представляются значительными и современными.

Поэт идёт к заветным родникам творчества трудной и не всегда прямой дорогой. Она пролегает через печали и радости, непридуманные испытания, потери и обретения. На этом пути нельзя быть неискренним. Нельзя не верить в людскую доброту, любить вполнакала. Вот почему и стихи рождаются энергичные, запоминающиеся:

Как тяжесть лишнюю

Отброшу

Крутую злость, пустую

                                 спесь.

Лишь добротой наполню

                                 Ношу:

В ней сила жизненная

                                 есть.

И когда почти в конце книжки будешь вновь вчитываться в стихотворение «Высокое напряжение», поверишь, что оно – не декларация, а закономерный вывод из всего, о чём поведал поэт:

Правде жизни

Я останусь верным:

Ни штриха забвенью

Не предам.

Боль и радость пропущу

по нервам,

Точно ток по гулким

проводам.

В сборнике немало стихов, о которых упомянуть, не приведя хотя бы пары строк, просто нельзя. Таково стихотворение «Откровенность».

Без грома и молний

Медлительный дождь,

Как замкнутый нрав,

 Не приемлю.

Оно цельно по композиции, вдохновенно по настроению и, что не менее важно, имеет сильную концовку:

Природу всегда

Обновляет гроза.

А нас –

Откровенность людская.

Есть у Ивана Полунина и ещё одно отличительное качество. Он редко выдаёт истину в готовом виде, на веру. Поэт старается прийти к ней вместе с читателем дорогами сомнений, жизненного опыта. И сложность такого пути сполна окупается откристаллизовывающейся убедительностью. Не потому ли в общем-то не такая уж новая мысль, которую высказывает автор в стихотворении «Памяти поэта», невольно настораживает, становится и нашим достоянием? Вдумайтесь:

…Чем возместить

И нам свои просчёты?

Стремленьем быть

Внимательнее впредь,

Чтоб на пути,

За резким поворотом,

Кого-то из друзей

Не просмотреть…

Умением раскрываться ненавязчиво, шаг за шагом Иван Полунин достигает поразительного эффекта. У него нет стихов непосредственно о Родине. Но впечатление создаётся такое, будто ты шагаешь по её полям и лесам, слышишь голоса деревьев, птиц и зверей, биение людских сердец.

Широкое звучание произведений поэта объясняется тем, что тревоги, надежды и счастливые взлёты Отчизны стали его неотъемлемой судьбой и песней.

Манера письма Ивана Полунина полностью соответствует задачам, которые он перед собой ставит. Спокойный и размеренный тон, чёткие фразы без раздражающих скороговорок или недомолвок.

Ритмически стихи организованы безупречно. Когда их читаешь, совершенно не замечаешь рифмы. Она в большинстве своём – правильная, точная. Да автор и не пытается сосредоточить внимание на рифме, не выпячивает её… Он преследует иную цель – добраться до сути вещей.

И всё-таки в сборнике можно найти погрешности и фальшивые ноты. В целом хорошие строчки:

И доказать смогли на деле

Любовь к земле,

Где я возрос.

испорчены неправильным употреблением слова. Проще, естественнее сказать «вырос».

Иногда автор начинает злоупотреблять неконкретными, отвлечёнными понятиями. В подобных случаях и образы теряют плоть, становятся аморфными, надуманными и даже корявыми: «Но я не в панцирь временем одет», «Я жизнь спешу не по хребту погладить», «Был спокоен в предчувствии вьюг», «Где в вечность падали тела, гранитом всё-таки вставая», «Я ведь завтра первому лучу поклонюсь на памятном перроне».

Наигранность и поза вырисовываются в строках:

 «Пусть росчерк

Гневной тучи

Меня перечеркнёт!»

К тому же, в стихотворении «Возвращение» читаем: «Перечёркнуты встречей печали». Наверное, более существенным четверостишьем можно было бы закончить «Голос древности», чем это:

Вы потомкам о том

расскажите,

 Как встречал я рассвет

у костра,

Как метель

Над землёй необжитой

Полыхала всю ночь

до утра.

 Однако издержки издержками, а истинное, органическое берёт в сборнике верх. Хочется верить, что это не последняя встреча читателей с поэзией Ивана Полунина.

И. Агафонов.

Источник: газета «Кузнецкий рабочий», 7 июля 1977, http://www.kemrsl.ru/documents/litmap/86/.pdf

 

РАЗНЫМИ ГРАНЯМИ… (рецензия на книгу Ивана Полунина «Таёжный туесок»)

На письменном столе передо мною четыре книжки четырёх молодых кузбасских поэтов: «Таёжный туесок» Ивана Полунина, «Дом» Николая Колмогорова, «Пусть будет каждому любовь» Александра Ибрагимова и «Свет внезапный» Валерия Ковшова. Они совсем недавно появились на книжных прилавках.

Первое знакомство читателей «Кузбасса» с поэтом Иваном Полуниным состоялось восемь лет назад. За это время у него вышли в свет три книжки: «Февральская свирель» в Кемерове и две в Москве – «Прилив» в издательстве «Современник» и вот совсем недавно «Таёжный туесок» в издательстве «Советский писатель».

Иван Полунин долгое время трудился прорабом на одной из кемеровских строек. Может быть, кто-то из читателей сразу же подумает: а, раз прораб, значит, это «рабочий поэт», а к таковым часто проявляют некоторую снисходительность…

Спешу отмести это возможное предположение. Бытующее ещё кое-где подразделение авторов на рабочих, городских, сельских, в зависимости от их профессии, в данном случае не подходит. Об Иване Полунине надо говорить просто как о поэте, причём поэте талантливом, который не ограничивает себя какими-то резко очерченными тематическими рамками, а работает так, как и должен работать настоящий художник: с широким охватом различных, близких сердцу тем.

Свою книжку «Таёжный туесок» он посылал в Новосибирск старейшему и опытнейшему поэту Александру Ивановичу Смердову, который ответил следующим письмом:

«Иван Стефанович, дорогой, получил «Таёжный туесок», и хоть нездоров, но, честное слово, как припал к нему, так и не мог оторваться – столько испил из него, как мне кажется, по-настоящему свежей и самородной, живой и задушевной лирической струи, первоисточника, конечно, если мне, как человеку в какой-то мере причастному к поэзии, ещё не изменяет поэтический вкус и восприятие. И не стыжусь признаться, что в предыдущем знакомстве и общении с вами я как-то не «дотумкивал» вас и лишь в «Туеске» открыл для себя глубинную сердцевину, незаурядность и самобытность вашей лирики, вашего поэтического мира и «я». Словом, от души, благодарно поздравляю с «Туеском».

Ссылку на известный авторитет я сделал потому, что, не имея возможности в пределах небольшой газетной рецензии цитировать стихи из «Таёжного туеска» (стихи о военном детстве, о нелёгкой судьбе в юности, о дружбе, о любви к женщине), хочу, чтобы читатель поверил мне на слово, что эта книжка заслуживает самой доброй похвалы.

Михаил Небогатов.

Источник: газета «Кузбасс», 8 сентября 1983г.; http://www.kemrsl.ru/documents/litmap/86/_Nebogatov_Raznyimipdf.pdf

 

Обнажённость сердца (рецензия на книгу Ивана Полунина «Таёжный туесок»)

На прилавках книжных магазинов появился сборник стихов «Таёжный туесок», выпущенный издательством «Советский писатель». Автор сборника – кузбасский поэт Иван Полунин. В его стихах немало грустных строк. Пожалуй, порой можно было бы упрекнуть автора в излишнем пессимизме. Но не будем спешить с выводами.

Лирический герой книги – представитель того поколения, чьё детство было опалено огнём самой страшной в мировой истории войны: «В моё обрубленное детство война входила без игры». Выходец из небольшого среднерусского села, «где всё когда-то на рассвете сгорело вмиг почти дотла», он снова и снова возвращается памятью в те дни. Неизбывной горечью веет от строчек:

Дымящий бруствер,

Каски на снегу,

И гильзы, гильзы

у разбитой пушки

Я позабыть вовеки

не могу:

Они ведь заменяли

мне игрушки.

Да и после он не стал баловнем судьбы. Жизнь забрасывает лирического героя далеко от родных мест – туда, где неделями висит над головой «севером простуженное солнце», где ему киркой придётся «дробить окаменелые пласты». Здесь, в этом суровом краю, он спешит «ухватить за жёсткие рога» свою судьбу, стать её хозяином. Не всегда это ему удаётся:

Везде спешу и всюду

                            отстаю.

Ирония судьбы.

                           Да, не иначе.

Невесело и его короткое свидание с родиной. Озирая притихшую мазанку, которая стоит на косогоре как памятник минувшим дням, он с необычной остротой ощущает, что прошлое навсегда «отцвело, отпело, отгрустило»:

Век прогресса!

Я к нему причастен,

Но при виде перемен

Кругом

Сердце разрывается

на части:

Так скорбит о самом

дорогом.

Драматизм стихов усугубляется тем, что у лирического героя болезненно-чуткая, легко ранимая натура:

Я уязвим и малым злом.

А мне достались испытанья

И на разрыв, и на разлом.

Но не только собственные печали волновали героя. Он потрясён судьбой молодого гармониста, вернувшегося с войны без рук: «Не до плясок – беда лиха».

Он мысленно спешит к Чёрной речке, чтобы отвести руку подлеца, целящегося в Пушкина («Сосняки разрослись, разрослись…»). И даже осенняя листва кажется ему «полуживой», то есть одушевлённой, страдающей («Лежит листва полуживая»). Нередко поэт противоречит сам себе. «Одновременно мраку и свету никогда не ступить на порог» – утверждает он в одном из стихотворений. И тут же приходит к противоположному выводу: «А ведь корни извечного зла и добра в постоянном соседстве». Вглядываясь в противоречия мира, он пытается разобраться в них, осмыслить и преодолеть. Это удаётся ему лишь после того, как он делает вывод:

Сердце лечится

Только победой.

 А победа приходит в бою!

Вывод этот может показаться чересчур простым. Но ведь рождался-то он на наших глазах – в напряжённых поисках, мучительных борениях поэта с самим собой. В этом и видится мне стержень сборника – в обретении лирическим героем оптимизма. Оптимизма не легковесного, усвоенного с чужих слов, а выстраданного и потому непоколебимого.

Этого ещё мало – выстоять в схватке с трудностями. Не менее важно – не растерять в этой схватке добрые чувства, напоминает нам поэт: «Невзгодам и обидам вопреки он сохранит свою живую душу». И со всей определённостью говорит сам себе:

Нет, много было светлого

                                         в начале

У тех истоков,

                      что не говори.

Поэтому, в свою очередь, лирический герой старается «близких словом обогреть». Безмерно богат лишь тот, кто растрачивает себя с избытком! Нет, не зря пробирался молодой геодезист по непроходимой тайге: «Стоит всё же кормить мошкару, чтоб увидеть улыбки» – улыбки на площадях города, который раскинулся здесь.

«Розоватые крылья удачи» – не где-то за облаками. В любую минуту они могут вырасти у тебя. Надо лишь почувствовать себя необходимым звеном в надёжной людской цепочке. Об этом говорится в одном из лучших стихотворений книги «Ходики»:

Приемлю в жизни радость

и беду! Да, мы с отцом –

Цепи единой звенья…

Цепочку дёрну,

Стрелки подведу,

И ход часов услышу

на мгновенье.

Верный своему характеру, лирический герой так же порывисто и страстно, как делился своими бедами, спешит поведать о своём новом мироощущении: «На плечах обретаю незримые крылья».

Это поистине второе рождение поэта. «Хочу я быть листом на самой верхней ветке, чтоб в сумраке густом меня хлестали ветры!» – с каким-то юношеским задором восклицает он.

Поездка на родину не вызывает у него той, прежней щемящей печали: «Иду тропой. Не думаю о том, что довелось изведать в лихолетье. Как будто я листаю светлый том, где со страниц глядят с улыбкой дети».

Теперь, когда главное найдено, сама смерть не страшит лирического героя. Ведь кратность нашего бытия заставляет с особенной остротой ощущать его прелесть:

У нас для молчания –

целая вечность.

А вот для любви –

лишь частица её.

Не щадя себя, поэт признаётся, что порой он отдавал излишнее предпочтение мрачным краскам. Вспоминая своего старшего товарища по перу Александра Никитича Волошина (это стихотворение – «У памятного дома» – тоже одно из лучших в книге), он пишет:

Я с ним делился бедами

                                   нередко,

А счастьем поделиться

                                   не успел.

Конечно, было бы натяжкой утверждать, что отныне лирический герой видит всё только в розовом свете. Нет, его «чувства временем прихвачены, как изморосью – тростники».

Но в этом же стихотворении – «Привет, родимые места!» – утверждается: «Грусть моя – легка…». В основе этой светлой грусти чувство пройденного пути, которое, по выражению Блока, «является главным признаком того, что писатель не есть величина случайная и временная». Именно этим чувством проникнуты строки, завершающие новую книгу Ивана Полунина:

Люби и знай:

Когда-то, в чём-то, где-то

 Протяжным эхом

отзовёмся мы.

…Хотя сборник «населён» многими людьми, главное действующее лицо всё-таки – «я» самого поэта. И это не эгоцентризм. Ведь в поэтическом сердце пересекаются орбиты всех явлений мира. И нас глубоко волнует авторская исповедь – торопливая, порой сбивчивая и задыхающаяся, но всегда – беспощадно правдивая.

Владимир Ширяев.

Источник: газета «Кузнецкий рабочий», 27 октября1983г.; http://www.kemrsl.ru/documents/litmap/86/_SHiryaev.pdf

 

Иван Полунин. Стихи

 Баллада о связисте

…Земля испепеленная ему

Тепло по-матерински

Отдавала.

Вдруг вспыхнул взрыв,

Раскалывая тьму, –

И тело налилось металлом…

Под кленом,

Что от грохота оглох,

Связист концы безмолвные

Нащупал,

Зубами сжал…

Он выполнил свой долг!

И тут же рухнул

Небосвода купол.

…Да разве жизнь бойца

Оборвалась

Под вихрем

Ослепительных осколков?

Тугую нержавеющую связь

Он от себя

Провел

К сердцам потомков.

 

Моя тревога

И виделись мне

Странные грибы…

Они в простор обугленный врастали

Так, что земля

Вставала на дыбы,

Взывая к мести вдовьими устами.

И я летел куда-то

В пустоту,

Кричал в ночи

Беспомощно кому-то

И просыпался трепетно, в поту,

Под синевой семейного уюта.

Привычный пол

И белая стена

Теперь сияли необычным светом!

Я в первый раз

Прочувствовал сполна

Страх за тебя,

Мятежная Планета…

1969-1973 г.

 

Отблеск доброты

Вовек с такой дорогою

Не сладить:

Она, как зубр,

Свирепа и строга…

Я жизнь спешу

Не по хребту погладить,

А ухватить за жесткие рога.

Спешу туда,

Где мне киркой придется

Дробить окаменелые пласты,

Где севером остуженное солнце –

Лишь отблеск

Долгожданной доброты.

Черт побери!

Где ж горные распадки?

В глазах всплывают

Черные круги.

Но грузовик,

трясясь как в лихорадке,

Несется вглубь заманчивой тайги…

В дороге я

Увидел мир с изнанки,

Не знал, что жизнь

Трясет куда сильней!

И потому,

Сойдя на полустанке,

Не успеваю следовать за ней…

1961 г.

 

У родника

Протопал град –

И травы улеглись,

От буйства молний

Листья оробели.

И лишь родник,

Провозглашая жизнь,

Поет в ночи,

Как мать у колыбели.

О чем поёт?

Не разберусь пока.

Но мне с рожденья

Дорого такое –

Как бьётся пульс

Лесного родника,

Не ведая смиренья и покоя!

И над водой

С волненьем наклоняясь,

Я в ней не только

Облик свой увижу –

Почувствую незыблемую связь

Со всем, что мне

С годами стало ближе!

И я пойму,

Насколько был неправ:

От мутных вод

Не уберег истоки…

Поет родник

Среди цветов и трав,

Молчит под тиной

Водоём глубокий…

1972-1975 г.

 

В больнице

Заколобродила пурга,

Похоронила перекаты.

Олень ветвистые рога

На стылых стеклах

Отпечатал.

Гляжу на улицу: ни зги!

Но под покровом

Снежной ночи

То ль мне почудились шаги,

То ль ощутил,

Что мир непрочен…

И я под утро узнаю:

Нет и следов

От прежней хмури,

А друг мой

В северном краю

Утих, подобно

Жгучей буре.

…Мне там,

На стрежне вихревом,

Пока мой пульс

Надежно бьётся,

Осознавать всем существом

Свою беспомощность придётся.

А здесь –

Печаль больничных стен,

О многом я сужу неверно:

Мне трудно согласиться

С тем,

Что смерть, как жизнь,

Закономерна…

1974,1985 г.

 

* * *

Без грома и молний

Медлительный дождь,

Как замкнутый нрав,

Не приемлю.

Я радуюсь:

Небо басистое

В дрожь

Бросает горячую землю.

Ломаются молнии,

Кроны задев,

И лес молодеет под ливнем.

… С грозою сравню

Откровенность людей –

Отчаянных и справедливых.

Обиду не прячут они

Под замки,

Но в яростном споре

Схлестнутся,

Готовы друг друга

Схватить за грудки,

Стоят на свое

И не гнутся!

Остынет борьба.

Подобреют глаза.

Улыбкой друг друга

Ласкают…

Природу всегда

Обновляет гроза,

А нас –

Откровенность людская.

 

Мазанка

Пар клубится над родным порогом

В ожиданье вешнего тепла.

И не здесь ли

Родилась дорога,

Что меня к распадкам привела?

Для разлуки было оправданье:

Стылый север заманил меня.

В отчий дом

Вернулся с опозданьем

На закате пасмурного дня.

… Здесь другие

И плетни, и межи,

И колонки – вместо журавлей.

Только синь да запахи

Все те же

Над притихшей мазанкой моей.

Век прогресса!

Я к нему причастен,

Но при виде перемен кругом,

Сердце разрывается на части:

Так скорбит о самом дорогом…

Где ж оно?

Ушло невозвратимо.

А давно ли?

Не припомнить мне.

Отцвело, отпело, отгрустило

На родимой курской стороне.

Но осталась мазанка

На склоне,

Только к ней позаросли пути.

Боль утрат меня куда-то гонит…

А куда от памяти уйти?!

1976 г.

 

* * *

Там, где сопки зимой

Снегирями пестрят,

Проходили олени

Медлительно, плавно,

Точно люди в раздумьях

Над сущностью главной:

Неужели народы

Себя истребят?

… Оглушительный взрыв

Неминуемым крахом

Прокатился во мгле,

Сотрясая утес, -

И безумное стадо,

Гонимое страхом,

Будто вихрь подхватил

И куда-то понес,

Так понес,

Как песчинки от нашего взрыва!..

Исчезали олени,

Держась вожака.

Вдруг возникнет скала

Или бездна обрыва?..

И – стремительный бег

Оборвут на века…

И хотелось мне крикнуть:

«Куда ты, куда ж ты,

Ошалелое стадо?

Замри! Задержись!

Ведь еще никому

Не дарована дважды,

Не дарована дважды

Природою жизнь…»

Но тревога моя

Оказалась напрасной:

Над изгибом реки,

У развилки дорог,

Стадо замерло враз,

Озираясь.

…Мне ясно,

Что животных

Не разум –

Инстинкт уберёг.

А ведь ты – Человек…

 

Собратьям

Утешали меня:

«В мире – все относительно!..»

Потому и стихи

До особой поры

Не порывистым ливнем –

По капле медлительной

Проступали, как сок

Из-под вешней коры.

Собирались мои

Запоздалые строки,

Зачастую дышали

Излишней тоской.

Я нередко робел

Над сюжетом глубоким,

Как над самой ретивой

Сибирской рекой.

Вдруг… подхватит меня

Вековая стремнина,

К мелководью отбросит:

Не тот, мол, пловец!

И придется стоять

Над зелёною тиной

Вдалеке от людских

Заповедных сердец.

Для того ли рожден,

Чтобы в строгом порядке

Рифмовать зарисовки,

Довольствуясь тем,

Что творенья мои,

Точно лысины, гладки,

Соответствуют блеску

Заезженных тем?

Нет! Рожденье моё –

Будто огненный выдох

Той земли, где в боях

Расплавлялась броня…

Может быть, на последнем дыхании

Выдам

Всё, чем жизнь до краев

Наполняет меня!

 

* * *

Утро раннее,

Звёзды срывая,

Дышит холодом, кровь леденя.

Смотрит хмуро тайга вековая

Из-под белых бровей на меня.

Стонут глухо мохнатые кедры…

Словно песня о предках моих,

По просторам

Разносится ветром

Гул завьюженных сосен и пихт.

В этих звуках,

Тяжёлых, чугунных,

Голос древности я узнаю.

Пойте! Пойте сосновые струны,

Про суровую землю мою!

Вы потомкам

О том расскажите,

Как встречал я рассвет у костра,

Как метель

Над землей необжитой

Полыхала всю ночь до утра.

1961, 1975

Уголок нелюдимый.

Безголосая заводь.

Я вхожу в этот мир,

Точно в мир старины,

Где причудливым сказкам

Русалками плавать

В серебристом ковше

Отражённой луны.

Надо мною в раздумьях

Склоняются сосны…

От житейских невзгод

Исцеление – здесь!

Возвращаясь невольно

К безоблачным веснам,

Я воскликнуть готов:

«Отзовись! Где ты есть?»

И в ответ

Донеслось бы

Протяжное эхо

Да шуршанье не платья,

А чутких осин.

Мне казалось:

От прежнего чувства уехал…

А вернулся –

И снова его воскресил.

Этот лес воскресил

И мечты, и печали,

И пронзительный запах

Российской земли.

Здесь когда-то сердца

Необычно стучали,

Только тут по-особому

Травы цвели…

1969, 1973 г.

 

Закон земной

Я мягкотелый от природы,

Но так гласит закон земной:

Учись воспринимать невзгоды,

Как дерево –

Грозу и зной!

Не знаю,

Что со мною станет?

Я уязвим и малым злом.

А мне достались испытанья

И на разрыв, и на излом…

1973 г.

 

Дворы двух поколений

Под пламенеющим покровом

Буран отвластвовал с утра.

И вот уже мальчишки снова

Несутся с криками:

«Ура!»

«Стреляют», падают,

И тут же

Их «кони» ускоряют бег.

Никто не ранен,

Не контужен.

Как детский мир,

Белеет снег.

А мне?

Лишь стоит в даль вглядеться,

Увижу бурые дворы.

В моё обрубленное детство

Война входила.

Без игры.

1974 г.

 

* * *

Не доверяю поездам:

До цели тянутся устало.

Я на минуты опоздал,

А ты – на годы

Старше стала.

Но сколько чувство не таи,

Оно когда-то отзовётся,

Как звон опущенной бадьи

Из молчаливого колодца…

Какая темень в глубине!

А выше, над песчаным слоем,

Как в зеркале,

Увидеть мне

Легко себя и всё былое.

Вот – руки плавные твои…

Что нам до утренней прохлады!

Над нами снова соловьи

Выводят чистые рулады.

И сколько лёгкости во всём:

В листве

И в дуновенье ветра!

А что за тем

Счастливым днём?

Мои крутые километры.

Солдатский путь…

И письмецо –

Такое острое –

Как вызов!

Я позабыл твоё лицо

И не сберёг штрихи эскизов.

Зато в полотнах воссоздал

Прилив и зелень краснотала…

Я на минуту опоздал,

А ты – на годы

Старше стала.

1978 г.