Сергей Черемнов. Городские деревенские. Рассказ

Алёна осторожно приподнялась на скрипучей кровати, поморщилась от боли в спине и глянула в узкое окно спальни. Прямо у оконного стекла трепетала золотисто-красными тонкими зубчатыми листочками ветка рябины, растущая возле стены их деревенского дома. Оранжевая кисть рябиновых плодов под лёгким дыханием утреннего ветерка едва слышно постукивала по деревянной раме. Взгляд притягивал тёмно-зелёный хвойный лес, который высокой плотной стеной возвышался невдалеке. Ещё за окном на все лады пели птицы, изредка раздавался хриплый лай собаки.

«Сосна здесь растёт корабельная, - говорил Алёне муж Василий, когда они только примеривались к покупке этого дома. – Воздух от неё лечебный, как на курорте». Это довод и стал последней каплей, которая перевесила чашу весов в пользу покупки большого участка с домом под семейную дачу.

От вчерашнего субботнего дачного дня у Алёны с непривычки болели руки и ноги, ныла поясница. Василий мирно посапывал на своём краю кровати. В пятницу они впервые вырвались из своей квартиры и городской суеты ночевать в деревню. Вчера до поздна проводили в своём деревенском доме генеральную уборку, раскладывали привезённые на автоприцепе вещи и разбирали накопившийся от бывших хозяев усадьбы хлам. Устали неимоверно, ужинали уже около полуночи, «вспрыснув» новоселье красным сухим вином. И мгновенно уснули на новом месте…

Чтобы не потревожить мужа, Алёна осторожно закуталась в халат, сунула ноги в мягкие тапочки и неслышно сошла на первый этаж, на кухню, чтобы приготовить нехитрый завтрак.

Старенький будильник показывал начало седьмого. Большая печь посреди кухни остыла ещё с вечера, и в помещении было прохладно. В кухонное окно была видна часть деревенской улицы, за которой вспыхивали в лучах невидимого за лесом небесного светила макушки деревьев.

Алёне всегда нравились сентябрьские дни бабьего лета. В такую пору на улицах их старинного областного центра, раскинувшегося в полутораста километрах от Москвы, вместе с жёлтой листвой в прозрачном воздухе парков и скверов носились сотни белёсых паутинок.

А вчера она с удивлением и радостью обнаружила мириады паутинок на деревенской улице, во дворе. Чем бы ни занималась, краем глаза ловила движение очередной паутинки: вот она опускается с высоты. Протянула руку: неудача, конец нити вдруг приподнялся, и вся она улетела кверху, словно убежала от протянутой руки. Поймала одну – пустая, тронула другую – на ней крохотный паучок.

Паутина кружила всюду, лежала на кустах, изгороди, траве – везде встречались отдельные или сбившиеся в хлопья тонюсенькие пряди. Иногда целые клетчатые облачка паутины проплывали по ветру, переливаясь в солнечных лучах, заставляя жмуриться от ярких отблесков световых зайчиков. «Осень... Утренних слёз паутина», - вспомнила строчку.

…За спиной Алёны дрогнули ступени – по крутой лестнице спускался вниз Василий. Она с удовольствием смотрела на мужа, на его крепкую, высокую фигуру, облачённую в ночную пижаму в крупную серую клетку, на его всклокоченные светлые волосы на голове, на улыбку до ушей на круглом заспанном лице.

- Привет, родная, - обнял он Алёну и чмокнул в щёку. – Извини, проспал, не слышал, как ты встала… Чего-то вкусненького напекла?

- Ничего особенного, - повела плечом Алёна, выключая электроплитку со скворчащей на сковороде порцией сырников.

Они уселись на табуретки за деревенский стол, накрытый просто: посредине на белой скатерти – баночка с букетиком полевых цветов. Тут же в глубоком голубом блюде со слегка выщербленным краем высилась горка крохотных ароматных сырников, стояли расписные чашки и блюдца. Алёна привезла сюда давно забытую посуду, которая уж много лет пылилась в кладовой городской квартиры. Василий взял в руки чайную чашку и посмотрел на просвет:

- Смотри-ка! - зацокал языком. – Я думал, мы от них лет сто назад избавились. Ан, нет! Вот что значит хозяйственная жена…

- Ешь, давай! – зарделась довольная Алёна.

- Устал вчера как собака,- рассуждал Василий, с аппетитом уплетая один сырник за другим. - Согласись, и ты не ожидала, что на нашей даче дел невпроворот?! Зато погода отличная! Буду сегодня дрова колоть, ведь зима впереди, холода. Сколько дровишек надо, чтоб печку натопить?!

- Да уж поняла вечером, - отозвалась жена, пробуя горячий чай.

Идея – заиметь дом в деревне, как осенняя паутина, давно носилась в их семье. У компанейской Алёны немало семейных подруг на всё лето перебирались из пропахшего асфальтом города в свои загородные резиденции. Часто приглашали в гости её с Василием. Почти каждые выходные они ездили гащивать к друзьям на дачи, где жарили шашлыки, жарились на солнышке, купались в прогретых прудах или речках, рыбачили, вечерами пили вино, отмечая бесконечные дни рождения или просто так, пели под караоке и танцевали на траве или на застеклённых верандах. А на расспросы гостей про грядки, посадки, сорняки и урожай хозяева отмахивались, отделывались шутками, типа «своя ноша не тянет».

Наконец, прошлой весной Алёне так сильно захотелось, чтобы и у них в семье, было как у всех, то есть – свой дачный участок, и лучше сразу с готовым домом, что она начала методично собирать информацию – где и что в сельской местности продают. И с лёгким на подъём мужем стала объезжать окрестные селения. Они побывали в десятке сёл и деревень, тщательно осматривая торгуемые усадьбы, подолгу беседовали и с хозяевами, и с их соседями, ведь хорошее соседство в деревенской жизни для щепетильной Алёны тоже было немаловажно.

Однако, как говорится, «не срасталось». Не лежала душа к появляющимся вариантам: то не нравился покосившийся от времени старый домишко из почерневших от неумолимого времени брёвен, то участок был настолько мал, что, казалось, не развернёшься с настоящим огородом. А то не внушали доверия соседи, крепко «закладывающие» за воротник или деревня была неустроенной – ни магазина, ни фонаря, а дорога в населённый пункт навевала тоску ямами да ухабами…

Василий молча соглашался с женой. За годы совместной жизни привык доверять и полагаться на её вкус, молча заводил семейный «паркетник», чтобы вернуться в городскую квартиру и начать поиск сначала.

На сразу приглянувшийся вариант наткнулись, как это часто бывает, случайно. Алёна увидела в интернете скромное объявление: двухэтажный деревянный дом с большим участком в тридцати километрах от города, хорошая дорога с асфальтовым покрытием. Внимание привлекла и строчка, что тамошние поэты даже стихи о посёлке сложили. В общем, решили съездить и посмотреть.

И сразу влюбились в Асерхово…

По хорошей погоде, да по ровному асфальту доехали быстро и без особого напряжения. Василий всю дорогу был непривычно возбуждён и разговорчив. «Я в компьютере смотрел, - вспоминал он. -  Сначала идёт подъём перед Радужным, потом спуск после Федурново. А какая отличная дорога!» -  нахваливал он, радуясь, что асфальт привёл их в посёлок и не закончился на ухоженных поселковых улицах.

Большое поселение со всех сторон обступал вековой хвойный лес. Несмотря на частокол огромных сосен и елей, он не казался мрачным и угрюмым, напротив, был ясен и приветлив, весь пронизан светом, а редкая травка в песчаном грунте из окна автомобиля смотрелась мягкой подстилкой, манившей прогуляться по ней босиком.

По широкому мосту пересекли окружённую зарослями тихую речку. И вскоре въехали на прямую как стрела, длинную центральную улицу, застроенную двухэтажными жилыми домами с аккуратными фасадами. «Лесной проспект», - высмотрела Алёна вывеску с названием.

- Давай прокатимся, осмотримся, что тут есть, - предложил Василий, сбросив скорость.

- Клуб-то! - показывал Алёне муж на другой улице. – Целый дворец культуры…

На улицах, проложенных будто по линейке, было довольно людно. У многих домов стояли автомобили, бегали ребятишки, спешили с сумками хозяйки, неторопливо прогуливались с детскими колясками молодые мамаши. Октябрьская, Школьная, Молодёжная – уличные названия, конечно, не отличались от других российских селений. Однако проезды здесь были просторней и благоустроенней, чем у иных.

- Смотри, магазин, да большой! – подал голос Василий.

На автобусной остановке посреди посёлка толпилась кучка местного народа, внимательными взглядами проводившего их джип…

На Школьной  просторное здание школы соседствовало с красивой деревянной церковью с зелёной крышей и небольшим шатром под золотой главой купола, по бокам крышу украшали «луковки» крохотных куполочков, тоже поблёскивающих позолотой. Поражал оригинальностью и строгостью памятник героям Великой Отечественной: в узкий, высокий постамент «воткнули» что-то вроде длинного отполированного куска арматуры с пятиконечной звездой на конце.

Голубые, красные, зелёные кровли добротных частных домов и коттеджей радовали глаз, в открытых окнах плескались на сквозняке светлые занавески, в палисадниках за невысокими заборами буйно «полыхали» яркие цветочные клумбы, сочной зеленью просвечивали кусты.

Они развернулись на Лесном проспекте, свернули на Заводскую улицу, выехали на Садовую. Медленно двинулись мимо ряда одноэтажных двухквартирных домов. Усадьба, которую искали, была на улице последней – за ней начинался лес. Нужный дом возвышался гордо, но стоял не на «красной линии», как соседние жилые постройки, а прятался внутри участка в окружении рябин. Зато на этой самой линии расположилась баня.

Джип проехал вдоль ровного забора, трава у которого была скошена, притормозил рядом с калиткой. Василий заглушил двигатель и опустил передние стёкла, чтобы лучше рассмотреть недвижимость. В салон машины ворвались птичьи голоса, собачий лай. Двухуровневый деревянный рубленый дом отсюда выглядел симпатичным высоким теремом, с узковатыми, правда, окнами.

- А что! - сказала Алёна, - Мне пока нравится…

Василий выждал ещё несколько секунд и нажал на клаксон. И в тот же миг калитка распахнулась, на улицу вышел худой невысокий мужчина лет сорока пяти, тёмноволосый, в застиранной футболке цвета мандарина, чёрном трико и растоптанных башмаках. Живые сливовые глаза светились неподдельной радостью.

- Здрасьте! – кинулся он к машине. – Вы же из города? Покупатели? Это вы мне звонили? Алёна? – сыпал он вопросами, помогая гостье выйти из авто. – А мы ждём вас, ждём, думаем, задерживаетесь… - повернулся он к Василию и уважительно поглядел на него снизу вверх. – Меня Павлом зовут, Пашей, - протянул гостю сложенную лодочкой узловатую ладонь. – Асановы мы…

Из калитки выглянули два коротко стриженых пацана – одному на вид лет двенадцать, другой поменьше.

- Пап, - позвал тот, что старше, - Мамка спрашивает, почему во двор не заходите? Она стол накрывает…

- Скажи, идём, - Павел отступил в сторону, пропуская приезжих. – Заходите.

Палисадник перед домом больше напоминал травяную лужайку, где чего только не было: валялись напиленные чурбаки, детские игрушки, сломанные стулья и останки ещё какой-то мебели, от наполовину разваленной поленницы тянулся беспорядочный «шлейф» дров.

Посреди двора стояла высокая полная женщина неопределённого возраста в цветастом длинном халате и добродушно улыбалась гостям, ветерок шевелил выбившуюся из-под газовой косынки золотистую прядь волос. Стройная, выше среднего роста, светленькая Алёна рядом с ней казалась вчерашней выпускницей школы. Возле хозяйки вертелась ладная девочка-подросток, лицом и голубыми глазами – вылитая мать, а за подол женщины держался и испуганно смотрел на гостей кудрявый малыш.

- Здрасьте, - тягучим низким голосом произнесла Пашина благоверная, потом представилась, – Василина, – и пригласила гостей обедать.

Василий вопросительно глянул на жену, та категорично произнесла: «Нет! Сначала давайте всё посмотрим».

Ну, посмотрим, так посмотрим, согласились хозяева. Решили начать с земельного участка. Земли за домом, показалось Алёне, немеряно. Причём, на одной – ухоженной – половине аккуратные ровные грядки полнились урожаем, поблёскивала стёклами теплица, тянулись стройные ряды отцветшей виктории, а на ягодных кустах и яблонях урожай, напротив, ещё только наливался. Вдоль дорожек кустились розы, их жёлтые, розовые, красновато-коричневые, оранжевые головки радовали глаз.

На задах, на тщательно прополотых и окученных картофельных шеренгах – соток на восемь – с ботвы осыпались сиреневые и белые соцветия. Вдоль забора на этой стороне огорода росли долговязые, усыпанные красными и недоспелыми бело-жёлтыми ягодами кусты малины.

Зато примыкающий к этому оазису отрезок земли затянул высокий непроходимый бурьян. 

Как заправский экскурсовод, Павел уверенно водил гостей, демонстрируя каждый кустик, каждое дерево.

– Тут по улице казённые дома настроены, все – на два хозяина, и всем хозяевам нарезали по пятнадцать соток. На нашем месте такой же дом стоял, да сгорел в одночасье… Когда мы место под дом с огородом выкупили, построились, хотели и брошенный соседний участок присоединить. Только у нас с Васей руки так и не дошли. А! Нам хватает… - деловито почёсывая то затылок, то загорелую шею, оглянулся он на жену, идущую следом за ними по доскам тротуарчика между грядок, следом за ней семенил малой, крепко держась за руку. За ними – мальчишки, их сестра замыкала процессию.

- Нам и этого не съисть, - подтвердила Василиса и, округлив глаза, выразительно посмотрела на Алёну. – Тут хоть и песок, а всё так и прёт, только не ленись полоть да поливать…

- Как же вы со всем этим справляетесь? – недоверчиво покачала головой Алёна. Жительнице города, ей трудно было представить, сколько труда требует такой огород.

- А, не бойтесь, - понимающе усмехнулась Василина, легонько разглаживая руками складки халата на груди. – Мы справляемся, люди справляются, и вы справитесь…

- У нас свой водопровод, - молвил Павел и потрогал ногой торчащую из земли возле яблони трубу с водопроводным краном, снабжённым круглым «барашком». – А воздух-то прямо целебный, на хвое настоян! - прибавил он, тоже глядя на Алёну.

- Так и есть! – согласился Василий. – Не могу надышаться… - и умолк от того, что жена незаметно ткнула локтем в бок.

По протоптанной в высокой траве тропинке дошли до бани с летней верандой. Алёна удивилась, что в ней нет даже предбанника: и раздевались, и мылись, и даже парились – всё в общем пространстве. «Не по-русски как-то…», - отметила она, но вслух ничего не сказала.

Ну а потом они ходили по дому. Хозяева дотошно демонстрировали каждый угол. И они обследовали сени, так назвал прихожую Павел, заглядывали в кладовую, под лестницу, рассматривали вид из окон, действительно оказавшихся узкими: «Чтобы зимой было теплее», - объяснил хозяин.

Внутри дом был устроен намного проще, чем хотелось бы покупателям. Первый этаж представлял собой одно общее помещение, посреди которого упёрлась в потолок широкая, выкрашенная известью, русская печь. У одного окна – длинный обеденный стол, у другого – накрытая покрывалом железная койка, недалеко от неё – разложенная диван-кровать с горкой разноцветных подушек и подушечек. Большой неразгороженной комнатой был и второй этаж, где тоже стояли двуспальная кровать и диван, на комоде – старенький телевизор, было много разных других мелочей, без которых не обходится ни одна семья, тем более, многодетная. На верхнем этаже было устроено продолжение печи – что-то вроде камина. «Подтопка, - пояснил Павел. – Зимой с ней теплее».

Василина настряпала пирогов. «Эти с картошкой, – пододвигала она гостям тарелку со стряпнёй. – Вот – с капустой, с моркошкой. А эти с малиной, ребятишки их любят», – и она ласково потрепала самого маленького по кудрявой макушке. Малыш макал пирожок в блюдце со сметаной и деловито жевал. Молча ели и остальные дети, пироги запивали чаем, изредка поглядывали на городских.

В начале обеда Павел предложил попробовать ягодной наливки, поднял тост «за то, чтобы мечты сбывались». Василий отказался: «За рулём…». Алёна отпила из гранёного стакана и отставила его. Василина свой тоже отодвинула, а глава местного семейства всё подливал себе из трёхлитровой банки ароматную хмельную жидкость, раскраснелся и разговорился…

- Мы ведь сюда из Киргизии перебрались, - он вытер губы тыльной стороной ладони. – Как Союз затрещал по швам, там такое началось! Они сначала всё с узбеками в Ошской области разбирались, митинговали, дрались до смерти, землю делили. А потом в 91-м независимость объявили, из Союза вышли и за русских принялись. Никакой жизни не стало… С работы увольняйся, квартиру отдай! Чужаки, мол! Хотя мы там десятки лет прожили, на местном заводе с Васей вкалывали. Их у нас уже трое было, - кивнул Павел на ребятишек. - Мал мала меньше. Вот и решили в Россию уехать. Всю карту изрисовали, место хорошее искали. Я вам так скажу, - понизил он голос, - нету места лучше Асерхова… Места здесь чудные, хоть рыбалку возьми, хоть грибы, хоть ягоды. С работой, правда, туговато становится. Но вы же не на работу сюда собираетесь? – он отхлебнул из стакана.

- Какая работа! – воскликнул доедавший четвёртый пирожок Василий. – Нам под дачу… - и осёкся, почувствовав, как жена толкнула ногой под столом.

- Да лучшего варианта не найдёте! - хозяин пристукнул по столешнице кулаком. - Народ тут интернациональный, со всей России, потому и добродушный. Любых возьмите. Солдатовы, в посёлке живут, Куликовы, Ореховы, Бирюковы, Косолаповы. Рядом с нами соседи – одни из Красноярска прибыли, другие – из Костромы. Слышь, собака их тявкает? Люди сюда на заработки ехали, опять же за природой. Ведь посёлок, считай, новый, его строить начали в начале «пятидесятых», когда торфопредприятие появилось. Здесь на болотах торфа немеряно, вот и решили добывать…

На всю страну объявили: требуются рабочие руки, жильё гарантируется. Вместе с торфоперерабатывающим заводом в Асерхово построили многоквартирные дома, школу, детсад, медпункт, почту, клуб, поселковую баню. Дорогу проложили, и не только асфальтовую, была и железнодорожная узкоколейка – до станции с романтическим названием Улыбышево – для вывозки торфа.

- Народу понаехало! Тыщи полторы, - со знанием дела рассказывал Павел.

К концу «семидесятых» торфа и торфобрикетов выпускали до ста тысяч тонн в год. Все ближние болота в лесу перекопали, а выемки заполнила вода, отстоялась, очистилась. Кто-то запустил в эти рукотворные озерца рыбу-ротана, и кроме удовольствия от купания местные мужики стали получать радость и от рыбалки. 

- У нас эту рыбу головешками называют, - хозяин, привстав, снова наполнил свой стакан из банки. – У неё башка здоровая, а тело короткое, сантиметров на двадцать. На бычка похожа, если знаете. Мороза не боится… И наши пацаны её рыбалят, - старшие мальчишки заулыбались, закивали головами. – Я её вялю, а Вася жарит… Вкусно!

- Тут в трёх километрах в лесной глухомани обалденное озеро Исихра, - продолжал нахваливать Павел. – Большущее, карстовое. На машине к нему не проедешь. Там в выходные вся наша деревня: гуляют, купаются, рыбачат, на лодках катаются. Да-да, лодки люди на озере держат! Красота, чистота, воду пить можно!

Он основательно глотнул и продолжил «водную» тему:

- Как в посёлок въезжали, нашу речку-то видели? А через дорогу от нашего дома пожарный пруд? Не заметили за травой? – Василий отрицательно покачал головой. – Увидите. Я в него как-то ведро мальков карася запустил. Теперь он подрос… Во! – отмерил он одной ладонью другую. – Мы его тоже рабалим для интереса. Так что, если рыбалку любишь, не заскучаешь, - он панибратски похлопал по плечу жующего очередной пирог Василия.

Василиса потянулась за чайником и долила в чашки гостям и ребятишкам ароматного чая, Павел плеснул себе ещё настойки.

- Чем сейчас жители занимаются? – не утерпела Алёна.

- Щас всё расскажу! – вскинул подбородок Павел.

В 1980-х годах добыча торфа начала снижаться, пошли «вниз» и перевозки по узкоколейке. А потом и вовсе люди начали растаскивать железную дорогу по своим дворам.  И чтобы народ не разъехался, власти решили устроить лесопильное производство – лесхоз.

- А как же?! – хозяин вытер кулаком губы. – Леса-то навалом… Местные рассказывали, что дело пошло хорошо. Дома на нашей улице именно лесхоз настроил для своих работников. Она и называлась Лесхозовской. Это потом её Садовой назвали. А народ до сих пор всё Лесхозовской называет…

Но к началу 2000-х, когда семья Павла в Асерхово перебралась, лесхоз тоже начал «сдуваться» под натиском рыночной экономики. Пошли увольнения, люди стали уезжать из посёлка. При всем при том местные умные головы снова нашли выход: привлекли частный бизнес и открыли на базе бывшего торфопредприятия завод автозапчастей.

- Я ведь тоже там работаю! Нас на заводе больше ста человек, – в чуть заплетающемся голосе Павла звучала такая гордость, будто, как минимум, производством руководил он. - Автоприборы делаем, комплектующие выпускаем для «мазов», «пазиков», «газиков». Разные термостаты, тахометры для легковушек… Я же слесарь, - определил, наконец, он своё место в заводской цепочке.

Павел, казалось, забыл, зачем приехали гости, с увлечением рассказывал про спидометры и стеклоочистители…

– Эх, жить бы, да работать… - вздохнул он, внимательно изучая свои мозолистые ладони.

- Почему же решили уехать? – поинтересовался Василий.

- Так беда у нас, климат малому не подходит, - он потянулся к малышу. – Нашему Паше, Пал Палычу. Аллергия у него. Врач советует срочно переехать в степную зону…

- И куда решили? – Василий примерился к очередному пирожку.

- В Белгородскую область, - приласкал затылок малыша Павел. – Нашли хорошую деревню, племзавод. Строиться будем.

Василина всё подкладывала стряпню, Алёна скромно пила чай, да помалкивала. Пауза стала затягиваться…

- Спасибо вам! – поднялась Алёна. – Поедем мы…

- А как же… - растерялся Павел. – Что надумали-то?

- Пока не знаем, - потянула гостья мужа за рукав. – Подумаем… А за сколько продаёте? – как бы между прочим спросила она хозяина, и когда он назвал сумму, округлила глаза, - Дорого! Нам не потянуть…

- Дак, как же!? – всплеснул тот руками. – А дом-то! А огород! А воздух тут, не надышишься! Тут черничные ягодники прямо за околицей, в лесу полно брусники на полянах, на старых торфяниках клюкву собираем, - торопился он от волнения, приводя гостям всё новые выгоды.

Но Алёна снова твёрдо повторила: «Подумаем!» - и они с Василием уехали.

Однако думали недолго. И усадьба, и посёлок в лесу им понравились. Поэтому приступили к торгу, ещё несколько раз побывав в Асерхове. Павел немного сбавил цену, хотя всё равно вышло недёшево, и пришлось брать кредит. С документами на покупку тоже повозиться довелось – не так всё просто оказалось в местном сельсовете. Да и Алёне как говорится «загорелось» объединить ухоженный участок Павла и бесхозный соседний. «Представляешь? У нас будут свои тридцать соток! – мечтательно закрывала она глаза. – Соединим их, сад разобьём с лужайкой…» «Представляю!» - кивал Василий…

В конце концов, сделка состоялась, бывшие хозяева съехали, и новосёлы вознамерились полностью вступить в права деревенских собственников.

Взяли небольшой отпуск. Василий занял у знакомых автоприцеп для джипа, который они с Алёной доверху набили частями разобранной мебели, стародавними ковриками и коробками с постельным бельём, полотенцами и посудой, шторами, одеждой и обувью, порошками и мылом, тазиками и ведрами, купленными лопатами и граблями, кулёчками и пакетами с семенами, набором инструментов и – на всякий случай – лекарств, гвоздями и шурупами, бывшими в употреблении бытовыми приборами. Среди прочего были телевизор, утюг, электроплитка, чайник. И много ещё чего, что годами копится в квартире запасливой хозяйки, которая пользоваться этим уже не хочет, а избавиться не хватает духу, зато отвезти старые вещи на дачу – в самый раз. Багажник и задние сиденья тоже набили коробками.

Сентябрь выдался тёплый и сухой, как и всё только что прошедшее лето.

Пока ехали в деревню, Алёна с удовольствием разглядывала в окно, как березы играют яркой желтизной листьев в осенних лучах солнца, любовалась на  кудрявые кроны деревьев, покрытые свежей позолотой.

В свои деревенские хоромы они заехали в пятницу вечером. Василий снял со столбов одно из звеньев забора, загнал машину прямо на лужайку перед домом и вернул изгородь на место. Торопливо разгрузили прицеп, сложив его содержимое на первом этаже.

Прошлые владельцы оставили новосёлам кое-что из обстановки. На кухне ожидал слегка расшатанный, но исправный небольшой стол и пара табуреток, а наверху – скрипучая деревянная кровать, которую Павел решил не трогать, иначе развалится.

Василий с хозяйской неторопливостью обходил дом и двор, прикидывая фронт предстоящих переустройств усадьбы на свой лад. Алёна вначале тоже ходила за ним, на ходу раскладывая по местам кое-какие вещи, выдавала мужу ценные женские советы. А потом принялась колдовать над ужином из бутербродов, салата из припасённых в городе овощей. Чай разливали в стеклянную баночку и колпачок от термоса. «Сегодня как-нибудь перебьёмся, - успокаивала она. - Завтра всё распакую, заживём…»

В сентябре в этих краях темнеет рано. А в окружённом лесом посёлке   смеркаться начало, как только солнечный диск скрылся за макушками сосен, и едва лишь закатные лучи выкрасили чистую небесную высоту в розовый цвет, на улицах воцарились мрачные сумерки. Но темнота продержалась недолго, прошло несколько минут, и на улицах, во дворах, усадьбах, на фасадах домов, площадках у школы, клуба и в других местах привычных деревенских тусовок разом вспыхнули электрические огни и рассеяли мрак, сделали уютным внешний вид посёлка. Даже собачий лай с соседнего участка стал радостней.

Наши новосёлы тоже включили лампочки в доме и во дворе – света оказалось маловато, но стало гораздо веселее – сидели на табуретках, мечтательно попивая остывший уже чай, и вели тихий, неторопливый разговор о том, как хорошо им будет жить в деревне. Решили завтра навести в доме и во дворе элементарный порядок, а в воскресенье погулять по лесу, разведать дорогу на ближайший водоём.

Между тем в приоткрытое окно потянуло прохладой, а в доме и днём-то не было особого тепла, ведь печь не протапливали со дня отъезда старых хозяев.

- Холодновато! – зябко повела плечами Алёна и плотнее закуталась в любимую шерстяную чёрную кофту.

- Давай затопим печь, - предложил Василий, встал, закрыл окно и обнял жену за плечи.

- Давай, - согласилась Алёна. – Только я не умею, топи сам.

- А я… - запнулся муж, - тоже не умею. Но надо же как-то начинать… Учиться будем.

Печь была знатной. Большая, кирпичная, выбеленная известью, она стояла посреди первого этажа, её широкая и толстая задняя стена уходила в потолок. Создатель этого сооружения сложил нечто среднее между старинной русской печью и теми печками, которые сегодня кладут современные печники. В её нижней части, у самого пола, было устроено широкое округлое подпечье, где держат запас дров, можно и обувь посушить. Чуть выше располагалось прямоугольное углубление – шесток для посуды, печного чайника, разных банок-склянок, там же лежал коробок спичек. Ещё выше была устроена топка с поддувалом. Вход в неё закрывала квадратная чугунная дверца побольше, а в поддувало – узкая дверца поменьше.

Сверху топку нарывала чугунная плита с двумя отверстиями, накрытыми металлическими кружками.

Василий с интересом изучал всю эту непростую конструкцию. Открыл топку, и на него дохнуло запахом сгоревших дров, на пол сыпанулись взметенные печным сквозняком крупинки древесной золы, он испуганно вернул дверцу на место. Обошёл кругом этот «агрегат» по производству тепла, обнаружил на его задней стене – на уровне груди – неглубокие ниши для лучшей теплоотдачи. Выше них увидел маленькую дверцу, что называют вьюшкой. А у самого потолка из кирпичной стенки печи торчал плоский металлический лист с рукояткой. «Задвижка», - догадался Василий и тут же пожалел, что не расспросил Павла, как управляться с печным хозяйством.

Алёна сидела на табурете и как завороженная наблюдала за мужем. Тот принёс с улицы большую охапку крупных берёзовых поленьев, с шумом ссыпал их перед печью. Набил ими топку, вытащил из кармана куртки старую газету, развернул, скомкал и засунул этот бумажный ком под поленья. Чиркнул спичкой, но не успел поднести к бумаге – огонёк задуло печной тягой. Тогда он сложил вместе несколько спичек, поджёг, подождал, когда разгорятся и, прикрывая ладонью, поднёс к газете, та нехотя занялась пламенем, которое поползло узкой полоской по бумаге, высвечивая внутренности топки. Василий осторожно прикрыл дверцу и, сидя на корточках перед печкой, принялся ждать.

Алёна смотрела на него с умилением, удивляясь про себя, откуда он, родившийся и выросший в коммунальной квартире Санкт-Петербурга, среди брусчатки, асфальта и поребрика, умеет всё это? «Смотрите, аккуратнее там, - вспомнила она, как напутствовала её по телефону из Северной Пальмиры свекровь. – Мой Вася никогда в деревне не жил. Городской до последней жилочки», - то ли с сожалением, то ли с гордостью говорила она снохе.

Между тем, печь не считала нужным разгораться. Василий с удивлением обнаружил это, когда вначале приоткрыл, а потом и распахнул дверцу тёмной топки – газета превратилась в пепел, однако поленья не подожгла.

- Ну вот! - раздосадовано развела руками Алёна. – Подожди, - вспомнила она и кинулась в прихожку. – Вот, - вернулась и подала мужу бутылочку с жидкостью для розжига. – Только смотри, осторожней…

Василий плеснул жидкости на дрова, чиркнул спичку и только приблизил её к топке. Полыхнуло так, что он едва успел захлопнуть дверцу и затряс опалённой рукой. В печи затрещало. А Алёна, охнув, быстро намочила чаем вафельное полотенце и наспех обмотала мужу руку.

- Да не больно, - с виноватым видом говорил он. – Заживёт… - потом наклонился к затихшей печи. - А ведь опять не разгорелась!

Дрова, действительно, лишь почернели с краю.

- Давай по-другому попробуем, - потёр шею Василий.  – Наверное, я много дров набил.

Он выгрузил их из печи, выбрал три полешка, прикинул и уложил в топке крест-накрест. С других поленьев содрал берёзовую кору и тоже засунул в печь. Нашёл в прихожей ещё одну старую газету, разорвал на куски, каждый скомкал – и туда же. Посидел на полу, задумчиво глядя на творение своих рук, и прикрыл дверцу поддувала. Лишь потом осторожно поджёг газету, завитушки коры и оставил топку приоткрытой. Огонь занялся сразу, поленья разгорелись, защёлкали, разбрасывая искры по печной серёдке. Василий сунул ещё дров – в печи загудело.

- Научимся! - с победным видом поглядывая на жену, заявил он. – А как же иначе!

Печные бока потеплели, а с ними теплее стало и на кухне. Виктор всё подкладывал и подкладывал дрова, пока не закончилась вся охапка.

- Наверху ещё холодновато, - сообщила ему с лестницы Алёна и прикрыла ладошкой широкий зевок. – Может, спать пойдём?

В топке ещё потрескивало. Василий потрогал нагретый печной бок:

- Слышал, если заслонку закрыть, в печи тепло будет дольше… Только не знаю, дрова ещё должны гореть, когда её закрывают, или надо ждать, чтобы совсем прогорели…

Они подумали и решили: раз уж не знают точно, лучше не рисковать, ничего не предпринимать. И улеглись спать. Невидимый поселковый морфей в сочетании с чистым воздухом, переполненным фитонцидами, в считанные минуты разрешил забыть о суете большого города, растворил во сне все их тревоги и волнения.

Спать пришлось в прохладе, зато спали крепко.

…А в субботу утром солнце так же взошло над землёй, радуя бесконечный, звучный хор птиц. 

За этот первый деревенский день они «чёрту голову свернули», такой итог подвела потом за субботним ужином Алёна.

Вначале утром они съели остатки вечернего скромного пиршества. И началось. Алёна мыла и мыла – до обеда верхний этаж. Скребла углы, сметала паутинки со стен и пыль с камина, а муж выносил во двор ненужный хлам от бывших хозяев. Раскрыла настежь окна с пыльными разводами на стёклах и долго с удовольствием вглядывалась в сосны, желтеющие кусты, бесконечно мелькавшие всюду паутинки. После перетряхнула с Василием всю кровать, тщательно вымыла окна, дверь и дверные ручки.

Василий собрал из привезённых запчастей тумбочку, установил на неё и подключил телевизор, очистил от золы каминное нутро, помог Алёне повесить шторы. За первую половину дня он раз двадцать сбегал по лестнице вниз и поднимался на второй этаж то по собственной инициативе, то по просьбе жены – за «деревяшками», инструментом, телевизором, постельным бельём,  шторами, ковриками и половичками, выплёскивал на траву грязную воду и наполнял ведро из кухонного крана чистой. Прилаживал к стенам вешалки для одежды, полки для белья и другой всякой всячины.

В перерывах между просьбами жены о подмоге успевал на дворовой лужайке собирать и укладывать в поленницу у забора раскиданные перед домом дрова, «сгонял» в кучу берёзовые чурбаки, которые дети раскатали по двору, «выколупывал» из травы потерянные или забытые ими игрушки и другую мелочь. Он и пыльный чердак обследовал. Дневной свет туда проникал через небольшое прямоугольное окно, занавешенное куском старой простыни. Разного хлама там хранилось навалом, но он решил оставить его на потом.

Заглянул Василий и в сад-огород. Урожай с грядок прежние владельцы убрали, и на месте моркови, помидоров, картошки и рано срезанных вилков капусты тут и там из серо-желтой земли повылезли сорняки. Заметил неубранный картофельный рядок, который, по всей видимости, оставили новосёлам.

Кусты смородины и крыжовника обвисли под тяжестью ягод, частые красные ягодные точки проглядывали и среди листьев малины. Деревья едва удерживали на ветвях обилие яблок. Зато на другой половине земли, которая теперь тоже принадлежала им, по пояс высился сплошной травяной сухостой. Землевладения казались необъятными. Протяжное: «Да-а-а…» - прозвучало у Василия растерянно и даже жалостно. Но он решил сегодня ничего не говорить жене про эту, ожидающую их, сторону «прелести» новой сельской жизни.

- …Надо нам здесь холодильник завести, - сказала Алёна, когда они покончили с обедом, и муж, сыто икнув, прислонился спиной к стене.

На обед она разогрела борщ и тушёную картошку с мясом, приготовленные ещё дома. Для этого Василий установил двухкомфорочную плитку. Он же принёс с огорода пучок  свежих перьев лука-батуна, стебельков кресс-салата, укропа, нарезал хлеб. Запили обед минералкой. «Чай будет вечером», - предложила Алёна.

Первый этаж напоминал им городскую квартиру-студию, где кухня безо всяких перегородок совмещена с гостиной. Железную койку, диван-кровать с разноцветными подушками и длинный обеденный стол бывшие хозяева забрали с собой.

И пока Алёна мыла на кухне окна, Василий укрепил расшатанные ножки старого квадратного стола, который Павел оставил им «на первое время», и садиться за него теперь можно было без опаски. Потом жена убиралась за печью, оттирала пятна на полу и на стенах, а муж приводил в порядок раковину в кухонном углу и водопроводный кран над ней. Он собрал и приладил на стену шкаф для посуды, закрепил простенький светильник на потолке, ввернул в него новые лампочки и включил верхний свет – с улицы уже неумолимо надвигался сентябрьский вечер.

- Занавески не успеваю сегодня повесить, - пожаловалась Алёна. – Их ведь ещё погладить надо. Ну, да с улицы не видно… Завтра сделаю. – И она оставила в покое на печном шестке электрический утюг, за который было взялась.

Ещё часа три они провели в суете. Раскладывали вещи, одежду, распаковывали коробки. В одной отыскался старый будильник с механическим заводом и тихо, по-домашнему затикал на краю стола. С печи просто смахнули пыль, решив при случае побелить её бока свежей извёстью. Алёна сложила в шкаф посуду, застелила стол белой скатертью.

Уже в сумерках Василий сорвал несколько цветов, что росли на улице вдоль забора, вручил этот нехитрый букет жене и поцеловал в щёку: «С новосельем, родная!» «У, небритый! – дурашливо отстранилась Алёна. И пока она расставляла тарелки, крошила и резала продукты, он осторожно брился у раковины с холодной водой, заглядывая в небольшое зеркальце.

Поздний ужин у новосёлов вышел хоть и скромным, но праздничным. Жена установила в центр стола банку с цветами, Василий ловко откупорил бутылку сухого красного вина. Чудесные котлеты и овощной салат Алёна тоже приготовила ещё в городе, здесь только разогрела еду.

За окном была непривычная для городских тихая сельская ночь, по всей видимости, задремала даже соседская собака.

- Наверное, завтра в  лес гулять не пойдём, - сказала Алёна, убирая со стола. - Мы ведь ещё даже в огород не заходили…

- Почему же, - устало потягиваясь на табурете, ответил Василий. – Я заходил. Поле необъятное… Работы там!

- Ничего, - откликнулась жена. – Ты же знаешь, как говорят: глаза боятся, а руки…

- Да, знаю… - улыбнулся он. – Всё переделаем. А сейчас спать…

Печь этим вечером решили не трогать, памятуя о вчерашних хлопотах с ней, лишь теплее оделись на ночь…

Воскресным утром пили чай с сырниками – первым блюдом, которое  Алёна испекла в этом доме, иначе городской творог грозил «не дожить» до нового вечера. «Устал вчера как собака, - рассуждал Василий, уплетая один сырник за другим. - Согласись, и ты не ожидала, что на нашей даче дел невпроворот?!» 

Прихлёбывая чаёк, говорили, о погоде – пока стоит отличная, о гостях – если приедут сюда, надо подумать о спальных местах, о том, что хоть тут лес да болота – комаров они ещё не видели.

Однако сколько не сиди за утренним столом – время идёт, а работа стоит. «Мне папа в детстве говорил, - вспомнила Алёна, - трусливые у нас только глаза, зато руки значительно смелее… Пойду на огород, - поднялась она и медленно потянулась, разминая ноющие с непривычки мышцы.– Надо с ним что-то делать.

Муж настроился колоть дрова, чтобы во время зимних наездов в деревню было чем топить печь. Крепкий увесистый колун он обнаружил в кладовой.

…Алёна бродила по земельному участку: на руках – хлопчатобумажные перчатки, в руках – непривычная лопата, – разглядывала ягодные кусты, урожай которых ждал новых хозяев, трогала ветви, склонившиеся под весом яблок, их тоже предстояло снять, иначе поломают ветки, любовалась розами, и они дожидались предзимней обрезки. Прикидывала, что в теплице надо повыдёргивать разросшиеся огуречные плети и голые кусты помидоров. А на дальних грядках, говорили ей более опытные в огородных делах подруги, надо посадить в зиму чеснок, можно и лук, и даже морковь, чтобы всё это весной раньше проросло – да на стол.

«А травы-то! - возмущалась про себя Алёна. – Будто специально посеяли». Она то и дело нагибалась и обрывала стебли полевого вьюнка, пытавшегося опутать гибкими побегами с белыми цветами –колокольчиками куст крыжовника, а то  выдергивала из мягкой земли жёсткие стебли пастушьей сумки с крохотными треугольными листьями и мелкими соцветиями на верхушке растения. Осот с колючками розоватыми шишечками приходилось тянуть из земли двумя руками – иначе его длиннющий корень не вытащить. Зато короткие суховатые кустики мятлика поддавались нетрудно, да и мясистые корни припозднившихся одуванчиков обрывались легко, сразу увлажняясь белым соком на месте срыва.

Алёна остановилась у клубничной поляны. Многочисленные усы растений крест-накрест переплели пересохшие без дождей земляные дорожки между грядками. Одни ягодные кустики успели обрасти свежей зеленью. На других были  только засохшие и больные листья, которые надо удалять, размышляла хозяйка, рыхля лопатой тропинки и перерубая острым штыком земляничные усы. «Да и полить надо бы всё как следует, - мозговала начинающая огородница. – Нужно Васе сказать…», - она прислушалась к методичным ударам топора, которые раздавались за домом.

Работы, видела Алёна, действительно, был непочатый край. И безветренное утро с ярким солнцем, чистым воздухом и бесконечным щебетом птиц уже не казалось безмятежным.

В самом углу огорода она заглянула в компостную яму, забитую старыми листьями, небольшими ветками и хвоей. Ещё раз обошла эту, ухоженную, часть их большого теперь участка и направилась, наконец, туда, где землю покрывал плотный многолетний сухостой.

Эти заросли высотой в пояс состояли из осота с тысячами пушистых головок, похожих на мелкие одуванчики, и прилипчивого репейника. В беспорядке стояли шеренги шершавых ребристых стеблей и осыпавшихся колосьев куриного просо и овсюга, пересохших нитей вьюнка, серых пустых «пикулей» мышиного горошка, серебристых метёлок полыни. Здесь туго переплелись мириады сорняков, и если к ним притронуться, издавали тихий шелест, напоминающий шуршание перелистываемых страниц книги.

Алёна оставила лопату, ткнув её в землю, прикинула, как удобнее рвать сухие сорняки, и обеими руками ухватила их столько, сколько уместили ладони в перчатках. Изо всех сил потянула на себя – одни стебли ломались, другие обрывались, третьи выдёргивались с корнями. Отбрасывала сухие пучки за спину и снова наклонялась за очередной порцией давно умерших растений. Устав, распрямилась, подперев кулаком ноющую поясницу, и безрадостно посмотрела на необъятный фронт работы. Казалось, этому сухостою нет конца и краю. «Что же делать? – уныло думала она. – Тут траву за год не выдергать…»

И вдруг мелькнула шальная мысль: надо поджечь затянутое сухими  сорняками пространство, размером едва ли не с треть футбольного поля! Совсем не опасно, размышляла она, ветра-то нет, до леса огонь не дойдёт – до ближних сосен далеко, ну, а баня… баня стоит в самом конце поляны. Да и баню от сухостоя отделяет тропинка в метр шириной – пламя не должно перескочить через неё… А что?! Проблему нужно решать быстро и кардинально. Как говорится, лучшая таблетка от головной боли – гильотина… «Сгорит враз, зато участок чистым станет, - тряхнула головой Алёна, отбрасывая последние сомнения. – Вася мне ещё спасибо скажет».

Она бегом направилась к дому, прошмыгнула мимо мужа, который со всего маха бухал колуном по очередному чурбаку, стоящему на крепкой старой колоде. Он их одним махом разваливал на две половины, потом каждую колол пополам, а четвертушки чурбака – еще на три полена. Вокруг него уже валялось немало свежих полешек. Он лишь кивнул жене, не останавливая работы.

Алёна нашла в прихожей пачку старых газет и выдернула одну, с печного шестка взяла коробок спичек – и снова бегом на участок.

Там разорвала газету, сунула куски в край сухотравья, зажгла спичку и поднесла к бумаге. Однако огонь потух, будто задутый невидимым дыханием. «Надо же, - усмехнулась она. – Газету поджечь не умею…» И снова чиркнула спичкой о коробок – опять неудача: крохотный язычок пламени бессильно колыхнулся и превратился в серый дымок. «Незадача! – чертыхнулась хозяйка, ей вдруг показалось, что по траве прошелестел ниоткуда взявшийся ветерок. – Да и Бог с ним, - подумала Алёна. – Если и подул, так не в сторону бани, нечего бояться».

Воспламенила третью спичку, дала ей разгореться, прикрывая ладонями, и осторожно двинула руку к газете, но, видно, передержала: спичинка успела прогореть и превратиться в чёрную закорючку, прежде чем коснулась бумажки. Погасла и четвёртая, не подожгла траву и пятая. Алёна занервничала, от внезапно охватившего волнения задрожали руки: «Что же это?! Так и до обеда ничего не сделаю…» Она мотнула головой, откидывая прядь волос с взмокшего лба, несколько раз глубоко вздохнула, успокаивая себя, и снова взялась за коробок.

На этот раз газета сразу занялась: как порох вспыхнул обрывок бумаги, за ним – стебель, сухая травинка, другая, огонь взялся за траву мигом, заплясал рыжей волной, взвился кверху дымом, подхваченным резким порывом сквозняка, который подул, уже не скрываясь…

На Алёну словно столбняк напал: замерев, она заворожено смотрела на дело своих рук.

- Алёна! – она вздрогнула от резкого мужниного окрика. – Ты что делаешь? Там горит что ли?! – Василий резво мчался к ней, на ходу подхватил одной рукой прислоненные к стене грабли, другой стаскивал с себя футболку. – Эй! – бежал и кричал он. – Горим! Ай! Пожар!

А огонь всё шире раздвигал полукруг на сухой траве, мгновенно превращая в пепел листья, стебли, головки цветов. Василий подскочил к горящему краю, принялся с ходу отчаянно молотить по пламени и граблями, и влажной от пота футболкой.

- Что стоишь?! Туши. Сгорит, нахрен, баня! А по забору и до дома доберётся! – орал он в голос. – Или за водой беги!

Она очнулась от его воплей, стремглав метнулась к дому, схватила с земли пустое ведро. Ворвалась на кухню, с грохотом сунула ведро в раковину, открыла кран. От страха и нетерпения притопывала об пол подошвами кроссовок. «Господи! Что я наделала! Дура! – стучала кулаком по крану. – Сгорим ведь…» - истово шептала она.

А вода текла тонкой струйкой – напор был небольшой. «Как там Вася? Вот же дура я! – думала в отчаянии. – Господи, помоги! – молила покаянно.

Увидела в углу большую тряпку – вчера ею мыла пол, запихнула в ведро, вынула и, не выжимая, с полупустым ведром и мокрой тряпкой помчалась на подмогу мужу, оставляя за собой тонкую влажную полосу. Увидела клубы дыма, углядела, что Василий как заведённый лупит по горящей траве, подала ему ведро, сама с остервенением ударила по огню тряпкой. К чести перемазанного сажей Василия успела отметить, что брать верх над пожаром у него получается.

Жаркая битва длилась не больше четверти часа, а показалось, гораздо дольше. Открытого огня уже не было, дым, правда, ещё вырывался из сухой травы то тут, то там, но Алёна с мужем тут же яростно наваливались на него, отчаянно колошматили тряпьём по опасному месту, рвали тлеющие стебли и отбрасывали на чёрный выгоревший полукруг земли.

Кажется, на едва не разгоревшийся пожар в посёлке никто не обратил внимания, лишь в соседнем дворе взволнованно и глухо лаяла собака.

- …Прости меня, Вась! – уже в сотый раз просила мужа Алёна. – Я же хотела, как лучше… Глупость сделала, но, правда, не специально. Штаны твои… Вот…

- Да, ладно, чуть пол посёлка не сожгли, а ты про штаны, - великодушно отмахивался Василий. – Обошлось, - говорил он, почёсывая обгоревшие брови и лишившиеся ресниц веки, поглаживая красные пятна на коленях, просвечивающих через дырки на прогоревших штанах. – Успокойся, хозяйка ты моя. Это наша деревенская жизнь налаживается... Хорошо, что баню сохранили, давай-ка сегодня её растопим, отмоемся.

Они были  на кухне: он устало сидел на табурете и морщился от боли, когда Алёна мазала ожоги мазью Вишневского. Потом она хлопотала у плитки, готовила обед. Снова и снова прокручивая в голове случившееся, теперь она отчётливо понимала, что едва не спалила свою усадьбу, а с  ней, может, и пол посёлка, что по её глупости засушливые лето и осень едва не сыграли с ними трагическую шутку. Поджилки дрожали от этих мыслей.

- Прости меня, Вась! – вымаливала она…

А он, тихо усмехаясь, уже в третий раз рассказывал, что уберечь от беды помогло его шестое чувство. Управляясь с колуном, он же краем глаза видел, как она зашла в дом, как быстро вышла назад с газетой в руках. «Я ещё подумал: зачем ей газета? Потом топор положил, думаю, устал, отдохнуть надо. Заодно посмотрю, что там Алёна делает. Будто подсказал кто-то… Только из-за дома вывернул, и вот оно – горит!»

За обедом допили остатки вина. Делать сегодня уже ничего не хотелось. Ещё посидели за столом, повздыхали, окончательно успокаиваясь, даже посмеялись над своей городской неприспособленностью к деревенской жизни, в которой, оказывается, вместо отдыха на каждом шагу их поджидала работа, да всякие неожиданности.

- Ничего, ничего, - успокоил Василий. – Втянемся… - и отправился носить в баню воду, растапливать железную печку с каменкой.

- Ага, приспособимся, - вздыхала Алёна, складывая в поленницу нарубленные дрова, а после этого наводила в бане порядок.

На улице гомонила местная ребятня, гоняя мяч. Алёна видела, что они бросают любопытные взгляды в сторону их дома. Забеспокоилась: «Уйдём мыться, залезут сюда. Хотя, что тут брать? – она пробежала глазами по кухне, увидела утюг. – Разве что, утюг сопрут, - и решила его спрятать.

Куда? Взяла утюг, обмотала шнур вокруг его подошвы, походила по первому этажу, не найдя надёжного потаённого места, поднялась на второй этаж и сунула утюг под свою подушку…

Баня вышла на славу! Хотя, конечно, раздеваться, мыться и, плеснув на каменку воды из ковша, хлестать себя веником, который Василий обнаружил на чердаке, потом натягивать одежду на влажное тело – и всё это в едином банном пространстве – было не очень-то удобно. Но, в общем, им понравилось.

- Ничего, - пообещал Василий. – Дай время, я её перестрою.

Снова пили чай на вечерней кухне, капнув в него коньяку, плоскую бутылку которого Алёна привезла в одной из коробок. На улице искрилось усеянное звёздами небо. Начинающие дачники так устали за этих два выходных-рабочих дня, что Алёна молча клевала носом, тихо вздыхая, а муж отчаянно зевал и тёр кулаками глаза.

- Чего мучиться, айда спать, - позвал он.

Она поплелась за ним наверх по лестнице, и, едва голова коснулась подушки, уснула мертвецким сном.

…Весь следующий день опять провели в саду-огороде. Правда, вначале с утра прокатились по посёлку, съездили в местный магазин – пора было пополнить запасы еды.

- Смотри-ка, какой цивильный магазинчик у них! – Василий лихо притормозил на площадке возле одноэтажного здания из красного кирпича.

Народу внутри не было. Продавщица – полненькая молодая брюнетка, назвавшаяся Анжелой, разложила перед Алёной на прилавке на выбор батоны копчёной колбасы.

- Любую берите, не пожалеете, - нахваливала она. - Все свежие.

- А вы к нам жить приехали или проездом? – поинтересовалась Анжела, стрельнув на Василия заинтересованным карим глазом.

- Жить, - хмуро ответила Алёна. - А что?

- Жить – это хорошо! – обрадовалась продавщица. – А то в последнее время из посёлка всё больше уезжают, да уезжают, - улыбалась она. -  А если жить будете, значит, постоянно будете покупать …

Они взяли колбасы, сыра, рыбных и овощных консервов, хлеба, молока с кефиром, соли. Сахару взяли – Алёна намеревалась поднатореть в варке домашнего варенья.

…Возились на огороде. Василий – в одной лёгкой футболке и шортах под тёплым солнцем – перекапывал грядки. Алёна собирала ягоду – до половины обобрала один из пяти больших кустов смородины, ссыпая крупные чёрные смородиновые горошины в картонную коробку, следом сюда же потом складывала полосато-зелёные, похожие на маленькие арбузики, плоды крыжовника. «Попробую их вместе сварить, - строила она планы. – Должно быть вкусно».

Пора было готовить обед, и она решила сварить картофельный суп. Благо картошку, морковку и разную зелень брала не на полках городского супермаркета, а на собственных грядках. Это новое обстоятельство и умиляло, и радовало. Алёна, подкапывая куст картошки, отчётливо вспомнила свою студенческую молодость: осенью студентов возили на колхозные поля – на помощь селянам в уборке. А ведь и грязь в поле, и дожди, и холод, размышляла она, зато как весело и легко было им, молодым, преодолевать всё эти трудности, не роптать, а распевать во всё горло вечерами у костра. «Ничего, - успокаивала себя. – У нас с Васей всё получится…»

Суп, сваренный из собственных овощей, вышел на славу. Василий ел и нахваливал: «Вкусно! Чувствую, отъемся я здесь».

- Ага! – в тон ему пошутила Алёна. – Сильно-то губу не раскатывай! -  и дурашливо хлопнула по его спине кухонным полотенцем.

Почаёвничали, и Василий пошёл в огород – там было ещё копать не перекопать. А Алёна решила, наконец-то, повесить на кухне занавески. Порывшись в одной из коробок, достала их, светлые с весёлым рисунком, но мятые-перемятые после долгой лёжки в городской квартире. Надо погладить – она посмотрела на печь, куда поставила утюг, – его там не было. «Стоп, - окинула взглядом кухню в поисках прибора. – Да где же? Ведь помню, здесь была железка чёртова!» Сбегала на огород, спросила мужа: не видал ли? Тот пожал плечами: «Ищи! Кому он нужен?! Не пацанам же с улицы… - не успел договорить Василий, как Алёна хлопнула себя ладонью по лбу и зашлась от смеха, опустившись на землю.

- Ха-ха-ха! Вспомнила, Вася! Вспомнила! Пойдём, покажу,– потянула его за руку в дом, на второй этаж.

Здесь подошла к кровати со своей стороны, откинула подушку – утюг так и стоял тут, спрятанный от посторонних.

- Представляешь! – веселилась Алёна. - На утюге всю ночь спала и даже не почувствовала. Во, дела!

- Да, - усмехался Василий. – Дела! Отдыхаем мы на нашей даче так, что ни ног, ни рук, ни головы не чуем!

…А сентябрьские деньки между тем проходили своей чередой, становясь всё короче, вечера – всё темнее. По ночам, под утро, на зелёную ещё траву падал иней первых заморозков. Однако солнце не сдавалось, снова нагревало воздух, казалось, бабьему лету в этот год не будет конца.

Только птичий хор всё редел: не стало чивканья скворцов – по утрам, как в воду канули трели соловья – по вечерам. Над лесом день-два со звонким гамом кружили стаи каких-то мелких птах, потом исчезали, направляясь в южные края, а им на смену начинали «табунится» новые птичьи косяки. В лесу становилось всё тише, кустарники окончательно пожелтели или покраснели, берёзовый лист теперь непрерывно сыпался на землю. И только гордые сосны и ели зеленели, не признавая времён года.

Наши дачники работали на усадьбе, как говорится, не разгибаясь. Спешили приготовиться к зиме как положено. Понемногу знакомились с ближними соседями по улице, расспрашивая и выслушивая советы по уходу за почвой и растениями.

Василий всё копал земельные угодья, рвал сорняки, подрезал присохшие или надломившиеся ветви деревьев, кустов, белил извёсткой стволы. Руками они сняли яблоки с ветвей, что пониже, а чтобы достать с тех, что повыше, Василий осторожно тряс крепкие стволы. Алёна резала яблочки и раскладывала на сквозняке желтоватые ломтики для сушки. Собирала ягоду, варила варенье. Обиходила всё ещё цветущие розы. Посадила в зиму чеснок и лук, поглубже «утопив» в мягкую почву семена, и обозначила эти грядки сухими прутиками, как научила соседка «для лучшего снегозадержания». Обработала клубничную поляну и каждый день поливала её водой из крашенной железной лейки. Василий проредил малину, связал пучками её зелёные ещё высокие стебли и пригнул к земле – так, сказал ему сосед, они лучше переживут морозы.

Наводили порядок и в теплице: повырвали ботву, перекопали там. Компостную кучу наполнили до самых краёв, скидывая в неё растительные остатки. Предавать их огню на костре, упаси Боже, боялись.

В лесу за это время побывали лишь раз. И то не для того, чтобы полюбоваться прекрасными пейзажами осенней природы, хотя не заметить лесной красоты было невозможно, даже если пришёл сюда с намерением набрать хвои и лапника – закрыть и присыпать ими озимые посадки и клубнику.

Разве думали они, мечтая в духоте городского жилища о даче, что их сельская жизнь будет такой неромантичной?! Ежедневно выяснялось, что работы здесь бесконечно много. А ведь до конца и не представляли, сколько её ещё впереди, когда время от времени окидывали свои владения хозяйским взором. Не привыкший к нагрузкам, городской организм особенно по утрам нещадно отзывался то прихватившей поясницей, то ломотой во всем теле.

«Вот тебе и удовольствие… Да тут адовой работы немеряно! Может, бросить всё, продать к чёртовой бабушке?!» – едва сдерживая слёзы, думала про себя иной раз Алёна. «Да, - с молчаливой грустью размышлял сам с собой и Василий. – Таких отпусков у меня ещё не бывало!» Но, к чести начинающих дачников, вслух эти мысли они почти не произносили, наоборот, как могли, поддерживали и подбадривали друг друга.

После недели сельской жизни завели правило: при первых признаках усталости или боли в спине – остановиться, отдышаться, сделать перерыв или вообще отложить дело на завтра.

- Как говорит моя мама, надо и на завтра работы оставить, иначе всё не успеем, - шутил в такие минуты  Василий и ласково обнимал жену за талию. – Айда лучше домой, чайку попьём…

- Берегите себя, не перетруждайтесь, - советовали им и их ближайшие соседи Шипуновы – крепкие ещё старики, поселковые старожилы – Андрей Иванович, светлый как лунь от благородной седины, неторопливый в движениях и рассуждениях, и маленькая, подвижная как ртуть, его жена Наталья Петровна, короткая причёска которой была выкрашена хной в каштановый цвет. - Оставьте себе время для общения, получите удовольствие от нашего воздуха. В мире такого нет! – и они обменивались между собой многозначительными взглядами.

- Так пахоты немеряно! - возражал Василий.

- Вот увидишь, - уверял его сосед. – Дай срок, полюбишь Асерхово. Ждать будете каждую поездку сюда, - его супруга согласно кивала головой.

- Про Асерхово даже стихи сочинили, - привела гостям и свой довод Наталья Петровна и с выражением продекламировала несколько четверостиший.

Знакомство с Шипуновыми состоялось как-то само собой. Однажды Василий через забор спросил у ковыряющегося на своём участке соседа, чем обработать на яблоне место срезанной ветки?

- Погоди, - кивнул тот и скрылся в глубине сада.

Его не было минут пять, и Василий уже начал думать, что ждёт напрасно, но седая голова возникла возле изгороди. В одной руке сосед держал жестянку из-под консервов с жидкостью тёмно-вишнёвого цвета, в другой – маслянистый коричневатый комок.

- Вот марганцовка с купоросом, - подал он Василию банку. – Этим сегодня место спила обрабатываешь. А назавтра, - протянул содержимое второй руки, - замазываешь его садовым варом. Я его сам делаю из воска, жира и канифоли…

- Я ж на своем участке и садовод, и бригадир, и агроном, и пахарь, - с самодовольным видом произнёс он и представился более конкретно. - Между прочим, меня Андреем Ивановичем зовут.

- Василий, - отрекомендовался Василий.

- А мы знаем, - добродушно усмехнулся сосед, скривив короткую белёсую щёточку усов. – А жена у тебя – Алёна. В деревне далеко слыхать… Если надо чего, обращайтесь запросто, по-соседски. Всегда рады помочь.

Этим же вечером Василий с Алёной пили чай на широкой, уютной кухне Шипуновых. Наталья Петровна то и дело вскакивала из-за стола, подкладывала гостям варенье, джем, стряпню.

Мужчины молчали недолго – завели разговор о тонкостях садоводства, а хозяйка повела Алёну по дому, показывая расположение и обстановку комнат. Потом женщины вышли на крыльцо.

Чистый, ухоженный двор посередине – прямо по земле – пересекала толстая, тугая как стрела стальная проволока, вдоль неё на цепи бегал большой чёрный лохматый пёс и громко радостно погавкивал. Когда Алёна с мужем ещё только пришли к соседям, Андрей Иванович на всякий случай закрыл собаку в дощатой будке в углу двора. Теперь же её выпустили.

- Какая большая, - удивилась Алёна. – Злая, наверное?

- Пупсик-то? Да нет, это он только с виду грозный, – махнула ладошкой Наталья Петровна и подошла к псу, который, встав на задние лапы и виляя хвостом, пытался положить передние ей на плечи и лизнуть в лицо.

- Фу, Пупсик! - хозяйка приземлила его на четыре ноги и почесала довольную псину за ухом. – Можно погладить, - позвала она Алёну.

Та боязливо притронулась к косматому боку и тут же отдёрнула руку: собака повернула к ней голову и напряглась.

- Тебе надо его покормить, - предложила Наталья Петровна. – Я сейчас…

Она быстро принесла из дома говяжье ребро и незаметно сунула его гостье: «Дай ему… Да не бойся!»

Алёна с безопасного расстояния робко протянула лохматому кость. Пёс крепко ухватил зубами угощенье и, гремя цепью, умчался на другой конец двора.

С того дня Алёна начала каждый день носить грозной на вид животине какие-нибудь угощенья со своего стола. И, кажется, они подружились. Ведь всякий раз, как только она подходила к соседской калитке, Пупсик, почуяв гостью, весело гавкал и подвывал, а завидев её, радостно скакал по двору.

…Заросшую травой часть участка начинающие дачники решили оставить в покое – до следующей весны.

- Хорошо бы купить мотоблок, - мечтал вечерами Василий. – А что?! Так по весне и сделаем! С ним я мигом всё перекопаю.

К ночи холодало всё сильнее, и Василий теперь каждый вечер топил печь. Научился разжигать её пусть не с первой, то, максимум, со второй спички. Теперь он безошибочно знал, если дрова сгорали до мелкой золы и больше не чадили сизым дымом, пришло время закрывать заслонку в трубе, и тогда кирпичные стенки печи дольше сохранят тепло.

И всё-таки понемногу они продолжали знакомиться с поселковыми достопримечательностями. Однажды под вечер съездили на речку Даниловку, неслышно протекающую по окраине Асерхово, посмотрели на серебристо-прозрачные воды и на берега, заросшие где-то густой высокой травой, а где – кустарником и жёлтолистыми осенними берёзами.

А однажды посетили местную общественную баню, которая по деревенским меркам считалась просто шикарной. Тут выдавали ослепительно белые простыни и большие махровые полотенца. В будний вечер  посетителей было немного. Мылись Василий и Алёна отдельно, ведь мужское и женское отделения, как положено, были раздельными. Природное недоверие к подобным заведениям у Алёны победил чистый моечный зал с шайками, скамейками и врезанными в кафельную стену кранами: из одного – лишь поверни рукоять – тугой струёй бил кипяток, из другого шла ледяная вода. 

По залу с хозяйским видом расхаживала дородная рыжая банщица неопределённого возраста в большом сероватом клеенчатом фартуке поверх тела. «Тётя Саша», - радушно представилась она Алёне.

– Попарю, коли пожелаешь! – предложила банщица слегка оторопевшей новенькой посетительнице. – Пойдём, девка, похлещу веничком, не пожалеешь… - улыбнулась тётя Саша, показав крупные желтоватые зубы.

«Была не была», - тряхнула Алёна мокрыми волосами и вслед за рыжеволосой нырнула в распахнувшуюся настежь дверь парной. Оттуда навстречу им «выкатились» две разрумянившиеся женщины немалого телосложения.

В парилке было так жарко, что Алёна тут же пригнулась пониже и села на нижнюю ступеньку полка.

- Нет! - решительно вдохновила её банщица. – Наверх полезай и ложись на живот… Расслабься, я сейчас.

Алёна услышала шипение воды на раскаленных камнях, её обдало густым духмяным паром. Женщина извлекла из таза с водой сразу два берёзовых веника и склонилась над клиенткой, белое тело которой сплошь покрылось капельками влаги.

- Веник все недуги выгонит, - негромко произнесла она над алёниным ухом и, держа по венику в каждой руке, начала легонько поглаживать ими свою клиентку. Та почувствовала, как горячие листья приятно скользят по ней: от головы – по спине, ногам, до самых пяток и обратно – по бокам к голове. Эти невесомые движения вызывали лёгкую дрожь. Минуту спустя тётя Саша приложила веники к алёниной пояснице, прижав их на несколько секунд, затем переместила на лопатки, на подколенные суставы.

- Как ты, де-е-вонька? – вопросительно пропела она.

- Замечательно! – выдохнула Алёна.

А берёзовые ветки уже легко постегивали по бедрам, спине, икрам ног. Сначала били легко, потом всё сильнее. Банщица останавливалась, переставала хлестать, и, стремясь побольше захватить горячего воздуха, помахивала над дачницей вениками, вновь опускала их на распаренное тело. И после двух-трёх сильных шлепков прижимала веники к мышцам спины, к пояснице, ступням.

- Я всех, кто пожелает, в парной пользую, - отдуваясь, говорила она, но, расслабленная до полусна, Алёна почти не слушала. -  К нам сюда ездят даже из соседних деревень, из города, - не обращая внимания на молчание клиентки, тётя Саша продолжала рекламировать баню. - Компаниями моются! Так, ещё бы…

Она свела веники на алёниной пояснице, затем с силой медленно повела их в стороны: один скользил по телу в направлении головы, второй – к ступням, будто пытаясь растянуть лежащее туловище. Наконец, снова начала легко массировать и поглаживать вениками Алёну по багрово-розовой спине.

- Задремала? – тетя Саша потрясла её за плечо, возвращая в жаркую действительность. – Сейчас сделаем так: я хорошенько поддам, а ты полежи, сколько сможешь, и выходи.

Банщица трижды плеснула на раскалённую каменку из маленькой металлической кружки на длинной деревянной ручке, и быстро вышла из парной. Алёну обдала волна такого немыслимо горячего влажного пара, что перехватило дыхание. Секунд через пять она уже была в моечной…

- Ну, как тебе? – спросил Василий, когда, расслабленные и раскрасневшиеся, они сидели в мягких, слегка потёртых креслах комнаты отдыха и прихлёбывали горячий, ароматный чай из небольших гранёных стаканов.

- Это чудо какое-то! Деревенское волшебство! – Алёна откинулась на спинку кресла. – И всего за сто рублей.

…Вот и к ним во двор пришли чистота и порядок: сорняки повыдёргивали, все чурбаки порубили на дрова и сложили в ровную поленницу, мебельные обломки, старые игрушки и прочюю рухлядь и мусор сожгли в печи. Немало сделали в саду-огороде – там, правда, работе не было конца-края, однако и здесь наши дачники с основным осенним объёмом справились.

Налаживался уют и в доме. Дошло до того, что Алёна пробовала стряпать блины на ловкой чугунной сковороде, раскаляя её на печной плите. Василий ел их с нескрываемым удовольствием и нахваливал, цокал языком от наслаждения и одобрительно кивал головой.

Лёжа перед сном в кровати, они уже начинали строить планы своего дачного будущего: обговаривали перестройку жилища и бани, переустройство сада.

- Может, мы с тобой уже в деревенских превращаемся? - поглаживая уставшую поясницу, спрашивал у Алёны муж.

- Ага, деревенские горожане, вот мы кто,– ехидничала та в ответ. – Или может, городские деревенские…

Вторая неделя в Асерхово подходила к концу, а, значит, подходил к концу их первый дачный «отдых». По ночам холодало ещё сильнее, днём солнце пыталось брать своё. А дождей всё так и не было.

В последнюю пятницу отпуска Алёна начала упаковывать вещи, которые надлежало везти в город. Конечно, коробок теперь получалось меньше: они не заполнили и половины крытого брезентом прицепа. Вечером Шипуновы позвали их на прощальный ужин. Кроме того, Наталье Петровне не терпелось похвастать перед соседями цыплятами, купленными Андреем Ивановичем на откорм.

Василий «сгонял» на машине в магазин, взял бутылочку коньяка: «Кажется, неплохой, - продемонстрировал он жене этикетку трёхзвёздочного напитка известной марки. – Хотя, как говорится, пока не попробуем, не узнаем».

Алёна собрала «подарок» для своего любимца – Пупсика: завернула в тряпицу суповую косточку, вчерашний блинчик, колбасные обрезки. А пес, словно в предчувствии лакомства, заливисто лаял и призывно завывал.

Поэтому, как только они с Василием зашли в соседский двор и поздоровались с хозяевами, Алена сразу начала осторожно раскладывать угощение на земле перед собакой. Несмотря на вроде бы установившуюся дружбу с Пупсиком, она по-прежнему побаивалась лохматого, приближалась к нему лишь на расстояние вытянутой руки.

Пёс замер, ожидая, когда она закончит ритуальные движения, склонив набок большую голову, он внимательно следил за её действиями, смачно облизываясь. Она отступила в сторону, и собака тут же подскочила к угощениям. Первым в её пасти мгновенно исчез блинчик, он был съеден так быстро, что глотательного движения не удалось заметить ни гостям, ни хозяевам. Мигом исчезла и колбаса. Потом Пупсик ухватил кость и ускакал с нею в будку.

- Балуешь собаку, - добродушно пожурил Андрей Иванович. – Так он сторожить нас перестанет…

- Не ворчи, ворчун, - оборвала его Наталья Петровна. – Пойдёмте-ка лучше в курятник, цыплят посмотрим. Такие они красивые, потешные!

- Чего на них смотреть? – хозяин незаметно подмигнул Василию. – Вы идите, а мы с Васей пока коньячку попробуем, - мужчины скрылись за дверями веранды.

А женщины, разговаривая, двинулись через двор туда, откуда доносилось энергичное попискивание птенцов. Курятник находился в том же углу усадьбы, что и собачья будка. И только хозяйка взялась за дверную ручку, потянула дверь и отступила в сторону, пропуская гостью вперёд, как из будки внезапно выскочил Пупсик, зло рыкнул – шерсть на загривке встала дыбом – и, клацнув зубами, вцепился сзади в икру правой алёниной ноги, прокусив клыками мягкие ткани.

- Ой-ой-ой! – громко закричала Алёна от боли и неожиданности.

Обернувшаяся на крик Наталья Петровна, мигом подскочила к зверюге, всем телом навалилась на неё, оттаскивая от гостьи.

- Фу, Пупсик, фу! – вопила она и колотила пса по голове. Кобель выпустил алёнину ногу, резким движением стряхнул с себя хозяйку и, гремя цепью, скрылся в будке.

На крики из дома выбежали мужчины. Раскрасневшийся Андрей Иванович кинулся к жене:

- Что? Укусил?! – заревел он белугой на её молчаливый кивок. – У-у-у! Убью, гад! – он схватил лопату и черенком принялся шуровать в недрах будки, откуда в ответ неслось глухое ворчание и испуганный скулёж.

Василий присел возле Алёны, оторопело рассматривая её рану, кровь из которой текла и капала на утоптанную собакой землю.

- Алёна, что? Потерпи, сейчас перевяжем… Бинты какие-нибудь, Наталья Петровна…

Та встрепенулась, кинулась к крыльцу: «В дом, в дом её! Сейчас я!»

Василий подхватил на руки ослабевшую от боли и испуга Алёну и понёс на веранду. Здесь Андрей Иванович быстро разложил кресло-кровать, на него поместили стонущую женщину. Пострадавшую ногу в шесть рук обмывали, обтирали смоченной в марганцовке салфеткой, прижигали зелёнкой, бинтовали.

- Нечего думать! – взял Василия за локоть Андрей Иванович. – Надо ехать в медпункт!

- Да-да! – поддержала Наталья Петровна. – Там всё сделают как надо…

Василий снова подхватил притихшую жену на руки и почти бегом направился к себе во двор. Соседка вызвалась проводить. Уже через минуту джип выехал на вечернюю улицу, а вдогонку ему несся приглушенный, будто извиняющийся лай Пупсика.

На Заводскую улицу, где расположился медпункт, они домчали молча. В коридоре серого одноэтажного здания царил полумрак, лишь настольная лампа за столом дежурного освещала усталое лицо немолодой женщины в белом халате, которая, склонившись над столом, писала в толстой амбарной книге. Она подняла голову и встала навстречу Василию, который нёс на руках Алёну.

- Выручай нас, Марковна! – выступила из-за его спины Наталья Петровна. – Наш Пупсик соседку укусил… Алёнушку…

- Идите за мной, - скомандовала Марковна и включила верхний свет. - В процедурную её, - она распахнула одну из десятка выходящих в коридор дверей.

В процедурной всё сияло белизной.

- Чего застыл? – рявкнула Марковна на Василия. – Клади её на кушетку, – тот осторожно опустил ношу на застеленное белой простынёй жёсткое ложе.

- Посмотри, Марковна, что там наделал наш поганец, - исступлённо шептала Наталья Петровна на ухо строгой хозяйке заведения, которая тщательно мыла руки. – Помоги! Сделай, что можно…

- Иди, Наталья, иди, – оборвала её эскулапша. - И парня своего забери, в коридоре ждите… Не малая, а не понимает, что нельзя лезть к цепному псу!

- Да мы… вместе были… В курятник пошли… Не ожидали… - начала сбивчиво Наталья Петровна. – Цыплят посмотреть… Алёна Пупсика вроде прикормила…

- Говорю, в коридор идите, мешаете! Без вас разберусь, - Марковна вытолкала сопровождающих из кабинета и захлопнула дверь.

Василий с соседкой присели на стулья у стены и принялись ждать. Василий молчал, то и дело тяжело вздыхая. А Наталья Петровна раз за разом спрашивала сама себя: «Как же так? Ну, как так?!» - и сокрушённо качала головой…

В эту ночь Алёна долго не могла заснуть, перебирала в памяти детали ужасного вечера…

Укус отдавал тупой болью. Марковна, непрерывно ворча, срезала бинты, тщательно вымыла ногу хозяйственным мылом, промыла  рану.

- Крови много было? – сердито спросила у стонущей Алёны,

- Что? – не поняла та.

- Крови, говорю, много вытекло?

- Да, - кивнула пациентка. – Текла.

- Это хорошо! – похвалила вдруг фельдшерица, колдуя над её ногой.

«Вот живодёрша! Мне больно, а ей крови побольше давай!» - думала Алёна, отвернувшись к белой стене.

А Марковна терпеливо объясняла:

- Если укус кровоточит, вместе с кровью из раны выйдет и слюна. Собака у Натальи, конечно, привита от бешенства, но кто его знает, исключать вероятность нельзя… Поэтому уколю антибиотик .И от столбняка – тоже, ведь нам сепсис не нужен. Раны хоть небольшие, но рваные, так что шовчик сделаю. Терпи, девонька, раз к такой собачине полезла, не побоялась, - и она дала Алёне выпить две таблетки анальгина.

- Значит, так, - инструктировала она Василия, передавая с рук на руки перебинтованную хромающую жену. – Если будет температура или покраснение, или увеличение лимфоузлов, или отёк ноги, или гной появится – срочно к врачу. Если аппетит пропадёт у неё или бессонница, или депрессия накатит, или повышенная раздражительность – тоже к врачу. Спиртного – ни-ни…

- Вот и бессонница у меня, - с тревогой думала Алёна, лёжа рядом с мирно посапывающим мужем.

А мысль о том, что пыталась подружиться с собакой, вообще раздражала до невозможности:

– Чёртов Пупсик! А я-то дура наивная!

От света уличного фонаря на потолке покачивалась причудливая тень оконного переплёта, в стекло едва слышно однозвучно постукивала ветка рябины. Боль в ноге утихла. Алёна улеглась поудобнее и заснула.

Ей приснилось, будто бродит одна по солнечному хвойному лесу, вслушиваясь в мотив ветра, играющего макушками сосен. До неё доносится тихий шелест и такие же тихие шаги…

Вдруг всё вокруг потемнело, стволы огромных деревьев едва угадывались во мраке. Зато звук монотонных шагов усилился, словно кто-то невидимый прогуливался в ночи. Алёне стало так страшно, что мурашки пошли по коже. Она хотела убежать, но не могла сдвинуться с места, лишь тревожно прислушивалась.

Мелодия звуков изменилась: послышался резкий скрежет железа, чьи-то далёкие крики ужаса и боли. Она уловила в кромешной темноте треск разгорающихся поленьев, потом – нарастающий рёв свирепого пламени. Он постепенно становится всё громче, всё напряжённее, пока не превратился в сплошной вой. И потом – тишина, наполненная пустотой и ужасающим одиночеством.

Она напряжённо вслушивалась в безмолвие, но как не силилась, не могла понять, что за звуки раздавались вначале, о чем они говорили ей…

И – внезапно проснулась. Темнота в комнате стала серой, Алёна хорошо различала знакомые предметы – каждый на своём месте. Муж тихо похрапывал рядом. «Это всего лишь страшный сон», - подумала она. Однако кожа на руках была влажной от пота, да и тревога не отпускала. Показалось, что в комнате душно, трудно дышать, и она решила открыть окно.

Повернулась на бок, сразу почувствовав боль, опасливо ступила на холодный пол, прихрамывая, подошла к подоконнику, осторожно отодвинула одну из штор, приоткрыла оконную створку. И испуганно отшатнулась: с ночной улицы в лицо дохнуло горячим воздухом.

Ей было знакомо это раскалённое дыхание ночи: в памяти мгновенно всплыл знойный отдых в Египте, где побывали с мужем пару лет назад. Со страхом Алёна начала всматриваться в чернеющую под звёздным небом стену леса. Ей почудилось, что в глубине чащи на мгновение мелькнуло и растворилось во тьме призрачное облачко малинового зарева. «Пожар! – поняла сразу, и, затаив дыхание, вглядывалась во мрак. - Лес горит, точно! Что-то надо делать!» - однако за окном ничего больше не было видно.

- Вась… - тихо позвала она, муж коротко всхрапнул, но не пошевелился. – Вася! – окликнула Алёна громче. – Вставай, кажется, лес, горит. Надо что-то делать!

 А? – оторвал голову от подушки Василий. – Ты чего не спишь? Болит? – он посмотрел на светящиеся стрелки наручных часов. – Третий час… Может, анальгина примешь?

- Если лес горит, деревня тоже может загореться? – не слушая его сонного бормотания, спросила Алёна, не отрывала глаз от окна.

- Ты о чём? – муж, кажется, пробудился. – Где горит?

- Лес, похоже, горит… - повернулась к нему Алёна. - С улицы жаром пышет…

В этот миг в соседнем дворе завыл Пупсик, ему вторила другая собака, третья.

- Да ты что! – подскочил к жене Василий и настежь распахнул окно. – Бог ты мой! – он склонился над подоконником, вглядываясь вдаль. – Точно, горит где-то далеко! - ткнул пальцем в сторону леса. – Но запаха нет, значит, ветер не в нашу сторону.

Василий окончательно проснулся, включил свет, тщательно закрыл окно и начал одеваться.

- Сделаем так, - натягивая джинсы, начал он инструктировать жену. – Я пойду будить соседей, а ты звони по мобильнику, вызывай пожарных. Потом одевайся, документы не забудь и – на улицу! Да ногу береги. Жди меня во дворе, лучше, прямо в машине. Как прибегу, сразу рванём в город. Вещи мы собрали. Даже если наша усадьба не сгорит, хватит тут отдыхать…

- Андрей Иванович! Андрей Иванович! – Василий старался перекричать собачий лай и пинал ногой калитку соседей. На веранде включили лампочку, дверь открылась, и на освещённом крыльце показался взлохмаченный сосед в майке и кальсонах:

- Кто здесь? – щурясь от света и всматриваясь в темноту, спросил он. – Что случилось? – и крикнул рвущейся с цепи собаке. – Пупсик, молчать! Ты, Василий? – узнал, наконец, соседа. – С Алёной плохо?

- Да нет, - с чисто русской  «определённостью» громко ответил Василий. - Сейчас я, - он осторожно вошёл в калитку и вдоль забора пробрался к крыльцу. – Доброй ночи, Иваныч, - поприветствовал соседа. – Кажется, пожар в лесу. Вон в той стороне...

- Да нет, - в тон ему ответил сосед. – Там бы зарево было!

С минуту они внимательно всматривались в безмолвную черноту лесной полосы.

- Кажись, правда, есть что-то, - Андрей Иванович нервно поскрёб пальцами по груди. – А я и то думаю: небо звёздное, похолодать должно к утру, а оттуда теплом тянет. Местность в той стороне Гнилым углом называют, - пояснил он Василию. – Там торфяники, когда-то из них торф брали. Потом озёра стали, зарыбились. Народишко из города туда рыбачить ездит. Само собой, без ухи не обходится. Костёр толком не загасили. А сушь-то знатная всё лето и, считай, весь сентябрь. Похоже, торф и загорел… Или подземный пожар, или низовой… Ветер от нас дует, вот гари и не чуем. И не дай Бог, ветер переменится! - встрепенулся Андрей Иванович. - Пожарных надо вызывать!

- Алёна уже вызвала, - доложил Василий.

- Тогда давай соседей будить, - Андрей Иванович нервно пригладил свою шевелюру. – Ты по левой стороне улицы пойдёшь, а я по правой. Только штаны надену, - и он торопливо потопал в дом.

Минут через сорок по улице в сторону леса промчался пожарный автомобиль, обдавая тёмные дома тревожно-красным светом мигалки и мощным рёвом сирены. К этому времени уже десятка полтора машин с дачниками, да и с коренными жителями рванули из посёлка в сторону города.

…Алёна дремала на заднем сиденьи джипа и не заметила, как вернулся Василий. Вздрогнула, когда он забарабанил пальцами по стеклу машины, открыла дверцу:

- Домой едем, Вася?

- Погодим, - Василий ласково погладил жену по щеке, тронул её за подбородок. – Пока ветер в сторону леса дует, мы с мужиками решили пожарным помогать. Ну, а как? Посёлок ведь наш, нам и спасать… Ничего? Подождёшь? Как нога?

- Терпимо… Ноет, правда. Я ещё анальгина приняла, - муж помог Алёне выбраться из машины. 

- Пойдём в дом, - он крепко взял её за локоть. - Одену что-нибудь попроще…

Утренние сумерки понемногу вычерчивали линию горизонта над лесом, возвращали привычный вид находящимся во дворе предметам. А с той стороны неба, где день за днём вот уже несколько месяцев подряд поднималось солнце, бесчисленными стадами сказочных чудовищ наползали низкие серые тучи.

Муж наскоро переоделся и убежал на улицу, где в сторону леса тянулись поселяне с лопатами, пилами, топорами. Алёна, не раздеваясь, улеглась в кровать, баюкала раненую ногу и забылась тревожным сном на этот раз без сновидений.

Проснулась она от того, что перестала чувствовать затёкшую больную ногу. Когда попыталась сесть в постели, показалось, что в ногу разом воткнули сотни острых иголок, пришлось подождать несколько минут, пока не восстановилась нормальная чувствительность. Ковыляя, спустилась на первый этаж, кое-как приготовила чай с бутербродами и позавтракала без аппетита.

Будильник показывал начало одиннадцатого, но в доме было мрачно из-за непривычно пасмурной погоды. Серый день угнетал, не покидала и тревога за мужа.

Василий явился около полудня. Возбуждённый, говорливый, грязный, он источал терпкий запах дыма, лицо блестело от пота и липкой сажи. Прогоревшую во многих местах старую куртку скинул в угол.

- Есть хочу как волк! - приобнял он Алёну. – Мы там с пожаром бьёмся, бьёмся…

- Сначала умойся, - мягко отстранилась жена. – Я картошки нажарила с колбаской…

- Поем и отвезу тебя на перевязку, - говорил Василий, торопливо проглатывая еду. – Потом снова в лес побегу помогать, - делился он планами на ближайшие часы.

- А когда же домой, Вася? – спросила Алёна, подкладывая ему добавки.

- Если всё нормально будет, вечером уедем… Там торфяник горит, представляешь? - по его возбуждённому голосу Алёна чувствовала, что ему хочется рассказать подробности, поэтому молчала, кивала, поддакивала, мысленно складывая из его слов картину разыгравшейся рядом с посёлком беды.

Действительно, подтвердили пожарные, нерадивые туристы вчера не потушили на торфянике костер, и огонь ушёл сначала вглубь почвы, а потом язычки пламени неуверенными рыжими зверьками то там, то тут побежали по хвойному опаду и валежнику. Из-за страшного лиха в лесу тревожно стрекотали сороки. Зверюшки, убегали, скакали, ползли прочь от огня, спасая свои жизни, задыхались в дыму.

Пожар был низовой, он снова исчезал в земле, и казалось, что больше уже ничего не произойдёт, однако огненные ленточки, цепляясь за сухую траву, за высушенный солнцем лесной хлам, двигались дальше. Фронт огня передвигался будто нехотя, метались раздробленные стволами деревьев обрывки пламени.

Василий даже вилку отложил, живописуя, как один раз столб огня всё-таки взмыл к небу – вспыхнула старая, но ещё зеленая пихта, разбрасывая вокруг гигантский сноп искр. Как люди кинулись гасить её. Если бы промедлили, рядом загорелась бы ель, а за ней – одно дерево за другим...

«Если бы ты не разбудила, - похвалил Василий Алёну, – оно бы разгорелось! И так жарко! Мы наперерез огню копаем канавы, отрезаем ему путь, срываем сухой дерн. Пожарные через рукав водой заливают и ручными насосами. Дымит, конечно, дышать тяжело… Представляешь, я ни разу в жизни не был в горящем лесу. Теперь знаю, огонь рывками наступает и негромко так под землёй взгудывает…», - произнёс Василий незнакомое Алёне слово.

В медпункте ей сделали укол и перевязали ногу. «Рана хорошая, не гноится», - похвалила медсестра, которая сегодня вела себя намного спокойнее, чем вчера вечером. Даже пошутила: «До свадьбы заживёт».

Когда, возвращаясь с перевязки, подъезжали к дому, из-за своей калитки выглянул Андрей Иванович. Увидев соседей, вышел на улицу. Виктор притормозил.

- Молодец! - склонившись к окну машины, похвалил Алёну сосед. – Посёлок, можно сказать, спасла…

- Ага, - заскромничала та. – Нога болела, вот и не спалось… Может, Пупсика надо благодарить, - съехидничала.

- Да-а! – опустил глаза Андрей Иванович. – Убить его, гада, мало… - и перевёл разговор на другое. – Мы огонь гасили, а он всё движется! Вот ведь какая сволочь!

- Сейчас снова пойдём, - встрял Василий. – Надо дело до конца довести.

- Я не пойду, - вздохнул сосед. – Устал, не могу. Там пожарные и без нас уже справятся.

- Нет, я пойду, - твёрдо заявил Василий. – Обещал мужикам, что на перевязку сгоняю и вернусь.

Он загнал машину во двор, чмокнул жену в щёку и исчез. «Осторожней!» - только и успела шепнуть она.

…Ей казалось, что после обеда время остановилось. Алёна не торопясь приготовила ужин, помыла посуду, убралась на кухне. Включила телевизор, перебрала несколько каналов, но не хватило терпения вникнуть ни в одну из передач. Потерянно бродила по двору, то и дело посматривая на улицу. Ближе к вечеру из леса потянулись добровольные огнеборцы – чумазые мужики.

Она спрашивала у них, как там на торфяниках?

- Кажется, победили, - отвечали ей. – Пожарные заканчивают дело…

- А где же Василий? – удивлялась она.

- Вася? Там ещё, - кивали они в сторону леса.

В пустом тихом доме стало так одиноко, что Алена не усидела и отправилась к соседям. Осторожно вдоль забора шла по соседскому двору, где вдоль проволоки метался Пупсик, приветствуя её радостным лаем. С веранды выглянула Наталья Петровна:

- Алёна! – обрадовалась она гостье. - Иди, не бойся, не достанет, - и сердито крикнула собаке:

- Уймись, аспид! – отчего пёс сразу замолчал, лёг на землю и принялся колотить по ней лохматым хвостом, оскалив в добродушной улыбке все свои сорок два собачьих зуба.

Наталья Петровна принялась собирать на стол.

- Андрюша отдохнуть прилёг, - сообщила она. - Сейчас подниму.

- Нет-нет, не надо, - остановила Алена. – И на стол не собирайте, я есть не хочу… Тревожно что-то, - зябко передёрнула плечами. – Васи всё нет.

- Придёт, - участливо откликнулась хозяйка. – Не думай плохого. Скоро явится наш Василий.

Они немного посудачили о том, о сём, и Алёна поплелась домой.

Лишь когда над посёлком нависли сумерки и с неба начало накрапывать, пришёл Василий, большой, измученный, – глаза на усталом, измазанном копотью лице ввалились. Притихший, пропахнувший дымом, он улыбался Алёне из последних сил.

- Помыться бы, - сказал он, стаскивая с себя мокрую от пота, грязную, дырявую от прожогов одежду.

- А я не догадалась баню затопить! - Алёна всплеснула руками с досады.

- Да и ладно, - успокоил Василий. – Я сегодня и напарился, и нагрелся досыта. Всё равно, айда в баню, сольёшь мне…

В нетопленной бане он намыливал голову, грязные руки и живот, растирал их жёсткой мочалкой, похохатывал, покрикивал, когда Алёна лила на него холодной водой, смывая мыльные потёки.

Сели ужинать. Алёна поставила перед мужем полную тарелку, сама, подперев голову, смотрела, как он неторопливо ест, основательно пережёвывая. А Василий жевал всё медленнее, с трудом открывая слипающиеся глаза. В конце концов, не съев и трети, положил вилку на стол, тяжело вздохнул:

- Домой шёл – слюной исходил, думал, слона съем... Извини, спать хочу, не могу. Пойду, лягу… Утром сразу поедем домой, - и поплёлся наверх.

Алёна убрала со стола, затолкала в топку грязную мужнину одежду, чтобы в следующий приезд сжечь её. Походила по дому, прикидывая, всё ли приготовлено к отъезду, и тоже решила лечь. И только, погасив свет, притихла в нагретой Василием постели, прижавшись к его тёплому боку, сразу заснула…

А через пару часов её разбудил странный звук, который шёл сверху. Не открывая глаз, Алёна пыталась понять происхождение этого громкого то ли шороха сухой травы, то ли шелеста старых газет. Правда, на этот раз она не чувствовала тревоги. Но всё же поднялась и как только подошла к окну, всё стало ясно: подсвеченные фонарём, по стеклу стекали струи проливного дождя. Это его мириады крупных частых капель гулко барабанили по крыше, стучали по отливу подоконника.

- Вот это дождь! – тихо обрадовалась Алёна. – Вась, - потрясла мужа за плечо - Дождь пошёл… Да проснись ты! На улице настоящий ливень!

- А? – с трудом разлепил глаза Василий. – Дождь? Это хорошо… - он повернулся на бок и снова заснул.

Ливень не прекратился и утром.

- Хорошо, что я прицеп брезентом как следует «запечатал», - похвалил сам себя Василий, вернувшись домой с утренней разведки. – Знатно поливает, вчера бы так! Но если ты готова, можем ехать.

Они по обычаю присели на минутку перед дальней дорогой. Алёна суеверно покрестила кухонные углы от недобрых людей, перекрестилась сама: «Господи, благослови!» - и выскочила вслед за мужем на промокший двор.

Рассекая лужи, джип помчался по пустынным улицам посёлка. Перед глазами его пассажиров непрерывно мотались «дворники», смахивая водные потоки с лобового стекла. Дождь не унимался, косыми струями  отчаянно бил по крыше и окнам автомобиля, сбивал последние жёлтые листья с деревьев и кустов. Он то на миг утихал, то опять принимался с новой силой изливаться и шуметь. Однако Алёне радостно было взирать на этот вселенский потоп, который, казалось, освежал не только природу, саму душу после долгих, утомивших землю жарких дней, принёс с собой забытый запах свежести и мокрой травы.

Василий крепко держал руль, всматриваясь в дорогу. Алёна вспоминала прошедший отпуск, который многое переменил в её жизни, в их семейной жизни. В это хмурое дождливое утро думалось о светлом, о хорошем. Не было никакой грусти, никаких мрачных мыслей и сожаления о потерянном времени. Казалось, что всё теперь будет хорошо, что впереди у них с Василием только счастье, которое угадывалось сквозь размытую дождевую пелену.

Где-то внутри её, вторя переменчивому ритму дождя, рождалась мелодия, которую она начала машинально выстукивать пальцами по подлокотнику сиденья… «Белый туман и заманчивый запах черники, Шепот листвы, под ногами струится ручей. А меж деревьев заката чуть ясные блики – наше Асерхово точно не спутать ни с чем…» - беззвучно шептала Алёна пришедшие откуда-то из памяти строчки.

Сергей Черемнов,

г. Владимир,

февраль-апрель 2019 г.