Праправнук русского писателя Фёдора Михайловича Достоевского Алексей Достоевский подарил директору библиотеки Вере Никулиной книгу преподобного Иустина По́повича «Достоевский о Европе и славянстве» со своим автографом.
Визит праправнука Достоевского в Кузбасс прошёл в честь двух памятных дат: 200-летия со дня рождения Федора Михайловича Достоевского и 165-летия его венчания с Марией Дмитриевной Исаевой в Новокузнецке.
6 февраля 1857 года долгий путь страданий, ревности, надежд, веры привёл Ф.М. Достоевского и М.Д. Исаеву в Одигитриевскую церковь в Кузнецке, где они повенчались перед Богом и людьми.
Рядовое по тем временам событие сделало Новокузнецк и всю Кемеровскую область точкой притяжения поклонников Фёдора Михайловича.
В Кемерове праправнук писателя Алексей Достоевский пообщался с деятелями культуры и вручил награды.
Директор Государственной научной библиотеки Кузбасса Вера Никулина получила орден «Звезда Достоевского» и книгу преподобного Иустина По́повича «Достоевский о Европе и славянстве» с автографом.
Известный сербский богослов Иустин По́пович на основе творчества и изречений Фёдора Михайловича Достоевского написал книгу, где раскрыл тайну религиозного призвания России и славянского народа, как исповедников веры в Христа.
В каждой главе автор через главных персонажей романов Достоевского описывает предназначение самого загадочного существа в земном мире – человека.
Книга архимандрита Иустина с автографом праправнука Достоевского теперь хранится в книжном фонде библиотеки. Познакомиться с мыслями сербского святого может каждый в рабочие дни библиотеки.
Источник: https://kemrsl.ru/17-marta-v-virtualnom-konczertnom-zale-10038.html
Праправнук Достоевского: «Каждый человек – вселенная». (Знакомство с дарителем)
Алексей Дмитриевич Достоевский – праправнук великого писателя, и это видно с первого взгляда. А уж если глянет исподлобья, то кажется, перед тобой сам Фёдор Михайлович.
Потомок классика оказался весьма темпераментным и оригинальным человеком. Косуха, лысый череп, борода в косичку. Внешность отражает внутренний мир – праправнук писателя непрост. Такова и его судьба. Алексей Достоевский – вагоновожатый со стажем, послушник Валаамского монастыря, рок-музыкант, отец четверых детей. О его жизни и отношении к великому предку мы поговорили с ним в Москве, куда Алексей приехал на один день из родного Петербурга.
Сам Фёдор Михайлович Достоевский был женат дважды. Первый брак оказался бездетным, а вот во втором, с молодой стенографисткой Анной Григорьевной Снаткиной, родилось четверо детей. Однако двое из них скончались в раннем детстве.
Дочь, Любовь Фёдоровна, покинула страну ещё до революции и умерла в Италии в 56 лет бездетной. Род продолжил сын – Фёдор Фёдорович. Он с детства увлекался лошадьми и успел до революции стать известным специалистом по коневодству, умер в 1922-м.
У него остались двое детей – Фёдор и Андрей, но Федик, как его называли в семье, умер в 16 лет от брюшного тифа. Единственный внук Достоевского стал инженером лесотехнической промышленности. У него было двое детей: Татьяна (1937) и Дмитрий (1945).
Татьяна так и не родила, зато у Дмитрия Достоевского, обладателя 21 профессии, есть сын – Алексей (1975). С ним и встретился корреспондент «МК».
— Правда, что вы водитель?
— Да, я водил по Петербургу трамвай.
— А как-то связаны с литературной сферой?
— По образованию я филолог, педагог. Я попал в английскую спецшколу в советское время. Меня там заинтересовали языками, особенно английским и немецким. Школу я оканчивал в пограничное время – в 1990-м. Базы, которую мне дали в спецшколе, хватило для поступления в языковой вуз имени Герцена (РГПУ им. А.И. Герцена – один из старейших и крупнейших языковых вузов России). Хорошее место. Мне было интересно изучать фонетику - муыку языка. А вообще я музыкант без музыкального образования. Но моя страсть к музыке связана с языком.
— Музыка кормит?
— Музыка – это часть жизни, но нет, не кормит. Тут такая же грань, как в писательстве: с этого можно жить, если сочетать определенную конъюнктуру. Не отгрызая совесть, заключать легкие компромиссы с собой. Но это не про меня.
— Какая ваша музыка? В каком жанре вы играете?
— Арт-фолк, рок, психоделический арт-рок. Играю на бас-гитаре и контрабасе. Молодость моя пришлась на начало 1990-х. Лихие были времена. Помню, как в октябре 1993-го в Москве пил в общаге консерватории, когда танки пошли на набережную, а общага как раз была с другой стороны набережной… Но это отдельная история. В общем, я тогда быстро понял, что преподавательство – не мое.
Если честно, я с самого начала не хотел быть учителем. Язык выучил и ретировался. Сначала ушёл в академический отпуск, потом восстановился, затем перевелся на заочку в другой языковой вуз. Пошёл работать. Мой батюшка был вагоновожатым, и я стал. А потом попал в монастырь. Был каюром там – погонщиком кобыл.
— Как так случилось?
— Была в разгаре первая чеченская, когда меня окончательно отчислили из института, в 1995 году. А у меня на тот момент уже была военно-учебная специальность – водитель автомобиля. Мой приятель, сосед по лестничной клетке, уехал в Чечню, а через неделю его вернули в цинковом гробу. Всю его колонну сожгли.
С такой военно-учебной специальностью, как у меня, ясное дело: первая пуля – моя. Новобранцев сажают в головное и в хвост, потому что какой с них толк?.. Тогда наш друг семьи, священник, отец Геннадий Беловолов (настоятель храма Святого Апостола Иоанна Богослова, клирик Санкт-Петербургской епархии, директор музея-квартиры святого Иоанна Кронштадтского в городе Кронштадте) предложил подать прошение на имя наместника Валаамского монастыря для вступления в братию.
На тот момент у Министерства обороны были соглашения с двумя монастырями – Оптиной пустынью и Валаамом. И там, и там рядом военные части. Согласно договору, насельники монастыря проходят учебку на общих основаниях, а служат потом в части при обители. Я выбрал Валаам. Написал прошение на имя игумена с тем, чтобы служить там. В братии я пробыл два года в послушании конюха. Там была замечательная конюшня. А потом я из братии сбежал…
— Почему?
— Вернулся к невесте, которая ждала меня в Петербурге. И поступил на трамвай. Я вообще родился напротив 8-го трамвайного парка Кировского района. Жизнь парка сопровождала меня с детства, я наблюдал за ней из окна. И так до 2003 года я водил трамвай по центру Петербурга. А потом так вышло, что не осталось ни одного маршрута, на котором я работал. Убрали.
Зато я застал самое благословенное время – губернатора Владимира Яковлева, который трамваи любил. При нём было возобновлено трамвайное движение по Инженерной улице между Садовой и Литейным, где Цирк Чинизелли. Яковлев лично открывал это движение, и на открытие позвали пять-шесть вагоновожатых. Я был в их числе. Губернатор подарил каждому из нас наручные часы. Я свои носил какое-то время…
— Вообще сложно быть Достоевским?
— Встречно спрошу: а сложно быть человеком ответственным? Это ответственность, с которой ты родился, а не та, которую ты можешь выбирать или не выбирать. Вот и всё.
— Когда вы прочитали первое произведение Федора Михайловича? И какое?
— Первым произведением я обязан случаю. В Романовом переулке живет режиссёр Юрий Валентинович Григорьев, который в 1989 году начал снимать фильм «Мальчики» по «Братьям Карамазовым». Подбирали актеров, работали в фондах над материалами, были в Петербургском музее и наткнулись на мою фотографию. Спросили у сотрудников музея про меня, думая попробовать на роль: «А кто это?» Им говорят: «А это Лёша Достоевский». Они: «Ой, как интересно!». В итоге я приехал в Москву на киностудию Горького. Меня на пробах отсняли – на роль я подошёл. С этого началось мое знакомство с Достоевским.
— Сколько вам было?
— 13 лет.
— Резкое погружение в Достоевского — с головой…
— Это сильно помогло всё понять. До того я не читал Достоевского, всё-таки возраст был еще романтический. Никто дома не заставлял. Меня вообще не насиловали в плане чтения. Только рекомендации, но никакого давления. Книжку важно правильно и вовремя подсунуть. Родители понимали, что могут думать одно, а отпрыск – другое. Тогда – раз и по ходу движения оказывается, что что-то случайно цепляет. Начинаешь заглатывать наживку.
— Тогда, в подростковом возрасте, Достоевский затянул?
— Затянуло позже, когда чуть-чуть разобрался в себе. Конечно, всю жизнь разбираешься в себе. Все мы растём куда-то, вверх или вниз. Мне помог открыть Достоевского вот такой случай.
— Какое любимое произведение Федора Михайловича, самое близкое?
— Назову два: «Село Степанчиково и его обитатели» и «Идиот». «Село Степанчиково» рекомендовал бы давать в школе.
— Ваша философия совпадает с философией знаменитого предка?
— Каждый человек – Вселенная. Вселенная неповторима. В чём-то совпадает, в чём-то нет. Нас окружают разные обстоятельства, разное время, разные люди. Что-то остается всечеловечным. Что-то меняется на ходу, как язык, его нормы, узус... И да, и нет, сложный вопрос.
— Что в мировоззрении не совпадает?
— Как писателя я его принимаю полностью и безоговорочно. Не по крови, а как есть. Но я чувствую его кровь в себе – во многом его страстность мне передалась. Я вижу, как она передавалась поколениями – из истории своей семьи, которую в ХХ веке изрядно потрепало. С этим приходится работать.
— Как потрепало?
— Много чего было. Случилось всё то же, что и с нашей страной. Андрей Андреевич, душеприказчик Анны Григорьевны (вторая жена Ф.М. Достоевского), попал под «академическое дело», но большинство академиков пострадали за дело. Государство должно было бороться за себя. Контрреволюционная деятельность – это статья, сейчас за это сажают, почему тогда не могли? Сейчас за меньшее сажают. Андрея Андреевича выпустили, разобрались. Это было военное время. В принципе тогда произошло колоссальное изменение мироощущения. Отказ от старого общества, переход к военному коммунизму, диктатуре пролетариата. Это большой период – всё изменилось не в декабре 1917-го, а с 1905 года и до 1926–1927-го. Вот она – революция.
— Тогда уж до 1932-го, когда начали «закручивать гайки»…
— Пожалуй. То, что должно было выродиться, выродилось.
— Раскольниковых сегодня много?
— Они были, есть и будут. Мы живём в сложном мире, так было всегда. Если раньше ты был у государства, как у Христа за пазухой, то теперь присутствует некоторая условность. Так что сейчас «следи за собой, будь осторожен», как в песне Цоя.
— Какое отражение образа Достоевского в современной культуре вы считаете наиболее удачным? Памятник, например? Есть в Петербурге пицца имени Достоевского. Вас раздражает, когда так используют имя предка?
— Не то что раздражает. Я скорблю за этих людей. Плохой маркетинговый ход. А памятник мне больше всего нравится петербуржский – тот, что на Владимирской площади. Он самый простой по исполнению и, наверное, самый уместный.
— А какое отражение в литературе ХХ–ХХI веков наиболее уместно?
— Я об этом судить не готов. Зачем? То, что рождено жить – выживет, то, что должно выродиться – выродится и забудется. Извращенцы не имеют детей, они вырождаются. Литература тоже бывает безжизненной.
— И все же, как вам кажется, в современной литературе много «достоевщины»?
— Я с ней не знаком. Мне сложно справляться с тем потоком информации, который есть вокруг. У меня внутри остался Пентиум-100 с ограниченной герцовкой. Я могу делать определенное количество операций и предпочитаю их делать ответственно и для себя. Мне проще лишнюю информацию отсеять, проанализировать и оставить действительно нужное. Сложно следить за всем, в том числе и за современной литературой.
— А что вы читаете?
— Чем больше читаешь, тем больше понимаешь, что ухватил лишь частичку того, что уже написано. Мы едва ли знакомы с нашей классической литературой, едва ли её оценили как следует. Я вот сейчас для себя заново открыл Фета и Тютчева. Мы вроде как это в школе учим. Но что у 15-летнего на уме – Фет и Тютчев? Вряд ли. Они тебя раскрашивают, как картинку, и потом ты уже раскрашенный живёшь и либо соответствуешь этой картинке, либо нет.
Одно дело собственное восприятие, когда ты уже вырос, сформировался и по-другому читаешь всё. Образование учит искать, расширять и анализировать информацию. Школьник – как птенец, сидит за партой, и ему кладут в рот; а студент уже независимое существо. Должна быть жажда чего-то – знаний, наслаждений…
— У вас есть настольная книга?
— Да, но это не Достоевский.
— Библия?
— Нет. Хотя, хотелось бы. Но Евангелие – настолько высокий полёт, что нет… Вадим Шефнер – наш петербуржский поэт и писатель. Его книга «Война, сестра, печаль» – одна из моих настольных книг.
Автор Мария Москвичёва
Источник: https://www.mk.ru/culture/2021/10/20/prapravnuk-dostoevskogo-nazval-lyubimuyu-knigu-predka.html
Фото из Internet