Прошлое, которое всегда с тобой…

(Автор – Сергей Павлов,  член Союза писателей России, Союза журналистов России, подполковник милиции в отставке, много лет проработал в СМИ Кемеровской области).

К 80-летию газеты «Беловский  вестник» («Знамя коммунизма»).

1.

На встречах с читателями часто приходится слышать вопрос: как Вы пришли в литературу? Как Вы стали писателем? Ответ мой, как правило, был простой и быстрый: начал писать в газету, работал журналистом, а там, мало- помалу, «добрался» до литературы...

И ничего необычного в такой череде событий нет, потому как многие из моих сегодняшних друзей-коллег по перу – прошли такой же путь: журналист – писатель, хотя у каждого он был свой, особенный... Имена этих замечательных кузбасских поэтов (как ныне живущих, так и уже ушедших от нас, к великому сожалению), я уверен, знакомы многим: Валентин Махалов, Геннадий Юров, Валерий Зубарев, Иосиф Куралов, Владимир Соколов… Они работали в разных газетах Кузбасса и Сибири собкорами, спецкорами и просто корреспондентами, ездили в командировки. Наверное, как в старой доброй песне, они трое суток не спали, трое суток шагали «...ради нескольких строчек в газете». И я уверен, что это были хорошие, правдивые строчки, а сейчас у них такие же честные, светлые и добрые стихи.

В цехе прозаиков Кемеровского отделения Союза писателей России также немало бывших журналистов: Владимир Мазаев, Владимир Куропатов, Владимир Иванов (он одинаково хорош и как поэт, и как прозаик), Любовь Скорик, Надежда Усольцева. Навсегда останется в литературе Кузбасса след еще одного замечательного журналиста и писателя, увековечившего в журналистике и литературе историю становления нашего металлургического гиганта – Западно- Сибирского комбината  –  Гария Леонтьевича Немченко, так и живущего по сею пору между Москвой и родным ему Кавказом...  Возможно, когда-нибудь найдется в этом славном ряду скромное место и для меня...

И все же, далеко не все профессиональные писатели становились оными, пройдя горнило журналистики, так же, как не все журналисты стали писателями. Кто-то не смог в силу определенных причин подняться до этой высокой планки, а кто-то сам не захотел, потому как не ставил перед собой такой задачи. Наверное, главное, чтобы каждый на своем месте честно и хорошо исполнял свой долг, свою работу...

...Но однажды на творческой встрече с учащимися одной из школ Кемерова какой-то дотошный ученик–старшеклассник не удовлетворился моим ответом-скороговоркой «о пути в литературу», и тогда пришлось говорить всерьез и подробно, а уже много позднее как-то случилось, что в моем сознании начался обратный  отсчет времени, и  сами собой из недр памяти стали всплывать целые пласты жизни, связанные с журна­лис­ти­кой...

2.

1997 год. Вступил в союз журналистов России. К тому времени уже много лет мои материалы публиковались во многих городских и  областных газетах Кузбасса. Были здесь информации, зарисовки, статьи и даже очерки на криминальные темы (работа следователя давала богатую пищу для такого рода творчества), очерки и жертвах политических репрессий. Уже появились награды и премии, как журналистские, так и литературные. Почти на двадцать лет тянулся этот период, пред­шествующий моему вступлению в Союз журналистов России. Но здесь, что называется, плод уже созрел. Есть итог, но что же ему предшествовало?...

1975 – 1979 годы.  Работал редактором многотиражной газеты «Голос шахтера», которая издавалась в Белове на  шахте «Чертинская». После  года работы в средней школе № 27, после академизма уроков литературы и русского языка, работа в многотиражке показалась мне другой планетой. Вечным камертоном для шахты тогда звучало одно слово – ПЛАН! ПЛАН! ПЛАН! И потому главной темой каждого номера были материалы, посвя­щенные выполнению горняками плана и социалистических обязательств (нынешнее поколение молодых читателей и слов-то таких, наверное, знает, а тогда без них не выходил ни один номер газеты).

И все же, отталкиваясь от столбцов сухих цифр о выполнении бригадами и участками плана и соцобязательств, мы (а это, кроме меня,   редакторы таких же шахтовых многотиражек: Володя Голубничий, Леша Бабанаков, Ира Мамонтовская) пытались интересно и с душевной теплотой  рассказывать о людях шахтерского племени. О тех, кто, не считаясь с риском для жизни,  каждый день спускается в пучину земную, где вода капала с потолка и струилась по стенам выработок, где коварно таился до поры до времени газ метан, а кливаж в любой момент готов был проверить крепость шахтерской каски. Иному работнику, привыкшему работать при ясном солнышке да на свежем воздухе, наверное, после одного часа пребывания на глубине 200-300 метров стало бы не по себе, а эти люди – шахтеры, с шутками, с  каким-то  отрешением и достоинством, раз за разом уходили вниз, в забой. Одно я тогда заметил, когда сам спускался с ними в шахту по своим журналистским делам: чем ниже опускалась клеть с людьми, тем напряженнее становились их лица, тем злее и озорнее шутки, а ненормативная лексика под землей становилась приоритетной. На свой вопрос: почему так случается, я слышал разные объяснения. Кто-то сказал, что это все «на нервной почве», и что крепкое слово снимает стресс и прогоняет страх… Другой горняк мне объяснил так: от крепкого слова человек быстрее соображать начинает, а под землей это особенно важно, потому как иногда мгновение здесь  спасает жизнь. А третий и вовсе отшутился: «А под землей баб нет, стесняться некого, вот и отрываемся по полной...».  Как видно, у каждого свой резон на этот счет...

Десять лет отделяли события, о которых я сейчас пишу, от шахтерской забастовки. Кто бы тогда мог подумать, что именно шахтеры Кузбасса смогут поднять всю страну на дыбы и, в конечном итоге, предопределят развал всей советской системы? А ведь был факт, когда летом  1978 или 1979  года (точную дату сейчас уже не вспомню) в ночную смену не спустилось в шахту звено бригады Героя Социалистического Труда Н.М. Путры! Кто бы знал,   какого ранга лица замелькали на шахте утром следующего дня: из горкома партии, из обкома партии, из КГБ... Кого-то сняли с должности, кому выговор объявили, а все почему? Да «тормозки» шахтерские в столовой оказались с протухшей колбасой, да и тех не хватило на всю смену. Вот и сказали свое слово шахтеры... А ведь в российской истории уже был аналогичный случай, когда матросы бро­неносца «Потемкин» отказались есть протухшее мясо... А что случилось несколько спустя, мы все хорошо помним: не стало царя, распалась империя…

История повторилась? И ведь ни в одной газете тогда не появилась информация, хотя бы самая маленькая, о демарше «геройской бригады», ни в «Правде», ни в «Знамени коммунизма», ни, тем более, в моем «Голосе шахтера». И хоть шутили мы иногда в своем кругу: «Голос шахтера» – «Голос, переходящий в рев», но не перешел он в рев тогда, видно,  время еще не пришло. И лишь летом 1989 года мы его услышали. А потом настал год 91-й, когда не стало КПСС, и когда  распалась могучая  империя…

Четыре года я работал  редактором шахтовой газеты. Это был сложный, яркий и интересный период в моей жизни. Здесь я узнавал людей: на изломе, в экстремальной ситуации, человек всегда открывается с самой неожиданной стороны. Здесь я познавал  шахтерский труд, которому отдали всю свою сознательную жизнь  мои родители: отец – на шахте «Чертинская», мать – на шахте «Новая». И меня с какого-то боку обласкала своим вниманием шахта, спасибо ей за эти уроки! Одновременно с этим  рос и мой багаж журналиста, и способствовали этому старшие мои товарищи, опытные журналисты, коими всегда  славилась «Знаменка»: Александр Георгиевич Кургузиков, Анатолий Семенович Цыряпкин, Борис Александрович Козлов, Юлия Борисовна Бабанакова, Галина Семеновна Воронина, Виктор Сергеевич Скоробогатов и еще совсем молодая, но уже опытная журналистка Галина Андреевна Партушева, которую читатели «Кузбасса» сейчас больше знают как Галину Бабанакову.

...Этап, период? Назови, как хочешь,  суть не изменится: но и это еще не начало моего пути в журналистику, а потом уже и в литературу...

1973 –1974 годы.   Учеба в Кемеровском госуниверситете. Филфак. Первая проба пера в многотиражной газете «Молодой учитель», а весной 1974 года – работа редактором в течение двух месяцев, пока ее редактор, Людмила Петровна Филаткина (ныне известная кузбасская телеведущая) защищала свой диплом  журналиста в Уральском госуниверситете. Я тоже в это время сдавал госэкзамены, и потому всячески отказывался от предложения Людмилы, но она так  обаятельно уговаривала меня («…Серё-ёга-а, но ты же в Кемерове сдаешь «госы», а я-то в Свердловск поеду?!... Ну, не бойся, ты!.. Ну, соглашайся…»),  что я не смог ей отказать, и в течение двух месяцев сдавал госэкзамены и  параллельно выпускал газету. И ведь ни одного номера не провалил – все вышли по графику! Азарт, желание проверить себя? Возможно, но тогда я еще и не рассчитывал когда-нибудь работать журналистом – меня ждала ШКОЛА... В то время в нашем университете еще не было кафедры журналистики, а был только факультатив журналистики, где  нам  читали лекции известные журналисты, как-то:  Юрий Котляров, Максим Щербаков и другие корифеи пера. У них было чему учиться и добрая память о них хранится до сих пор, как среди журналистов, так и среди их читателей...

…И вот, похоже, обратный отсчет моего спидометра  времени доходит до нулевой отметки –  1969 – 1970 годы. Учеба в школе № 27. Я уже несколько лет редактирую школьный «Комсомольский прожектор», но все кажется, что этого мало, что есть другой уровень, на котором можно попробовать свои способности и обнародовать свои сочинения...

Мой отец, Михаил Григорьевич, фронтовик, шахтер с 27-летним стажем, признавал только две газеты и один журнал: «Правду», «Знамя коммунизма» и... «Крокодил». И если в «Правде» к исходу 60-х годов он как-то охладел («...Что это за «Правда», если правды в ней не найдешь?...» иногда ворчал он...), то «Знамя коммунизма» он продолжал выписывать и читать до самой своей кончины. Бывало, встретит в ней статью о ком-то знакомом, перечитает  ее внимательно, да не на один раз, и потом  скажет удовлетворенно: «Вот видишь (имярек), молодец!  Был бы плохой, разве про него написали бы в газете?».

3.

...Весной 1969 года в «Знаменке» на тематической странице «Алый парус» было опубликовано письмо комсомолки И. Ждановой, где она  ставила вопрос о смысле жизни, о том, как человек должен относиться к своей работе и что-то еще в этом роде. Тогда разговоры на такие темы были в ходу. Была ли эта инициатива самой комсомолки или горком ВЛКСМ (КПСС) тому способствовал, не знаю, но в газету пошли отклики. На заседании комитета комсомола в школе предложили откликнуться на это письмо и мне: комсомолец, редактор «Комсомольского прожектора»…. Наверное, я мог бы и «не откликнуться», но мне стало интересно: если напишу,  опубликуют или нет?! Написал, и опубликовали наряду с другими авторами, коих в подборку вошло около двадцати человек. Некоторые из них (особенно девочки) написали целые письма на 30-50 строк, я же уложился в одну строку. Не скажу, что все краткое обязательно талантливо, но уж как получилось... А написал я (как память сохранила) следующее: « Каждый человек, кем бы он ни был и чем бы он ни занимался, должен делать свою работу честно и хорошо...». Коротко, ясно, немного плакатно, но тогда мне казалось, что эти слова звучат очень убедительно, по-комсомольски... И как долго я потом изучал эту свою первую публикацию в газете! Как поздравляли меня в школе одни, и  откровенно завидовали другие! А отец с серьезным выражением лица крепко пожал мне руку и сказал совсем неожиданные  слова: « ...Теперь я знаю, что ты станешь писателем!...». Это было весной 1969 года. И впоследствии, когда отец находился под шафе, он не раз заводил со мной такой странный разговор: напиши про нашу жизнь мужицкую... как мы землю пахали в Урском, золото мыли, в шахте работали... Про деда своего, Гришу, обязательно напиши, как его в шурфе раздавило и он инвалидом жил... И все звал меня съездить на свою родину, в село Урское, что в 60-е годы  уже доживало свой век. Не случилась поездка, а ныне на его месте  только голый увал остался, на котором едва угадываются места, где еще полвека назад стояли крестьянские избы…

Почему этот малограмотный человек вдруг решил, что я должен что-то написать, что у меня что-то может получиться? Лишь через 30 лет после первого такого разговора с отцом и через десять лет после его смерти, я принялся за роман «Кузбасская сага», где речь идет о жизни крестьян села Урского, о старателях, о шахтерах, и, тем самым, словно бы взялся выполнять его наказ. Не верю я в мистику, но все же что-то подвигло меня к этому тогда, а сейчас я уже работаю над третьей книгой этого романа. И в Урском я был не раз, но, увы, уже без отца...

...А подборку наших писем тогда  анализировала в газете «Знамя коммунизма»  какая-то женщина, преподаватель из педучилища. После этого нас пригласили в редакцию «Знаменки» в какой-то большой кабинет на втором этаже, и уже в нашем присутствии эта ученая дама еще раз «раздала всем сестрам по серьгам...». Кого-то много хвалила, предрекая им « путь славный, имя громкое...», в мой же адрес она сказала что-то невнятное, неинтересное. Запомнилось мне тогда только  незнакомое  слово «конформизм». Я не знал его значения, но, судя по  выражению лица этой дамы, ничего хорошего  для меня за ним не было, и потому  ее слова  я воспринял «индифферентно» (кстати, тогда я не знал значения и этого слова). Но на следующий день в библиотеке поселка Новый Городок я нашел в словаре слово «конформизм» и уже вдогонку рассердился на эту даму. Готов был «требовать сатисфакции», но, к счастью, наши пути с ней больше никогда не пересеклись...

... Но вовсе не тем обидным недоразумением запомнилась мне эта встреча в редакции «Знамени коммунизма».  Именно тогда мы узнали, что с осени 1969 года в редакции газеты решено открыть «Школу молодого журналиста», занятия в которой будут проводить известные в городе журналисты, муж и жена, Георгий Григорьевич Манкуни и Анна Авдеевна Ширявская... Большинство из присутствовавших на той встрече немедленно записались в эту школу.  Я не спешил с решением, поскольку после сдачи выпускных школьных экзаменов рассчитывал поступать в Кемеровский государственный пединститут... Попытка была неудачной, и я вернулся в Белово, устроился работать на Беловский кирзавод УПСМ и записался в «Школу молодого журналиста»...

4.

На первых порах на занятия приходило до двадцати человек. Среди слушателей школы постоянно происходила ротация: кто-то уходил навсегда, но тут же появлялся новенький. К финишу из первого состава «ШМЖ» пришли десять человек. Абсолютное большинство среди слушателей школы составляли девушки,  из парней же я запомнил только Мишу Живописцева да Юру Малахова. Все они еще учились в школе, и только я был  работающим человеком, а потому приходилось проявлять смекалку, чтобы из-за работы не пропускать занятий в «ШМЖ».

...В основном занятия наши строились в виде бесед. Анна Авдеевна и Георгий Григорьевич щедро делились своим журналистским опытом, рассказывали о каких-то конкретных случаях из своей жизни (а такие факты легче усваиваются). Впрочем, многое они давали под запись, а то и вовсе отправляли нас в библиотеку, чтобы отыскать какую-то книжку или какой-то номер журнала «Журналист».  Писали мы и материалы на заданную тему: репортаж с комсомольского собрания, зарисовку о своем товарище, информацию о сборе макулатуры или металлолома. Многие девочки, дав волю своим эмоциям, писали длинно, нудно и... цветисто. Георгий Григорьевич хмурился недовольно, говорил, что нужно суть темы раскрывать, а не описывать факт, нанизывая одно слово на другое,  пореже использовать прилагательные в превосходной степени. Но когда его терпение кончалось,  он надолго уходил с занятия, и тогда Анна Авдеевна продолжала терпеливо наставлять нас на путь истинный…

О том, что складывать уже давно знакомые слова в строчки и абзацы дело не простое,  мы поняли очень быстро. Многие из тех девочек, что старались писать с изрядной долей экзальтации, с «ахами» и охами», вскоре отсеялись, и среди них оказалось много тех, кому «Кассандра из педучилища»  предсказывала большое журналистское  будущее. Как знать, возможно, они и нашли себя в каком-то другом деле, но журналистов из них, похоже, не получилось. Всего же из 30-40 человек, посещавших курсы «ШМЖ», до выпуска весной 1970 года дошли только 10 человек. Почти все они на снимке, и даже их имена и фамилии постараюсь назвать (если память не подведет – слева-направо): Надя Козлова, Ирина Кушевская, Таня Милостивенко, ваш покорный слуга, Лариса Шептенко, Люба Мазурина, Галя Гилева, Валя  Бочарова (Зенина). Да простят меня девочки, если я что-то не так написал – все-таки более сорока лет прошло!...

Почему-то сошли с дистанции Живописцев и Малахов – не ведаю, но они и сами могут вспомнить это время. Насколько мне известно, Миша Живописцев до сих пор живет в Белове и, похоже, стал известным краеведом, а Малахова я как-то встретил лет двадцать-тридцать назад. По- моему, он тогда занимался делами строительными…  Нет на фото Ирины Петровой... Кстати, именно она и была под псевдонимом комсомолки «И. Жданова», которая и затеяла диспут о смысле жизни на страницах «Знаменки».  Позднее, через 8-10 лет, мы работали с Ириной редакторами газет: я  – на  шахте «Чертинская», она – на разрезе «Бачатский», но только звалась она теперь не Ира Петрова или Жданова, а Ирина Мамонтовская. Похоже, сколько у человека имен, столько и судеб...

После окончания «Школы» нам выдали удостоверения с печатью и нашими фото. Горжусь, что мое удостоверение было за № 1 – видно, потрафили наши учителя мне, как единственному среди слушателей рабочему человеку... А может быть, еще потому, что у меня к тому времени на почве журналистики возникла проблема, в решении которой приняли участие мои учителя и сам Александр Георгиевич Кургузиков...

...В те времена, наверное, ни один кирзавод Советского Союза не был образцовым предприятием.  Большая текучка кадров, полупьяные работ­ники ходили по цехам, а в стройбригаде, где я тогда трудился, считалось  доброй традицией, когда вся бригада (кроме нас троих абитуриентов- неудачников) после аванса два дня пьет прямо на рабочем месте, а после получки – три... Готовый кирпич лежал под открытым небом и его воровали безжалостно и безнаказанно. Прогульщиков увольняли в понедельник, но уже в пятницу вновь принимали на работу… Руководство завода не торопилось устранять все эти недостатки, а, может быть, не знало, как это сделать, но меня тогда, как черт под руку толкнул, и я написал большую статью, где описал все подмеченные мною недостатки. Мало того, я поимел смелость (а может быть наглость) что-то посо­ветовать, как исправить положение на заводе.  Кто-то из старших това­рищей в городской газете, наверное, что-то чуть-чуть «заострил и углубил», и получилась довольно едкая критическая статья.

Вскоре после ее публикации меня снимают с объекта и прямо в робе доставляют сначала в партком завода, затем – к директору. Разговор шел на повышенных тонах, причем, повышал их, отнюдь не я, а мои визави, и чаще всего руководители завода (их собралось тогда 5 или 6 человек – на одного-то мальчишку!) задавали один и тот же вопрос: «А кто ты такой?!». Ну, словно это был диалог Шуры Балаганова и Паниковского. В ответ я задавал только один вопрос: « А что, я написал неправду?...». Мои собеседники признавали мою правоту, но продолжали ругать, а потом решили меня уволить с работы.  В моей трудовой книжке это была первая запись, и получить «горбатого» ( ст. 33 КЗОТа РСФСР) в 17 лет я посчитал верхом несправедливости, и потому поехал в редакцию, за правдой, за защитой... 

Манкуни и Кургузиков выслушали меня, на удивление,  спокойно и велели на следующий день выходить на работу, но если нападки будут продолжаться, то немедленно   сообщить им. Я так и сделал. О, чудо!  Нападок больше не было, мало того, меня, казалось, руководство завода вообще перестало замечать. А некоторое время спустя в газете «Знамя коммунизма» был опубликован  ответ на мою критику, где главный инженер пытался объяснить причины недостатков в работе завода, заверял читателей, что их непременно устранят. А еще через месяц я уволился с завода и стал готовиться к поступлению в институт. 

Много позже, когда я, уже будучи студентом, пришел в редакцию, чтобы чуть-чуть похвалиться успехами перед своими учителями, Манкуни рассказал мне, как они «тогда воевали за мою статью и за меня», как он и Кургузиков  говорили с директором и парторгом завода, и как редактор газеты, являвшийся членом президиума горкома партии,  убеждал их «...уважительнее относиться к слову прессы и не забывать о долге коммунистов…». Поняв, отчего тогда все страсти улеглись, как по мановению волшебной палочки,  я  поверил, что пресса – это сила! И что слово можно приравнять к штыку…

... Много лет прошло с тех пор. Манкуни и Ширявская вскоре уехали в Ленинградскую область, в город Сланцы, и работали (может быть, и сейчас работают, хотя возраст у них уже совсем преклонный), с некоторыми бывшими выпускниками «ШМЖ» я встречался, но жизнь развела нас, предоставив каждому свой путь. Александр Георгиевич Кургузиков  умер в середине 70-х. Многие жители города, журналисты и почти все выпускники нашей «ШМЖ» скорбно прощались с ним в ДК Металлургов, где стоял гроб с его телом...

Высокопрофессиональный журналист, честный человек, идейный коммунист, он с достойно представлял свою газету «Знамя коммунизма», и потому, я уверен, в канун 80 –летнего юбилея газеты его имя не однажды вспомнят добрым словом.

Остаюсь земляком для всех беловчан!

Сергей Павлов,

пресс- секретарь

Управления судебного департамента в Кемеровской области,

                          редактор журнала «Судебный вестник Кузбасса».