Шахтёр и плотник с душой поэта (о поэте Дмитрии Клёстове)

Дмитрий Петрович Клёстов родился 13 марта 1942 года в деревне Евтино Беловского района Кемеровской области. У матери, Ирины Филипповны Клёстовой, он был последним, двенадцатым ребёнком.  Отца Петра Ивановича, служащего бухгалтером-кладовщиком на МТС, не стало, когда сыну исполнился всего один год.

1950-е годы были годами учёбы: начальная школа в деревне Евтино, семилетка в селе Коновалово, двухгодичное строительное училище в городе Сталинске (с 1962 Новокузнецк). В середине 1960-х получил десятилетнее образование в вечерней школе Белова. До службы в армии потрудился рабочим МТС, сплавщиком леса по горным рекам Алтая, крепильщиком на шахте "Южная" (Новая).

С 1961 по 1964 год служил в рядах Советской Армии, был командиром танка Группы Советских войск в Германии. Из армии привёз две тетради стихов, некоторые из них были опубликованы в многотиражной дивизионной газете.

В 1964 году газета «Знамя коммунизма» (г. Белово) опубликовала стихотворение «Снежные кристаллики / Мерцают на горе. / Я бегу, как маленький, / К нашей детворе. / Сани быстрокрылые / Да глубокий снег. / Дайте, дети милые, / Прокатиться мне!..» Это была первая серьёзная публикация двадцатидвухлетнего поэта.

В 1965 году по рекомендации поэта В.М. Баянова стихотворение «Приходите на стройку» опубликовала областная газета «Кузбасс». В областной молодёжной газете «Комсомолец Кузбасса» были напечатаны стихотворения «Кержаки», «Старая церковь» (о Петропавловской церкви в г. Салаире).

После службы молодой поэт освоил несколько опасных рабочих профессий и полвека трудился забойщиком на шахте, был респираторщиком горноспасательного отряда, взрывником Салаирского свинцово-цинкового рудника, бурильщиком в геолого-поисковой партии.

2000-2010-х годах стихотворные подборки публикуют газеты «Край» (Кемерово), «Знамёнка» (Гурьевск); журналы: «Огни Кузбасса» (Кемерово), «Наш современник» (Москва).

Первая книга стихов «Земная ноша» вышла в 2002 году, в год 60-летия шахтёра, а через пять лет, в 2007 году, Дмитрий Клёстов был принят в Союз писателей России.

К 75-летнему юбилею сибирский поэт издал уже семь поэтических книг, изданных в Кемерово: «Земная ноша» (2002), «Оглянись с большака» (2004), «Иродов лог» (2005), «Любо-дорого» (2007), «Избранное»(2009), «Улепётывают дни…» (2012), «В родном дому» (2012).

Д.П. Клёстов является победителем Московского Международного поэтического конкурса «Золотое перо» (2009). В 2016 году его стихотворную подборку опубликовал московский журнал «Наш современник».

Поэт пишет о красоте Сибири, Салаирского  края,
 о людях, живущих и работающих в Кузбассе. Многие стихи посвящены нелёгкому труду шахтёров.

Живущий ныне в Гурьевске, поэт достойно воспел – вслед за Евгением Буравлёвым – рабочего человека и его труд. Что же легло в основу формирования из деревенского паренька профессионального сибирского поэта-патриота большой и малой родины?  Ответ найдём в стихотворениях из книги «Земная ноша». Любовь к чтению («Изба-читальня»), впечатления от советских фильмов («Кино из детства», фильм о Зое Космодемьянской), любовь к природе («Черёмуха», «Армейское»).

В стихотворениях с рабочей тематикой мы видим нежную, творческую, впечатлительную душу шахтёрского поэта («Работу любую не хаю…», «В шурфе», «Шахтёрская «идиллия»).

Вторая книга Дмитрия Клёстова «Оглянись с большака», изданная кемеровским издательством «Сибирский писатель» в 2004 году, стала откликом поэта на «лихие» 1990-е. Острой болью на обнищание народа проникнуты стихотворения «Нищий», «Торговка». Трудный период в жизни России в конце двадцатого столетия заставил поэта вспомнить трудное военное время, своё голодное детство («Старуха»).

В эпоху всеобщих трансформации и модернизаций по-новому прозвучала экологическая тема в стихотворениях «Мороз и морок в кратере карьера…», «Край таёжный - зелёная Мекка!..», «Опахнёт груздёвым сентябрём…». Среди стихотворений с серьёзным социально-гражданственным звучанием во второй книге с удивительной чистотой зазвучала любовная лирика («Ночь светла, можно книгу читать…»).

Во многих стихотворениях четвёртой книги «Любо-дорого» (2007) представлена попытка лирико-философски осмыслить  вечные созидательные основы русской жизни в своей и чужой судьбе, в природе («У памятника «Царь-плотник», «Когда заскрипит, запорошит…», «Откукует кукушечка скоро…», «Улепётывают дни…»).

В сборниках стихов Дмитрия Клёстова «В родном дому» и «Улепётывают дни», изданных в Кемерово в 2012 году, всё сильнее звучит мотив любви к родной Сибири как части исторической России-Руси («Вечные заморские цветы…», «Не мороз, а морозко…»).

Поэзия Дмитрия Клёстова является одним из подтверждений того, что в двадцать первом столетии в Кузбассе живёт и процветает поэзия и продолжает существовать большая поэтическая школа. 

Галина Карпова.

Источник: http://ognikuzbassa.ru

ПРОИЗВЕДЕНИЯ ДМИТРИЯ КЛЁСТОВА

НИЩИЙ
Никогда ни любовь, ни злобу,
Не выплёскивал на изгоев:
Нас испытывало на пробу
Подземелье крутых забоев.

Сколько их, что с тупым усердьем
На подмостках шального века
Спекулирует милосердьем 
Православного человека.

Тщетно силюсь из-под лохмотьев
Речь живительную послушать,
За ничтожной вонючей плотью
Угадать я стараюсь душу.

И брезгливо бросаю деньги,
Сам доволен самим собою,
Вон тому, что похожий тенью
На товарища по забою.

Заговаривать с ним по фене,
Или дружески мне постыдно,
Хотя вижу, что не мошенник,
А такой же рабочий, быдло.

Но одиножды, словно другу,
Как с похмелья или спросонья,
Я подал ему просто руку
Растопыренною ладонью.

Он пожал её без эмоций,
Лишь в глазах его отблеск хитрый
Прорябил как в гнилом болотце.
И сказал он: “Спасибо, Дмитрий”.

РУКИ
Нередко я руки теряю,
Как будто и не было их: 
Ладоней шершаво-корявых
И пальцев избито-кривых.

Чужие - по самые плечи:
Ни болей, ни судорог нет. 
За что меня, кто покалечил
В расцвете задористых лет?

Какой суеверный фанатик
Загребы мои уволок?
Наверно, породу лопатит,
Наверно, крушит уголёк,

А может таинственным сводом
Красивые крыши вершит...
«Опять ты раскинул колоды»,-
Жена среди ночи ворчит.

СОВЕТСКАЯ ФАЗАНКА
На работу идут гроботёсы,
В шепелявых зубах папиросы,

Вороватыми смотрят глазами -
Топорки у них за поясами.

С Волги-матушки, тихого Дона
Безотцовщина, да из детдома.

Государственные фуфайки -
ФЗУшники это, хобзайки.

Присмотрела Отчизна, пригрела
Для насущного, общего дела.

Есть жильё и кормежка от пуза
И великая стройка Союза.

ШАХТА «СЛЕПАЯ»
Она обижена судьбой:
Служить в сырой земле.
И обзывать её слепой
Позволено молве.

Она состарилась впотьмах
За много-много лет,
И не способна как-никак
Восславить божий свет.

Сиянье Млечного пути
И утренней зари
В ней имитируют, поди,
Скупые фонари.

Вечерний клекот пустельги
И ветер грозовой,
И благовоние тайги
Я привношу в забой.

За трудный опыт горняка,
За радость хлебных дней
Я канонадой взрывника
Отсалютую ей.

А за колониальный гнёт,
За много-много лет
Она единожды рванёт
На весь на белый свет.

РУДНИК
Свинцово-цинковый рудник 
Над всеми высится свинцово. 
Домишко к домику приник-
Один к фундаменту другого...

Я не цветочную пыльцу
Глотал в забоях раз за разом;
Ему, как крёстному отцу
Ничем я в жизни не обязан.

Он тоже не обязан мне
Своим отеческим вниманьем.
Он в череде голодных дней
Нас многих принял на закланье.

Из сонма дьявольских наград
Дарил направо и налево
Моим друзьям и всем подряд 
Своё чахоточное чрево.

НА СПЛАВУ
Бурлит и клокочет таёжный поток,
Резвится и кружится в заводи вешней.
Я клоун, мальчишка, я просто игрок
В работе горячей, отчаянной, спешной.

Осклизлые бревна – живые тела –
Вскипают и дыбятся в тесном заторе.
Азарт и бравада. Была, не была –
Фатальная пуля в ружейном затворе.

Осечка, промашка и жабам на дно
Утащат вериги – тяжелые бродни.
В лесную деревню прибудет кино,
И спирт настоящий прибудет сегодня.

Девчат-скороспелок примчится гурьба
Из дальних и ближних таёжных заимок.
И первой любовью ошпарит судьба
В порочно-пристойном кругу вечеринок.

В брезентовом фраке, с багром на плече
Явлюсь я в деревню пред милые очи,
Напыщенный удалью русских мужей
И силой и славой рабочей.

* * * 
Обильные, размашистые вьюги
Легли лебяжьим пухом в тополя.
Красивые, улыбчивые други
Из чёрных рамок смотрят на меня.

В эпоху знаменитых пятилеток
Из них по праву каждый знаменит.
Забой последний пройден, напоследок
Землёй и снегом ласково укрыт.

Мои друзья, как в раскомандировке,
Сошлись рабочей силой поиграть.
И наплевать друзьям на забастовки,
На власть блатную тоже начихать.

До лампочки и гибнущее втуне
Чахоточное чрево рудников.
Они сошлись, как будто накануне
Собрания былинных горняков.

СТАРЫЙ ПЛОТНИК
Он приходит сюда
По какой-то неведомой тяге
И часами, как мальчик,
Стоит у витрин.
Он давно изучил 
В нашем сельском хозмаге
Ширпотребную утварь
Этот странный старик.
Он берёт оселок
И шершавою каменной плотью
По шершавой щеке
Сам себе проведёт.
Он берёт долото
И, забывчивый плотник,
Остриё долота
Языком по старинке лизнёт.
Он тисочки возьмёт,
Он подержит электрофуганок:
-Лепота, лепота!- 
Покачает седой головой.
-Сколько светлых домов,
Теремов несказанных 
На родимой земле 
Не построено мной!
Он приходит сюда,
Как к любимой своей на свиданье,
Будоражит его 
Изобильная явь.
Что для всех - ширпотреб,
Для него состоянье…
Не гони, продавец,
Старику эту радость оставь!

ВЗРЫВНИК
Торопясь и не трусливой прытью
Я шагаю к доброму укрытию.

Позади, в расщелине породной
Полыхает шнур огнепроводный.

Искрами всё ближе к аммоналу,
Жахнет вдруг! – скалы, как не бывало.

Станет в небе облако метаться,
И земля и воздух колыхаться,

Сверху падать острые каменья 
За мои лихие прегрешенья.

Но меня, как друга-ротозея
Смерч взрывной по капле не рассеет.
Не хочу я быть распятым взрывом
На лугу до одури красивом.

САНИТАРНАЯ РУБКА
Санитарная рубка в тиши
Беззащитного бора,
Санитарная рубка – афёра
Низкопробной корявой души.

Мы нечаянно. Мы за чай
Корабельные сосенки пилим
Могутным оборотистым «Штилем»
Прямиком в ненасытный Китай.

Наш кондовый, реликтовый лес 
Оборотистый Ванька спровадит,
Сам на полном скаку пересядет
В бронированный Мерседес.

Смажет Ваньку, как некую тлю
Бронебойная пуля-голубка…
Чу! Идёт санитарная рубка
В милосердном тишайшем краю.

* * *
В апогее кромешного гнуса
Спеет жаркое лето в тайге.
Я на милую землю вернулся,
Из житейского выйдя пике.

Эти руки и жадно, и споро
Раскряжуют седые стволы.
Запевалою птичьего хора
Станет «вжик» искромётной пилы.

Добрый промысел божьему ровня,
Храму вечному - верной сестрой,
Милосердно воспрянет часовня
Над сибирской угрюмой тайгой.

* * * 
Лесхозовский балок –
Таёжная избушка,
Залётный мужичок
У нас на побегушках.

- Савелий, поднеси! 
- Сгоняй-ка по дровишки!
Откуда на Руси 
Беспечные людишки?

Он хвалится: в НИИ
Был первым инженером.
Никто ему – ни-ни – 
На этот счёт не верит.

И вроде не балбес,
Но и, увы, не пахарь.
А наш сибирский лес
Не бублики, не сахар.

Ненастье да нужда,
И низкая зарплата.
И злобу, как всегда,
Мы сдабриваем матом.

Кто виноватый в том,
Что мы осатанели?..
Идёт на ключ с ведром
Безропотный Савелий.

* * *
Над синью таёжной
Белесая дымка
Струится дремучим
Заснеженным логом.
Под кедром могучим
Изба-невидимка –
Забитая снегом,
Забытая богом.

Пустынная келья
Не знает кручины.
Среди первозданных
Сугробов-заносов
Она разговеется
Светом лучины
Да сочивом сладким
Лесных дикоросов.

***
Я топором взмахну и крякну,
(Мне дело это по зубам)
И годовые кольца кряжу
Пересечёт глубокий шрам.

Крепись, увесистая чурка,
Несокрушимый делай вид.
Трещит игривая печурка,
И банька русская дымит.

Окно обильно запотело,
Вдыхаю, и не надышусь.
Задорно крякая, по телу
Я свежим веником пройдусь.

До одури, молодцевато,
Я исхлещу все мощи всласть,
Водой холодной из ушата
Я обольюсь, перекрестясь.

И тело розово обмякнет.
Иду на воздух, чуть дыша,
А стопку поднесут, и крякнет
Достойно русская душа.

ЭХМА!
Стариковское это – эхма!
Мне в наследство досталось как сыну.
Мы недавно рубили дома,
А теперь я ему – домовину.

Раскрою на груди верстака,
По своим габаритам прикину
Припасённые в кои века
Из могучего кедра тесины.

Брызнет дерево запахом смол,
Обнажённая летопись брызнет.
В домовину войдёт новосёл
От сумятицы нынешней жизни.

Жми, рубаночек, стружку сымай,
Совершай благородное дело…
Отлюбило навеки, эхма!
Эту жизнь его грешное тело.

БЛАГОВЕСТ
Синь морозная, воздух вольный.
Бездна чистая, как слеза.
Воздымается колокольня
В Салаирские небеса.

Седину свою запрокину
В переливчатый перезвон.
Вековечную боль-кручину
По-отцовски врачует он.

По холмам – разливанной негой,
По распадкам – блаженный шум.
Он посредник Земли и Неба
И моих застарелых дум.

«ПЫЛЬ-ДЫМ»
Дядя Ваня «Пыль-Дым»,
Клана некогда падшего,
Под окошком моим
На похмелку выпрашивал.

Дашь, не дашь – пилигрим
Отойдет, не обидится.
Лишь ругнется: в пыль-дым,
На том свете увидимся.

Осенила меня
Вроде выгода шкурная,
Будто книжка моя –
Что клубничка гламурная.

Вот подам-подарю,
Может быть, не побрезгует,
И за чтивом зарю
Встретит – зореньку трезвую.

Сочиненье моё
Нрава доброго, строгого
Пусть украсит жильё,
Бомжеватое логово.

Вроде, от кулака
Он шарахнулся, или от подлости,
Мол, нашел дурака
Изучать ваши повести.

Одарил бы рублем –
Взял бы он без зазрения.
Горе горькое в нем
Моего поколения.

Под окошком другим
Руки жмет заскорузлые
И поносит в пыль-дым
Сочинителя русского.

ПИСЬМЕНА
Сам – блаженный, сам – юродивый
Через тыщи вёрст ко мне
Посылает иероглифы
В каждом мамином письме.

Служба – лямка, чтоб ты сгинула
В чужедальние края.
Уж давно невеста кинула
И гражданские друзья.

Тяжко служится, и вроде бы
Жить красиво на миру.
Что ты пишешь мне, юродивый,
Я никак не разберу.

Избы светлые соседние, 
Ты, торчащий из рванья,
Звуки нечленораздельные,
Вот и всё, что помню я.

Несусветная нелепица
В малахитовой траве…
Неужели память теплится
В никудышной голове?

А вот жаждет с нетерпением
Сердце чёрствое моё
Вроде как благословение –
Наивысшее – твоё.

* * *
Откукует кукушечка скоро
На опушке окрестного бора,
Насчитает лихие годины,
Не осилить мне и половины.

Но коснётся коса травостоя
На макушке Петровского зноя,
Да нальются медовые злаки – 
Я забуду кукушечьи враки.

И забудет родная сторонка,
Но овсянка – приёмная мать
Будет нянчить её кукушонка
И научит по жизни порхать.