Сергей Донбай: «Гагарин полетел в космос, а я – в поэзию…»

20 мая 2019 

(Сергей Лаврентьевич Донбай родился 22 сентября в 1942 году в Кемерове, поэт. Главный редактор журнала «Огни Кузбасса» (Кемерово). Лауреат премии имени В.Федорова. Награжден грамотой министерства культуры РФ. Учился в Новосибирском государственном инженерно-строительном институте.

Печатался в газете «Литературная Россия», в журналах «Все русский собор» (Санкт-Петербург), «Алтай», «Барнаул» (Барнаул), «Москва»,
«Наш современник», «Поэзия», «Молодая гвардия» (Москва), «Палоцфельд» (Венгрия), «Сибирские Огни» (Новосибирск),
«День и ночь» (Красноярск), «Литературный Кузбасс», «Огни Кузбасса» (Кемерово), «Донбасс» (Донецк), «Сибирские Афины» (Томск), «Врата Сибири» (Тюмень).

Участвовал в сборниках«День поэзии» (Кемерово, 1970), «Дыхание земли родимой» (Кемерово, 1979), «Песнь о Сибири» (Кемерово, 1982), «Рабочая мелодия Кузбасса» (Кемерово, 1984), «Час России» (Москва, 1988), «Мы – Притомье» (Кемерово, 1989), «Чем удивительна земля» (Кемерово, 1990), «Антология русского верлибра» (Москва, 1991), «Дороже серебра и злата» (Кемерово, 1994), «День поэзии» (Кемерово, 1994), «Графика, поэзия» (Кемерово, 1994), «Я помню чудное мгновенье» (Москва, 1999), «Пять стихотворений о любви» (Кемерово, 1998), «На родине моей повыпали снега» (Кемерово, 1998), «Площадь Пушкина» (Кемерово, 1999), «Собор стихов» (Кемерово).

Автор книг «Утренняя дорога» (1970), «Прелесть смысла» (1977), «День» (1986), «Смута» (1991), «Проснись у меня на плече» (1992)
«Стихотворения» (1996), «Слеза» (2001), «Лесное лето» (детская) (2005), «Силица» (2006), «Мы нарисуем город словом» (2009)
«Посередине России» (2011),

Член Союза писателей России. Живет в г.Кемерово).

Более 40 лет жизнь поэта Сергея Донбая связана с журналом "Огни Кузбасса". Сегодня он – главный редактор этого всероссийского литературного издания. Корреспондент областной газеты "Кузбасс"побеседовал с поэтом и издателем.

– Сергей Лаврентьевич, расскажите о вашем отце – известном архитекторе. Какое влияние он на вас оказал?

– Мой отец Лаврентий Иванович Донбай был одним из первых членов Союза архитекторов СССР в городе Кемерово. Много лет был председателем Кемеровского отделения СА.

Помню, как у нас дома бывали архитекторы нашего города, которые проектировали здания в центре Кемерова: Константин Доментьевич Нещадимов, Леонид Касьянович Моисеенко. Приезжал к нам в гости и друг отца главный архитектор города Новосибирска Сергей Павлович Скобликов, и мы всей семьей слушали его великолепное чтение «Старосветских помещиков» Гоголя. Бывал у нас и гремел в застолье пугающим меня голосом известный артист драмтеатра Пётр Григорьевич Князев: «Быть или не быть?..»

Разговоры велись о книгах классиков. Как я теперь понимаю, друзья отца, и он тоже были молоды, классиков только что прочитали, их переполняли впечатления. Отец собрал за много лет прекрасную библиотеку русских поэтов, которых знал и любил. Даже встречался в Доме отдыха архитекторов в Суханово с Александром Трифоновичем Твардовским и слушал его только что написанные главы из поэмы «За далью даль».

Отец в компании (или так, для себя) любил играть на мандолине. Он был архитектором старой закваски, поэтому всю жизнь рисовал: карандаш, акварель, отмывка фасадов – всё это чаще всего творилось на его рабочей доске дома. А теперь мемориальная доска с его именем есть в Кемерове на здании, которое он проектировал.

– Вы – коренной кемеровчанин. Есть ваши стихи и поэмы на тему Соцгорода и Конного базара. Что вы можете добавить о своём детстве?

– Помню: живу в Соцгороде, но под окном барака растёт картошка, погреба, сараи… Отойди немного – начинается деревенская жизнь со всем её хозяйством. Раннее детство – летом ездили в Юргу: станция, деревня, где живут дедушка с бабушкой и наша родня по маминой линии. Там я однажды свалился со стайки и повис штаниной на роге самой бодучей коровы – она опешила, а я не понял… А потом, когда мы стали жить на площади Пушкина, – всё лето босиком, на Томи.

– Вы учились в Новосибирске. Какое впечатление у вас оставила тамошняя поэтическая школа? И попутно: как вы сами увлеклись стихотворчеством?

– Я учился в Новосибирском инженерно-строительном институте, его называли Сибстрин. В институте был и архитектурный факультет, на котором у меня быстро появились друзья.

А потом появились друзья – молодые поэты: Саша Плитченко, Виктор Болотов, Нина Грехова, Гена Карпунин, Неля Закусина, Иван Овчинников. С ними я встречался на городском литературном объединении, которым руководил известный поэт, собкор «Литературной газеты» по Сибири Илья Фоняков. Вот они, на мой взгляд, оказали сильное влияние на поэтическую жизнь в Новосибирске.

Моё же увлечение поэзией началось со школы и усилилось с узнаванием Маяковского, Есенина. Читая стихи в классе, на праздниках, выпуская школьную стенную газету, пропитывался поэзией и пробовал сам писать. Вот таким и поступил в новосибирский институт.

– А когда состоялась ваша первая поэтическая публикация?

– Первая моя публикация была в институтской многотиражной газете «Кадры стройкам» в день полёта Юрия Гагарина в космос – 12 апреля 1961 года. Гагарин полетел в космос, а я – в поэзию…

– Как формировались ваши поэтические приоритеты?

– Общение с поэтами, а к перечисленным прибавились в Кемерове Саша Ибрагимов, Коля Колмогоров, Виталий Креков, Валерий Зубарев, Виктор Бокин, помогало узнавать неизвестные и новые имена поэтов, появилось собственное чутье на хорошие стихи.

– В семидесятых вы начали плотно сотрудничать с альманахом «Огни Кузбасса», позже ставшим всероссийским изданием. Как удалось из регионального альманаха создать журнал федерального значения?

– В «Огни Кузбасса» я пришёл в 1976 году, когда его редактором был Владимир Михайлович Мазаев, а ответственным секретарем – Олег Порфирьевич Павловский, которым я навсегда благодарен за школу работы в журнале. Эта школа, уверенность в ней и любовь к изданию помогали мне потом не раз. Мне всегда хотелось как-то развивать альманах, а потом журнал. Ставить перед ним новые цели и стремиться их достичь. Так появилась мысль сделать из альманаха журнал.

Мы давно уже выходили с определенной периодичностью – четыре раза в год. Добавили несколько новых рубрик, постоянно стала выходить критика. Потом журнал стал выходить шесть раз в год. И, наконец, приобрел статус журнала писателей России. За всё время этих преобразований мы ни разу не разочаровались в них. Они пошли на пользу и журналу, и читателям. Ну и конечно, очень здорово, что нам всегда в нашей работе доверяла, помогала администрация области во главе с губернатором: «Огни Кузбасса» бюджетный журнал.

– В последнее время в ваше творчество стало входить православное содержание. Насколько это важно для вас?

– Я бы не согласился со словами «в последнее время». Заповеди Христовы не были мне в тягость даже тогда, когда я о них толком не знал. Это отражалось и в моих стихах. Конечно, советское время тормозило приход к православию, но я крестился в Томске в Петропавловском соборе в советское время. А потом была работа над книгой «Собор стихов» (работа и как одного из трёх составителей, и как одного из многих авторов). Рубрика «Православные чтения» в журнале «Огни Кузбасса» тоже выросла не просто так.

– Как вы видите и оцениваете состояние современной российской поэзии?

– Видеть мне, скажем прямо, трудно. Потому что я нахожусь в этом процессе и смотрю изнутри. Я всё еще сам пишу стихи и публикую стихи других поэтов в журнале, в котором работаю более сорока лет. Оцениваю же современную русскую поэзию высоко, особенно поэтов, живущих в русской провинции. Узнаю о них по литературным журналам, которые выходят в той же провинции и с которыми дружит журнал «Огни Кузбасса».

Повторяю, русская поэзия, на мой взгляд, находится на высоком уровне, как бы её малые тиражи ни пытались закопать и спрятать бесчисленно выходящие графоманские издания, которые победоносно портят вкус современным молодым читателям.

Александр Мухарев.

Источник: http://kuzbass85.ru/2017/09/22/sergey-donbay-gagarin-poletel-v-kosmos-a-ya-v-poeziyu/

 

Сергей Донбай. «Посредине России». Из книги стихотворений

ОТ МИРА СЕГО (Слово о поэте)

В 70-ых годах прошлого века на Кемеровской земле выросла целая плеяда молодых поэтов, с одним из которых – Николаем Колмогоровым – у меня вскоре завязалась переписка. Из неё я понял, что Колмогоров и его друзья – люди преданные поэзии, талантливые, ищущие новые слова «о времени и о себе», и что особенно было трогательным – открытые друг другу, радующиеся удачам каждого из своей «общаги».

Обо всех новых поэтических именах, выросших на просторах Западной Сибири я узнавал из Колмогоровских писем: «Посылаю Вам две книжки товарищей моих А. Ибрагимова и С. Донбая», «Предлагаю Вам книжку товарища моего Виталия Крёкова... Эта книжка, на мой взгляд, явление души, редко с такой чистотой, проявляющейся у современных поэтов».

«Ребята у нас талантливые, все держатся друг за друга, и это главное», «Спасибо, что не забываете обо мне. А я в свою очередь не забуду помочь другим».

С тех пор прошла целая жизнь. Умер Коля Колмогоров, выросли, заматерели, стали известными поэтами не только Кемеровской земли, но и всей Сибири – Борис Бурмистров, Любовь Никонова, Александр Ибрагимов, Виталий Крёков, Сергей Донбай. Каждый из них нащупал свою тропу, освоил свой поэтический мир, сказал своё слово. Бурмистров – печально-лирическое, Ибрагимов – молитвенно-христианское, Виталий – народно-лукавое, ёрническое, а  Серёжа Донбай – стал из «колмогоровской плеяды» поэтом наиболее близким к времени, к социальной жизни, к изображению и осмыслению личной судьбы на фоне аскетической, суровой уличной, но по своему бескорыстной и поэтической эпохи…  

Помнится мне, что в 60-ые годы прошлого века я с наслаждением сочинял свою «Калужскую хронику». В ней не было в чистом виде жизни души, независимой от времени – в чём заключается обаяние поэзии Николая Рубцова, – в ней так же не было надвременной мифологичности Юрия Кузнецова, но в ней была близкая и дорогая мне событийность личной судьбы, её движение и развитие с разноголосицей любимых чувств, сомнений, противоречий…

И читая стихотворенье Сергея Донбая «Соцгород» я иногда аж радостно вздрагивал, ощущая в нём приметы своего молодого жизнелюбия: 

 И двухэтажные бараки
 Кишат, как джунгли, ребятнёй;
 И руки чешутся - для драки -
 У ребятни полублатной.

У меня было всё похоже, разве что посентиментальней, помягче:

Весёлый быт, беспечный мир, 
живучий и полуголодный,
где свой у каждого кумир
спортивный или уголовный.

Итоговая книга Сергея Донбая окончательно определила границы его поэтического мира, это – книга судьбы, в которой всё время что-то происходит, книга, отражающая телесно-временную сущность бытия, столь милую сердцу поэта. 

 Небосвод облаками намок.
 Птицы ходят у талой воды.
 Мокрый голубь вспорхнул из-под ног,
 На асфальте оставил следы…

 Облепиха, шиповник, сирень?
 Из-под снега оттаяли вновь
 Все потери: и радостный день,
 И скамейка, и мяч, и любовь!

Безжалостный, но увлекательный бег времени, пёстрые картины жизни, быстротекущие радости и печали – как всё это близко и дорого каждому из нас – и поэту, и читателю, и обычному человеку, погружённому в эту стихию с первого до последнего дня земной жизни:

Нету больше радости и лада,
Чем отметить день рожденья свой
На виду у собственного сада,
Окружённым собственной родней.

Значит, на планете всё в порядке:
По меже в трусах идёт отец,
Вовремя дожди полили грядки,
Греется в теплице огурец.

Поистине Сергей Донбай поэт «от мира сего». Отец, мать, сёстры, дети – вот судьбоносные узлы жизни, властно притягивающие поэта к себе, именно в этой чувственной тяге, в естественной смене поколений видит он сердцевину человеческого бытия.

 Был наказан. Выплакался. Сплю.
 Это я. Бессилен, счастлив,  маленький...
 Счастлив, что прощен, любим, люблю.
 Что укрыт шалёнкой маминой.

 Сын наказан. Выплакался. Спит.
 Тишина. Посапывает. К вечеру.
 Счастлив ли?.. Отец пред ним стоит -
 Это я же - с одеяльцем в клеточку.

Не зря же его стихи напоминают мне стихи детёныша войны, детдомовца Игоря Шкляревского, с такой же, как у старшего собрата предметностью, хищной внимательностью к деталям, к эпохальным картинам послевоенного быта, неразрывно сросшегося с бытием великого народа и великой страны:

 Старая, старая хроника
 Незабываемых лет,
 Перекрути и напомни-ка
 Неповторимый момент…
 
 Вот они! Видели! Видели!
 В звёздочках и в орденах
 Высыпали победители:
 Целые, на костылях,
 С воздухом в рукавах...

 И на плече у родимой,
 Старый - не по годам,
 Плачет непобедимый,
 Мальчик во весь экран!..

И мальчик этот – может быть, в последний раз, прошагавший в День победы в ветеранской колонне по Красной площади, уже разменял девятый десяток, и поэту, запечатлевшему облик этого мальчика, уже за шестьдесят, - всё состарилось в этом мире, кроме чувства, живущего в стихах.

Вокзалы 60-ых годов прошлого века, общежития, высоковольтные трассы, фэзэушный народ, простонародная жизнь принадлежащих всем и каждому общественных дворов, жизнь не знающая высоченных заборов, толстомордой охраны, видеокамер слежения, - вот стихия Сергея Донбая, подёрнутая дымкой печали и радости.

«Утром дым над химкомбинатом встаёт», «Наш двор на лавочке сидит», «Грохочет железнодорожная ветвь» - как всё это близко и понятно мне!

Мы вслушались с детства в протяжный мотив
Народного хора буранов и вьюг…

Жизнь простонародья, жизнь соцгорода, жизнь всей великой страны… И от имени этой общинной русско-советской жизни, как вызов, брошенный в лицо сегодняшнему распаду, сегодняшнему мировому порядку, сегодняшним владыкам жизни, пытающимся разделять и властвовать, звучит мужественное и трагическое стихотворенье Сергея Донбая, через много лет оправдавшего молодые надежды его друга Николая Колмогорова, стихотворенье, которое называется так по донбаевски: «Прощаюсь с друзьями отца»: 

Вы жили во сне наяву,
В загробное время не веря,
Одно лишь советское время
Вам было сперва-наперву!..

Прощаюсь с друзьями отца,
Невольно его подменяя,
И очередь эта немая
Истает вот-вот до конца...

Оркестра гуляет мотив
От здания вашего к зданью,
А он вас встречает, я знаю,
Прощенье, прося и простив.

Прощаюсь во сне наяву,
Прощаюсь и снова потеря,
Прощаюсь... В советское время
Одною ногою живу.

Медленно исчезают в книге Сергея Донбая очертания соцгорода – «любимый город в синей дымке тает», – растворяется в вечности.

                Станислав Куняев

 

Молодая, морозная сила Сибири. Стихи

Дверь  открой  посредине  России
 И  лицом  к  быстрине прикоснись;
 Сколько там мужики искурили -
 В тамбурах, размышляя про жизнь.

 Мы с тобою на встречных экспрессах
 Разминёмся. Помедлить нельзя!
 Полетят параллельно и резко
 Наши волосы, руки, глаза.

 Свежий ветер, простор неоглядный...
 Через слёзы предстанет страна -
 Наши волосы треплет и гладит
 На восток и на запад она.

ВОЛЯ
 Я родился, вздохнул, задохнулся и ожил:
 Этот воздух, который впервые схватил,
 Был густым от страданий и пыли дорожной,
 Смешан с пеплом и горем отечества был.

 И входили в свободном потоке стихии
 Навсегда: возраст воздуха в тельце моё,
 Молодая, морозная сила Сибири -
 И снега, и таежные жабры её.

 Мама помнит, на сносях картошку копала...
 Я не помню, когда у меня неприязнь
 Появилась к той части людей, что считала,
 Что спесиво считала: земля -  это грязь.

 Приходилось и поле копать и могилу,
 Череп в руки я брал, отряхнув чернозём...
 Верю в землю родную, как в чистую силу!
 Жизнь не брезгает смертью - смелее во всём!

 Я тонул, но река меня не утопила...
 И в награду за этот мальчишеский страх
 Мне ловить пескарей, без числа, разрешила
 И всё лето качала на тёплых плотах.

 Но и я выручал в свою очередь воду:
 Если в чайнике снег разогреть на костре,
 То как будто стихии даруешь свободу -
 Волю вольную ласковой летней сестре!    

Талый чай тяжело закипает, морозно.
 И до самой травы снег просел под костром.
 Кружка с чаем дымится в ладонях... и можно
 Быть счастливым в тайге с этим малым теплом! -
                
 Оттого, что куржак, как живой, розовеет,
 Оттого, что вот здесь, как когда-то меня,
 Чью-то новую жизнь соберёт и согреет
 Воля воздуха, влаги, земли и огня.

 * * *
 В. БОРОДКИНУ
 В глубоком зените колодца
 Плетёт паутину куржак.
 Мы - дети холодного солнца:
 Полгода сугробы лежат.
 Несём, словно платим налог,
 Мороза терновый венок...

 Приходят, как белые, ночи,
 Цветут - ленинградских короче,
 Ломают соломинку льда
 Черёмуховые холода.
 И лето почуявший школьник,
 Как в галстуке красном шиповник!

 Ребёнок холодного света,
 За месяц согрелся земляк.
 Но дышит короткое лето
 Колодцу в озябший кулак.

 * * *

 Уже оклеивают рамы,
 И окна, как телеэкраны,
 В которых светятся слегка
 Хранительницы очага.

 Уже ондатровая шапка
 На зависть заячьим в толпе,
 И, чёрт возьми, немного жалко,
 Что не достать её тебе.

 Уже, подчёркивая стужу,
 Весь нараспашку, весь наружу
 Знакомый тополь - погляди! -
 Рванул одежду на груди!

 И, кажется, что пошутили
 Над нами летние деньки,
 Чтоб стало снова ощутимей,
 Что мы с тобой сибиряки.

 УТРЕННИЙ СНЕГОПАД
 Тихий-тихий, удивительный
 Этим утром снегопад.
 Не проснувшихся родителей
 Малыши ведут в детсад.

 Всё как будто нарисовано.
 Ты и сам шагнул в этюд.
 Тонны снега невесомого
 Рядом в воздухе живут.

 За домами белобровыми
 Звуки спрятались совсем.
 Тишина лежит сугробами,
 Как верблюды возле стен.

 Понимаю: звук не видно ведь...
 Снегопад - не услыхать...
 Только странно слово вымолвить,
 Чтоб себя не испугать.            

В. КОВШОВУ
 Нищим светом облиты снега,
 Заунывно дорога басит,
 И тоски золотая серьга
 Одиноко над полем висит.

 И луна эта мне дорога!
 И печаль эта мне хороша!
 Раздевается свет донага.
 Бедной пищей довольна душа.      

ПЕРВЫЙ СНЕГ
 Город побелили -
 Выпал снег.
 Парикмахер лилии
 Рисует на лице клиента!
 Груда белья ломкого
 В комнате морем запахла -
 Застыли колени и локти
 Плоских рубах, штанов.
 Падает верхний, верхний и
 Снова падает снег!
 В улицах длинных сверстники
 Мои молодые седеют...
 Колокол сердца! Колокол! -
 Ровный, спокойный обычно -
 Так запыхался около
 Левой моей руки! ..
 А где-то в лесу родился
 Поздний шарик смородины;
 Жук, проползавший, ему удивился,
 Но никому не сказал. 

НОВОГОДНЯЯ ЁЛКА
 Речка живёт подо льдом,
 Птица - в морозе свободном.
 Дерево входит в дом
 И говорит: "С Новым годом!",

 Голоса нам не слышно,
 Но не понять грешно...
 В дом по-язычески пышно
 Дерево приглашено.

 Нашей любви инвалид -
 Землю у неба отняли -
 Срез на ветру болит,
 Не закричишь корнями.

 Голоса нам не слышно,
 Но не понять грешно...
 Ах, как от радости душно
 И непослушно смешно!

 МАРТОВСКИЙ БУРАН
 Последний мартовский буран
 В лицо бросался снегом мелким,
 Как  будто он летел сквозь решето.
 И завывал, и нервничал, и медлил...
 Но понимали все: уже не то,
 Что раньше, - мартовский буран.
 Совсем не то уж, как когда-то.
 Сугробы, вон какие, оцени!
 Большою деревянною лопатой
 Сработанные дворником, они
 Старались мартовским ветрам
 Подбросить снегу, всё надеясь, -
 Да устрашимся мы, в конце концов!
 Однако почему-то не хотелось
 Воротниками закрывать лицо.
 Навстречу мартовским ветрам,
 Не чуя никакого риска
 Простыть, иль потерять жильё,
 Кричать хотелось, вроде "Наши
                близко!"
 И превосходство чувствовать своё!            

* * *

 Как хорошо - бежать по лугу
 Напропалую босиком
 И, повстречавшись, словно с другом,
 Поцеловаться с родником!

 И пульс у веточки потрогать
 Прикосновением руки,
 И окаменевать по локоть,
 Когда нам, хитро так, с реки

 Подмигивают поплавки...
 Как хорошо - откинуть варежки
 И новогодние снежки
 Бросать по шубкам удирающим!

 И с гор, где ели онемели,
 Вскочить в лыжню наискосок,
 Чтобы от скорости летели
 Из глаз слезинки на висок.

 Ввалиться в дверь - мороз не маленький,
 Вон иней на лице ещё,
 И веником почистить валенки:
 - Ну, здравствуйте!
 Как хорошо!    

РЯБИНА
Подробно, на каждую алую гроздь
Положена снега высокая горсть.            

* * *  

Я дождик и снег в две горсти
 Хожу, собираю по городу,
 Чтоб дождиком летним пройти!
 Чтоб снегом свалиться на голову!

 Мне ночь от звезды до зари,
 Туманной, укутанной, утренней,
 Чтоб руки и речи твои
 Весь день вспоминать перепутанней.

 Склонюсь поиграть с муравьём,
 В руке золотая соломинка,
 Чтоб было привычно потом
 С детьми, наклоняясь, знакомиться.

 А там уступлю на пути
 Я жизнь мою внуку весёлому -
 Чтоб дождиком летним идти,
 Чтоб снегом ложиться на голову.             

* * * 

 Весенний воздух, наизусть
 Заученный, почуем снова,
 И вырывается из уст
 С улыбкой сказанное слово!

 Освобожденная вода -
 Усилье света и прохлады!
 И не осознаны тогда
 С улыбкой брошенные взгляды.

 Широк распах воротника!
 Как мысли, связанные с небом,
 Над головою облака
 Торопятся высоким следом.               

* * *
 Небосвод облаками намок.
 Птицы ходят у талой воды.
 Мокрый голубь вспорхнул из-под ног,
 На асфальте оставил следы.

 Весь в хрустальных сосульках балкон,
 Как небесный орган, нависал,
 И тяжёлым безмолвием он
 Над судьбою прохожих играл!..

 Воздух яркий и сильный такой -
 Только что, как в начале листа,
 В нём написано чьей-то рукой,
 Не просохло названье куста:

 Облепиха, шиповник, сирень?
 Из-под снега оттаяли вновь
 Все потери: и радостный день,
 И скамейка, и мяч, и любовь!
 
 И вернулся из детства секрет:
 Лишь посмотришь зажмурившись
                вверх -
 Ало плавится солнечный свет
 Через кровь, через кожицу век.

 Так входи же, весны вещество,
 Здравствуй в нас и работай в крови!
 Отличаю тебя от всего -
 Не могу отличить от любви!

Источник: https://www.stihi.ru/2012/06/04/1567

Архив новостей