Сергей Черемнов. Щепотка земли. Рассказ

Не очень-то весёлой была жизнь простых людей в середине 1990-х годов на всём громадном пространстве бывшего Советского Союза. Прежние советские республики разбежались по своим углам, и  простому человеку на первых порах радости особой не было: работали много – зарабатывали не очень. А жить как-то надо.

Немало проблем водилось в те времена и в Баку – столице благословенного Азербайджана.

Не случайно, в те времена немало лихого народа на Кавказе промышляло всяческими авантюрами, в том числе – и незаконными.  Поэтому у старшего помощника главной прокуратуры страны Эльшана работы было непочатый край – делами, которые требуют прокурорского надзора, он был завален, как говорится, по самые уши. Он часто до поздней ночи засиживался над бумагами, нередко добираться домой ему приходилось затемно по пустынным бакинским улицам.

Но ещё в молодости он стал хорошим следователем. А теперь, среднего роста, коренастый и крепкий, слыл человеком не робкого десятка и ночных улиц не боялся. И свой «египетский труд» любил больше всего на свете, из-за чего иной раз забывал даже про еду. В общем, отдавался своей профессии без остатка и в будни, и в праздники. Коллеги часто шутили, что домой Эльшан ходит только для того, чтобы вздремнуть и снова приняться за работу...

Вот и сегодня он возвращался со службы заполночь. Календарь уже отсчитывал первые числа октября, а ночи в Баку ещё стояли по-летнему тёплые. Но Эльшану было не до погоды, он желал только одного: поскорее добраться до своей холостяцкой кухни, чего-нибудь перекусить – во рту кроме пустого чая за целый день не было и крошки – и завалиться спать.

Ему оставалось преодолеть безлюдный ночной проспект, где гоняли лодыря едва теплившиеся уличные фонари, свернуть в проулок и через тёмный колодец проходного двора выйти к своему подъезду, как неожиданно прямо посреди дорожного перехода его нос, чуткий, как у большинства некурящих, ухватил вкусный запах свежеиспечённого хлеба.

Эльшан «тормознул» прямо на «зебре». У него аж слюнки потекли, так захотелось откусить краешек свежей – недавно из печи – хлебной горбушки, и, недолго думая, он свернул в сторону киосков, которые неясной цепочкой тянулись вдоль улицы.  

Над одним из киосков тускло горела лампочка, а за закрытой дверью тонкий слух Эльшана уловил звуки и какое-то движение. Но, главное, растекающийся по улице ароматный дух, без сомнения, зарождался именно здесь, что подтверждала и интернациональная вывеска с азербайджанским названием «çörək», а также русским словом «Хлеб».

Эльшан подошёл поближе и осторожно постучал по двери костяшками пальцев. Внутри киоска мгновенно всё стихло, однако отпирать ночному посетителю никто не торопился. Конечно, можно было развернуться и уйти, всё же так хотелось почувствовать вкус хлебной корки, что он решил проявить настойчивость и несколько раз громко бухнул по двери кулаком. Звук получился такой силы, что его можно было услышать на противоположной стороне спящего проспекта.

Дверь тут же распахнулась, и в освещённом проёме показался молодой – лет восемнадцати – высокий парень с чёрной курчавой шапкой волос на голове и смешно торчащими ушами приличного размера. Он был в длинном белом фартуке, из-под которого выглядывали штанины тёмных джинсов, на босых ногах красовались шлёпанцы. Глаза цвета переспелой сливы и вообще всё его лицо, увенчанное большим носом, выражало явное недовольство, всегда возникающее у человека, которого внезапно оторвали от важного занятия. Но увидев перед собой человека в костюме приличного покроя, белой рубашке и галстуке, с большим портфелем в руке, парень тут же смягчился и почтительно пробормотал: «Гамарджоба...» и что-то ещё, и сразу же – по-русски:

– Добрый вечер, батоно...

– Хлеб есть? – без лишних церемоний спросил Эльшан, не обращая внимания на настроение молодого человека.

– Диах – утвердительно тряхнул тот своими кудряшками. – Пури только из печи...

– Сколько стоит? – Эльшан бросил на парня суровый взгляд.  

Юноша смущённо опустил глаза и назвал цену в азербайджанских манатах и зачем-то – в центах.

– Хорошо, – кивнул Эльшан. – Согласен.

Парень сунул руку куда-то позади себя и достал хлебную лепёшку, больше похожую на продолговатый, раздувшийся с одного бока, каравай.  

– Давай! – потянулся за хлебом Эльшан.

Но молодой продавец спрятал хлеб за спину и молча воззрился на ночного покупателя.

– Что ты тянешь резину?! – не выдержал Эльшан. – Человек с утра ничего не ел! Дай мне хлеб, клянусь, я заплачу...

– Вай... У нас так не принято. Я вас не знаю, – недоверчиво покачал головой парень. – Мометси пули... Сначала деньги, потом хлеб...

– Понял! – хохотнул Эльшан. – Ты же начинающий капиталист! Держи свои деньги, – и отсчитал несколько бумажных купюр.

– Да, батоно, – лицо парня растянулось в широкой улыбке.

Он, не считая, спрятал деньги в карман фартука и отдал хлеб покупателю.

– Да, я – грузин, – юноша произносил русские слова с хорошо знакомым Эльшану акцентом. – Только родился и вырос в Азербайджане. Здесь живут мои родители. Это они научили меня продавать незнакомым именно так: сначала – деньги, потом – товар.  

– Интересное несовпадение, – Эльшан отломил от ещё горячей лепёшки кусок с поджаренной золотистой корочкой и принялся с аппетитом уплетать её. – Я бы даже сказал, зеркальное. Я азербайджанец, а родился и вырос в Грузии. Учился в тбилисской школе. Университет окончил в России, много лет там работал. А теперь живу в Баку. Борюсь с теми, кто обманывает людей и государство... – коротко изложил он свою биографию.    

– Вот как?! – удивился парень. – Бодиши! Извините меня, батоно! Прошу, не сердитесь! Могу я предложить вам чаю? Пожалуйста, загляните в нашу пекарню.        

Парень отступил назад, приглашая его. «Почему бы нет...», – решил Эльшан и вошёл внутрь киоска. Помещение освещала обыкновенная, ничем не прикрытая лампочка. В дальнем углу расположилась печка, похожая на обычную буржуйку. Только лишь здесь главный инструмент пекаря имел более широкую плоскую основу. На печном фасаде разместились две вместительные дверцы. За одной из них теплился огонь, вторая была открыта, видимо, из её горячего нутра совсем недавно вынули готовый хлеб.

Горка свежих лепёшек лежала на подносе на узком столике у печки. На другом, широком,  засыпанном мукой, столе, что помещался возле крохотного, забранного железной решёткой оконца, лежало металлическое блюдо, на нём высился большой ком сырого теста. Несколько кусков теста поменьше ждали своей участи рядом на доске. У другой стены был ещё один стол с посудой для чая, с одного бока к нему примыкал маленький диванчик, с другого – два деревянных стула.

– Садитесь, батоно, – парень по-хозяйски подвинул гостю диван, поставил чашку и из белого фарфорового чайника плеснул в неё зеленоватую жидкость. – Чай свежий, я недавно заварил... – и сел на стул напротив.

Эльшан опустился на край дивана и осторожно откинулся на спинку. Положил на стол оставшуюся лепёшку, отхлебнул зелёного чая и огляделся. Несмотря на огонь в печи, жары в помещении не чувствовалось. Лишнее тепло улавливал сооружённый под потолком купол. Разглядывая его, Эльшан заметил на стене икону с тёмными ликами Богоматери и младенца.

– Есть вино, – отвлёк его от изучения обстановки молодой пекарь. – Отцу привозят из Кахети, зелёный виноград Кахури Мцване. Попробуйте, не пожалеете, батоно!

– Нет, – решительно отказался Эльшан. – Не хочу. Я всегда пью в меру. А сейчас ночь, а мне рано утром на работу...

– Я тоже не очень люблю пить, – парень произнёс это так, будто обрадовался отказу гостя. – Хотя вино хорошее... А вы где работаете, батоно? – поинтересовался он.

– Тебя как зовут? – вместо ответа спросил Эльшан.

– Бесарион, – юноша произнёс своё имя с гордостью.    

– Ого! – Эльшан постарался вложить в это слово побольше восхищения, чтобы немного потрафить молодому человеку. – А работаю я в прокуратуре...

Бесарион с новым интересом глянул на ночного гостя:

– Вайме! Интересная у вас, батоно, работа. Расскажите о ней хоть немного?

– Да что про неё рассказывать, – Эльшан снова принялся за лепёшку. – С утра до ночи грязь разгребаю, да такую, что и говорить неохота.

– Знаешь что? – немного подумав, произнёс он. – Вот ты не хотел дать мне хлеб прежде, чем я тебе заплачу. Странно, но эта ситуация напомнила мне один давний случай, о котором мне когда-то рассказал мой дед. Вот об этом, если хочешь, могу тебе поведать...

– Конечно, хочу, батоно! – воскликнул юноша. – Говорите. Я буду молчать и слушать, слушать и молчать!  

– Хорошо, если никуда не спешишь, – кивнул Эльшан и сел поудобнее. – Слушай. Эта история приключилась едва ли не сто лет назад. Точнее, в самом начале прошлого века. Время было трудное. В России громыхала революция – там в больших городах сооружали баррикады, шли перестрелки. А их отголоски отдавались на Кавказе. В результате один мальчишка по имени Исмаил в четырнадцать лет остался без родителей. И жил у родственников в деревне Геурарх, которая в те времена числилась в Борчалинском уезде. Это на юге Грузии. Недалеко город Сарван, сейчас его называют Марнеули, а от него и до Тбилиси километров сорок.

Бесарион молча кивнул, знаю, мол.

– Сразу скажу тебе, – уточнил Эльшан, – население этой деревни было азербайджанским, – он, не торопясь, доел лепёшку и запил чаем.     

Парень во все глаза смотрел на рассказчика и терпеливо ждал продолжения.

– Можно сказать, – Эльшан вытер ладонью губы, – что наш мальчишка батрачил на своего богатого родственника. Дом у родни  большой, двор и сад – ещё больше. Семье по хозяйству помогало немало работников – нашлось место и ещё одному.

С раннего утра до позднего вечера Исмаил пас скот. Он слыл послушным, работящим и честным пастушком. В жизни обходился тем, что имел, ел то, что дают. Да и не забалуешь у дяди Гусейна, таким тот был суровым...

– Если Гусейн и улыбался, то только по праздникам, – пошутил Эльшан.

В пекарне на мгновенье воцарилась тишина. Слышно было, как по ночной улице проехал одинокий автомобиль, и как Бесарион торопливо перевёл дыхание.

– Мальчишка нравился хозяину, – продолжил Эльшан. – Худой, как тростинка, зато лёгкий на подъём, работы не чурается. Но хозяин вида парнишке не подавал и не баловал его. В те времена вообще не баловали детей. Не то, что сейчас. Но вот однажды...

Однажды глава семейства позвал мальчика к себе. Тот мигом прибежал в хозяйские покои и смиренно склонился перед дядей.

– Даю себе серьёзное задание, – строго вымолвил дядя. – Завтра утром погонишь в Сарван тёлку, которую я выбрал, и продашь её там на рынке. Цену скажу тебе утром. А сейчас ступай, работай. Да не проспи, встать надо пораньше...

После этих слов парнишка плохо спал ночью – всё боялся проспать. Волновался очень сильно, ведь никогда в жизни ему не приходилось самостоятельно продавать скот. Не дай Аллах подвести дядю...

Чуть забрезжило над холмами Яглуджи утро, Исмаил открыл ворота дядиного двора и выгнал корову на каменистую пыльную дорогу.      

– Топать оттуда пешком до города – не близко, скажу я тебе, – покачал головой Эльшан. – С десяток километров. Но парнишка шагал быстро, да и тёлка оказалась шустрая.

На базаре уже было полно народу. У нашего продавца то и дело рот раскрывался от удивления. Торговая площадь представляла собой замечательное зрелище. Отовсюду сюда стекались сюда люди. Это была пёстрая, разноязыкая, шумная толпа желающих продать свои товары или приобрести себе необходимое. Торговцы громко кричали, зазывая покупателей. Чем только там не торговали! Предлагали всё: дрова и шерсть, деревянные трубки и чубуки, войлоки, овчины и бурки. Шкурки ягнят – только чёрного цвета. Груды глиняной и железной посуды лежали прямо на земле. На раскалённой от солнца почве покоились развёрнутые ковры, по бокам лёгких палаток висели разноцветные платки, различная одежда и обувь.

Перед глазами шедшего вдоль торговых рядов мелькали то мёд с воском, то сыр и соль, то шёлк и полотно, то серебряные украшения.

Среди фруктовых развалов высились полные персиков корзины, лотки с изюмом и виноградом, корзинки поменьше с разными фруктами, мешки и мешочки с диковинными пряностями, короба с вкусными лепёшками и другой едой. Жилистые, загорелые мужчины торговали в этом месте весело, охотно шутили с покупателями. Их надетые набекрень папахи производили на мальчишку хорошее впечатление.

Зато там, где предлагали лошадиную утварь, сёдла и оружие – кинжалы с искусной вязью тонкого рисунка на блестящем металле и всевозможные ножи – продавцы были суровы и молчаливы. Косматые папахи почти скрывали неулыбчивые лица горцев. 

Следом шли ряды с зерном – пшеницей и ячменем. За ними, у длинной коновязи, стояли верховые лошади и лошади с бричками. Меж высоких лошадиных спин что-то мирно жевали быки, запряженные в повозки. Из-за крутых бычьих боков выглядывали унылые морды осликов.   

Везде звучали самые разные, непонятные порой, наречия жителей Кавказа. Часто слышалась русская речь. После строгого дядиного двора базар показался Мамеду нескончаемым праздником с разными чудесами. Он с удивлением увидел, например, как малым разновесом для пряностей и другой мелочи становится обыкновенное куриное яйцо, услышал, как люди торгуются до хрипоты в глотках и, кажется, готовые вот-вот вцепиться друг в друга, вдруг радостно ударяют по рукам, удачно совершив куплю-продажу. 

Скотом торговали на самом краю площади – сбывали лошадей, овец, крупный рогатый скот. Громче всех здесь заявляли о себе непрерывным блеянием многочисленные овцы. Изредка визгливо покрикивал худосочный ишак, то ли жалуясь на свою долю, то ли пытаясь усмирить овечий гомон.  

Сюда-то и привёл Исмаил тёлку. Он огляделся, поставил её недалеко от пары каурых скакунов и принялся поджидать покупателя...

Однако ждать пришлось  долго. Время шло, солнце палило нещадно. А дело у нашего пастуха не двигалось с места. Пару раз подходили к нему люди, узнавали цену, цокая языками, оглядывали тёлочку и отходили восвояси. Паренёк обливался потом, однако не снимал войлочную шапку с головы, а с плеч – безрукавку из овечьей шкуры. Лишь висевшую за спиной котомку стянул и положил на землю рядом с собой.  

Когда светило перевалило за полдень, стало ещё жарче и суше. Едва заметный горячий ветерок разносил запахи сена и свежего навоза. Парнишка, заметив, что соседние продавцы скота принялись жевать свою снедь, достал из своей котомки небольшую бутыль, завёрнутую в тряпицу лепёшку и кусок овечьего сыра. И с удовольствием стал поглощать их, запивая тёплой водой.

Тёлка, почуяв запах хлеба, медленно повернула к нему рогатую голову. В её большом, наивном, широко раскрытом задумчивом глазу угадывался немой вопрос, однако Исмаил не обращал на неё внимания. Ему хотелось как можно скорее и лучше исполнить дядино поручение. Но проходили часы, а задание – вот оно – молча стояло рядом с ним и не двигалось с места. На юного продавца медленно и неуклонно надвигалось отчаянье.

И вот вечерним часом, когда тень ближней горы коснулась базарной площади, к нему подошли двое строгих мужчин. Один из них: лет пятидесяти, стройный, грозный на вид, – безусловно, был главным. На его смуглом от загара волевом лице выделялись седые усы. Седина выбивалась и из-под высокой чёрной папахи. Поверх нарядного бешмета на нём была тёмная длинная черкеска с газырницей по обе стороны груди, ряды «партрончиков» украшали серебряные наконечники. На поясе покачивался кинжал, ножны которого отделали серебром. На плече у главного покоилась винтовка. А его широкую бурку нёс в руках молодой помощник-слуга. С почтительным видом он шагал следом за хозяином.

Не обращая внимания на продавца, они придирчиво осмотрели тёлку. Мальчишка с тревогой смотрел, как незнакомцы трогают рога, щупают вымя, похлопывают животное по бокам.

– Сам понимаешь, – усмехнулся Эльшан. – Кинжал и винтовка –  серьёзные аргументы. Да и откуда пацану знать, что у них на уме... Но когда у него стали спрашивать о цене за животину, мальчишка обрадовался. Ну вот, думает, может, наконец-то, повезёт...

Исмаил снял шапку и поклонился старшему:

– Салам! – говорит. – Гамарджоба! – добавляет на всякий случай.

– Дядя сказал продать её за... – назвал он цену и глянул в цепкие глаза горца.

Услышав стоимость тёлки, господин в высокой бурке кивнул слуге и коротко произнёс:

– Покупаю...

Потом переложил винтовку с одного плеча на другое и приказал пастуху:

– Выводи её на дорогу...

Тот накинул животине на рога верёвку и потянул животину с базара. Когда все они вышли на дорогу, господин ещё раз тщательно осмотрел покупку.   

– Скажи же, чья это тёлка? – он так строго потребовал у Исмаила подробностей, что пастух начал заикаться.

– М-мы из с-села Геурарх, – отвечает. – Имя хозяина Гусейн. Это мой д-дядя...

– Хорошо, – отозвался покупатель, достал из кармана большой носовой платок и встряхнул его, расправляя на раскрытой ладони.

Потом наклонился, ухватил с края дороги щепотку серой земли, осторожно высыпал её в накрытую платком ладонь и, завязав в узелок, подал его мальчишке:

– Отдашь Гусейну...

Исмаил, как завороженный, смотрел на его действия, не понимая, что происходит. Слуга забрал из рук пастуха конец верёвки, чтобы увести тёлку.       

– А где деньги, господин? – испугался Исмаил. – Что я скажу дяде Гусейну?

На лице покупателя заходили желваки, его глаза почернели от гнева.

– Живо бери платок и иди домой! – почти выкрикнул он, резко повернулся и быстро пошёл в сторону города. Слуга потянул за ним упирающуюся тёлку.  

А растерянный Исмаил не мог сдвинуться с места, продолжая молча смотреть на удаляющуюся короткую процессию. По щекам мальчишки потекли слёзы. В этот момент покупатель остановился, повернулся к пастуху, крикнул: «Иди сюда!», – Исмаил бегом кинулся к нему.

– Скажешь дяде Гусейну, что пока у меня денег нет. Скажешь, что через шесть месяцев я его найду и отдам деньги. Клянусь! А хорошая тёлка мне сейчас очень нужна! И не потеряй этот узелок, отдай ему...

И они ушли восвояси.

– Что бы ты сделал на месте Исмаила, Бесарион? – Эльшан покрутил в руках чайную чашку.

Бесарион пожал плечами и промолчал.

– То-то же! – Эльшан забарабанил по столу костяшками пальцев. – Исмаил сильно испугался. Очень уж грозный вид у мужчины, а говорил он так, будто приказы отдавал. Да ещё – винтовка, кинжал. К тому же, их двое, да взрослых. Как ты с ними справишься?! Ситуация, прямо скажу, непростая.

Исмаил плакал возле базарных ворот. На глаза набегали непрошеные слезы, и он размазывал их по лицу грязными пальцами. К нему подходили люди, спрашивали, в чём его беда, пытались успокоить. Парнишка никого не хотел слушать и ни с кем не говорил. От безысходности в его голове созрел страшный план. Ему казалось, что дядя не поверит и не простит его, что неудачная сделка покроет его имя позором. Он видел лишь один выход: свести счёты с жизнью, чтобы спасти свою честь.

Дорога, по которой он прибыл в Сарван, шла мимо реки Алгети. Он пришёл на её берег, сложил на земле свою одёжку и обувь, котомку и шапку. В шапку сунул тот самый узелок, который дал ему покупатель. И шагнул с камня в воду, желая утонуть. Он надеялся сразу же пойти ко дну, однако не вышло. Холодная, как лёд, вода обожгла его разгорячённое тело и так вытолкнула на поверхность, что он как пробка выскочил обратно на берег. Но река и умыла его, и привела в порядок его мысли. «Будь, что будет, – решил пастух. – Расскажу дяде, что случилось. Пусть он поступит со мной так, как сочтёт нужным».  

С этим он вернулся в деревню и честно изложил всё дяде Гусейну.

– Конечно, он боялся наказания. Представь себе: и тёлки нет, и денег нет, – развёл руками Эльшан. – Но, к сильному удивлению Исмаила, дядя выслушал его спокойно, забрал у него узелок незнакомца, ненадолго задумался и сказал: «Хорошо. Иди и займись своими делами...»

И наш парнишка опять стал с раннего утра до позднего вечера пасти коров и овец.  

Прошло немало времени – минуло несколько месяцев. Долгую осень сменила зима, а после холодов в Геурархскую долину пришла восхитительная весна с травами, цветами и неповторимо свежим воздухом Кавказа.

В тот весенний день, когда к нему прибежал запыхавшийся друг, Исмаил был на пастбище. Али ещё издалека крикнул, что его срочно призывает дядя Гусейн. Оставив стадо на попечение друга и собак, пастух со всех ног помчался к дому. В дядином дворе стояли две чужие засёдланные лошади. Вкусно пахло жарившимся мясом.

– Что так долго? – ворчливо встретил его у входа старый дядин слуга. – Иди в дом. Да побыстрее. Ишь ты какой, дядя с гостем должны его дожидаться!

Исмаил ринулся на мужскую половину дома. Вбежал в большую комнату и остолбенел: за большим, покрытом узорчатой тканью, круглым столом, на самом почётном месте – рядом с дядей – сидел тот самый покупатель тёлки. Он был в нарядном бешмете. Папахи на нём не было, он пил чай и широко улыбался, оживлённо беседуя с дядей. Увидев паренька, мужчины замолчали и подняли на него глаза.  

– Саламин хардадыр? – строго спросил дядя. – Где твоё приветствие?

– Салам алейкум, эми, – торопливо склонил перед дядей голову Исмаил. – Салам алейкум! – повернулся он к гостю.

– Ладно, племянник, – неожиданно позвал его дядя. – Садись рядом, гардаш оглу, – и показал, куда надо сесть. – Барана уже зарезали. Скоро будем кушать и отмечать покупку той тёлочки. А пока пей чай... – и дядя подтолкнул к нему стеклянный стаканчик.

Пастух робко приблизился к столу и осторожно уселся возле мужчин. Ему было не очень-то уютно в первый раз сидеть за хозяйским столом. Однако в душе он ликовал, ведь покупатель тёлки, как и обещал, явился-таки к дяде. Значит, у этой истории – хороший конец! И тот худой осадок, который нет-нет, да и напоминал ему об этой истории, окончательно растворился...

– Представляешь, Бесарион? Гость привёз с собой бурдюк вина, чтобы обмыть покупку! – Эльшан звонко щёлкнул пальцами. – Но азербайджанцы – жители села – по древней исламской традиции вино не пили. Я хорошо помню, как у моего деда глаза желтели от гнева, если он слышал, что кто-то из односельчан употребил хоть каплю спиртного... Однако не мог же Гусейн обидеть гостя!

А в том селе, и многие его жители знали об этом, проживала пара человек, которые изредка позволяли себе пригубить «зелёного змия». Гусейн послал за одним – его не оказалось дома. Хорошо, что второго нашли, и вскоре он восседал за богато накрытым праздничным столом и вместе с гостем угощался вином и едой.

На славу накормили и Исмаила. Парнишка, наверное, никогда в жизни так вкусно не едал. А когда он насытился, облизал жирные после баранины и плова пальцы и собрался помечтать о том, как хорошо было бы отвалиться на подушки, чтобы немного отдышаться, – дядя Гусейн снова отправил его на пастбище, промолвив при этом: «Знай, Исмаил, дядя ценит тебя, но и ты цени дядю. И помни старую пословицу: «На шею телёнку одна верёвка нужна...»    

– Вот такая история, парень, – Эльшан легонько хлопнул Бесариона по плечу. – Извини за длинный рассказ. Надеюсь, ты всё хорошо понял?

И он пристально посмотрел на пекаря, стараясь уловить в его глазах ответ на свой вопрос.

– Не совсем, батоно, – Бесарион отвёл глаза в сторону. – Прошу вас, растолкуйте...

– Ну что же, – согласился Эльшан. – Деньги в сделке очень важны, но самое главное всё-таки не они. Главное – это слово мужчины. Оно – гарантия, что договор будет исполнен. Такое слово сильнее бумаги! А если он говорит тебе: «Клянусь!», – и скрепляет своё слово землёй своей родины, такой мужчина умрёт, а условие выполнит. Это – дело чести, а честь на Кавказе превыше всего!     

– Диди мадлоба! – вскочил Бесарион, – Большое спасибо, батоно! Пожалуйста, возьмите ещё хлеба. Я за него денег не возьму.

– Это тебе спасибо, парень, – улыбнулся Эльшан. – Ты меня приветил, напоил чаем. А лепёшку я не возьму. Мой сегодняшний ужин уже состоялся, благодаря тебе. Спозаранку мне надо на службу. А к завтрашнему вечеру хлеб зачерствеет. Лучше я завтра загляну и возьму свежий.

– Может, завтра ещё поговорим? – с надеждой спросил хлебопёк.

– Может быть, – уклончиво ответил бывалый прокурор. – Доживём до завтра, видно будет.

Он встал, привычным движением застегнул пуговицы на пиджаке и вышел в тёплую бакинскую ночь...

г. Кемерово,

сентябрь 2021 года