Проплешина

Рассказ

Все началось с того, что утром я проснулся, почувствовав на себе странный изучающий взгляд жены Шуры. Я открыл глаза и увидел как она, привстав на постели,  внимательно рассматривает мою всклокоченную прическу.

- Что случилось? – тревожно спросил я у жены.

- Ой, Витик, да ты же лысеешь! Ага, у тебя на самой макушке пятнышко малюсенькое.

Я даже с постели подскочил и так, не деваясь, босиком прошел к большому трехстворчатому зеркалу. Оттуда на меня глянул здоровенный верзила в майке, прикрывающей волосатую грудь, и в трусах. На секунду залюбовался своим телом. Но из этого состояния меня вывел голос жены из спальни: «Ну, как. Витик, лысеешь?» И я занялся изучением своего затылка.

Надо заметить, что это довольно сложное занятие, и результата можно достигнуть, только создав целую систему из зеркал.  Но мне-таки удалось поймать в фокусе карманного зеркальца, которое я держал в руках, отражение своего затылка в большом зеркале. Битых полчаса я рассматривал его, извиваясь и изгибаясь, но кроме густой кучерявой шевелюры так ничего и не обнаружил.

- Ну как же ты не видишь, - возмутилась жена, когда я доложил ей о бесплодности своих попыток. – Вот, смотри, - и она встав на цыпочки, выдернула у меня на голове несколько волосков и протянули их мне. При этом от боли на моих глазах выступили слезы.

- Видишь, лезут…

Я зажал их в руку и целое утро ходил по квартире грустный и потерянный, вспоминая дни теперь уже безвозвратно ушедшей юности, молодые лица своих друзей, окаймленные густыми прическами.

От этих грустных мыслей меня отвлек звонок в дверь. Моя теща Алевтина Ивановна была женщиной грузной и педантичной, может, потому навещала нас каждое воскресенье. Шура, не дав нам даже толком поздороваться, ввела ее в курс дела: «Мам, наш Витик лысеет прямо на глазах, его волосы так и лезут…»

- Да ну, - удивленно загремела басом Алевтина Ивановна, - ну-ка, поди сюда! Она долго рассматривала мою голову, а потом молниеносным движением рванула пук волос из самой макушки. Я застонал от боли, слезы полились ручьем.

- Точно, лезут, - мрачно констатировала теща. – вот она современная жизнь. Химия тебя сгубила, она и в гроб введет – не заметишь. – Она говорила все это с таким видом, будто я сегодня же должен был умереть.

Мы молча пообедали, безо всякого аппетита. После обеда к жене пришла подруга Сима.

- Здравствуйте, - затараторила прямо с порога, - сейчас в магазине увидела,.. – начала было она, но увидев наши расстроенные лица, умолкла, спросила, что случилось?

- Витик лысеет, - печально сообщила жена.

- Да, - глаза Симы так расширились, что нельзя было понять, чего в них больше – сожаления или восхищения. И она снова затараторила:

- Я знаю, это от переживаний. Я читала в одном журнале. Ведь ты же так много пережил, да, Витик!

Я, вспомнив сегодняшнее утро, тихо согласился с ней. Потом они с женой усадили меня на табурете посреди комнаты и принялись внимательно исследовать мою голову. При этом охали и приговаривали: «Надо же, не успеешь расцвести, и нате вам, уже лысеешь!»

Под занавес жена предложила ей дернуть волосы из моей макушки. И Сима дернула от всей души. Потом кокетливо уложила вырванную прядь в свою сумочку и исчезла, пообещав, что покажет ее знакомому невропатологу.

К нам еще кто-то приходил, жена сообщала о постигшем нашу семью несчастье. Меня рассматривали, испытывали крепость моих волос на «лезет не лезет», вздыхали и уходили. За это воскресенье я так устал, будто отработал две смены подряд.

Когда на город спустились сумерки, я стоял у окна, глядел на загорающиеся окна соседних домов и думал о первом дне своей безвременно подошедшей зрелости. На душе было муторно и тоскливо. Шура сидела в кресле рядом со мной и тоже переживала за меня.

Так бы, наверное, и закончился этот злополучный день, если бы вновь не позвонили в нашу дверь. На пороге появился сосед Кузьмич, с которым мы иногда играли в шахматы, Он считал себя человеком от медицины и частенько вставлял в разговоре фразу: «Вот мы, медики…». Хотя работал простым ветеринаром на какой-то ферме.

- Отчего грустить изволим? – спросил он, доставая из под мышки коробку шахмат. – Может, сгоняем партейку, а?

Жена буквально пронзила его гневным взглядом, от которого Кузьмич аж сгорбился:

- У нас горе, как вы можете!?

- А что, собственно, произошло, - засуетился Кузьмич.

Жена, видя его участливое отношение, поведала ему о постигшем меня несчастье.

- А ну, покаж голову, - подскочил ко мне Кузьмич, ловко рывком пригнул мою голову, выказывая свои профессиональные привычки обращения с животными. Он внимательно оглядел злополучное место, прошептал: «Лишай» и стремительно исчез из квартиры. Я видел, как побледнела Шура, как расширились зрачки ее глаз. Сам я выглядел в этот момент, наверное, не лучше.

Не помню, сколько времени продолжалась эта немая сцена. Молчание нарушил Кузьмич. Он был в сером халате, резиновых печатках. В одной руке он держал пинцет, в другой – клочок ваты с какой-то серой мазью.

Кузьмич торжественно подошел ко мне, взгромоздился на стоящий рядом стул и начал копаться в моей шевелюре. Затем резко повернулся в моей жене и коротко скомандовал: «Свет». Шура принесла настольную лампу и «операция» продолжилась. Я чувствовал, как Кузьмич методично и старательно выдергивает волоски из моей головы, как втирает в голову вонючую мазь.

Мы с женой затаили дыхание, казалось, этому не будет конца. Но движения Кузьмича стали вдруг медленными, вскоре он замер. Затем, облегченно вздохнул и изрек, будто сделал важное открытие:

- Нет, обыкновенная проплешина.

Я видел, как ноги у жены подкосились и она медленно опустилась в кресло. Да и у меня колени слегка подрагивали от перенесенного перенапряжения. А Кузьмич, снимая перчатки, наставительно говорил: "Мы,  медики, в таких случаях рекомендуем носить головной убор, особенно в плохую погоду».

Вскоре он ушел. Подталкиваемый нехорошим предчувствием, я подошел к зеркалу и вновь попытался с помощью системы зеркал обследовать свой затылок. На этот раз я сразу увидел на макушке беленькое пятнышко величиной с пятирублевую монету. Стало не по себе. Я долго тщетно чиркал спичкой, пробуя закурить. И, несмотря на поздний час, оделся и вышел на улицу, Жена даже не пыталась остановить меня. Она прекрасно понимала мое состояние.

Сергей Черемнов,

1978 год.