Василий Попок – журналист от Бога

06 сентября 2021 

«В детстве я был не то чтоб хулиган, а так – «самоутверждающийся» парнишка. Дерзил взрослым и очень собой гордился». Так написал о себе Василий Попок, вспоминая своё детство и юность, проведённые в небольшом кузбасском городке, где стоял маленький дом его родителей с огородом и всякими, положенными в частном секторе, стайками, заборами и дощатыми туалетами...

Многие соседские пацаны стали простыми работягами, кто-то, как водилось, рано спился и рано ушёл в мир иной, иные преступили закон и пошли по линии длительного наказания и исправления. Василию Борисовичу повезло: рядом с ним в нужную минуту оказались хорошие люди, настоящие учителя жизни. А в нём самом, оказывается, таился настоящий писательский талант, который он, в отличие от соседских пацанов, не закопал и не распылил, а взрастил, отточил и пустил в дело, став журналистом, редактором, писателем...

1.

Василий родился 1 февраля 1946 года в городе Топки Кемеровской области. Деревенская жизнь родителей с детства приучила его к сельской страде: по весне – копка земли, посадка картофеля, летом – уход за грядками, осенью – уборка урожая. Поэтому всю жизнь Вася любил в свободное время ковыряться в земле, оттого часто жил на природе, в деревне.

«Последнее время я живу нараскоряку (прошу прощения за такое неблагозвучное слово): день-два, иногда неделю – в городе, потом столько же в деревне, – напишет он о себе. – И летом, и зимой. Золотой осенью и слякотной весной. Старая, едва ли не столетняя моя изба стоит на угоре, близ речки. Выйдешь из сенец и смотришь на белоствольный березовый лес на том берегу. А он, живой и растущий, вглядывается (это Геннадий Юров навёл на мысль) в праздного меня…»

Учился Вася в начальной школе, что на топкинской улице с названием Деповская. В эти годы уже многое попробовал из того, что положено и не положено пацанам, как-то – первое курево, книжки с запретными картинками, пацаньи разборки по понятиям. Спокойный и уравновешенный с виду, крепкий мальчишка, был он упрямым, очень не любил, когда его обижали, и не прощал обидчиков.

В 1964 году получил аттестат о среднем образовании, завершив учёбу уже в топкинской школе № 1.

Не сбиться с пути парню помогали хорошие люди, которых в его судьбе было немало. Об одном таком человеке он расскажет позднее в журнальной заметке «Ужасный Покидов»:

«...Раз я нахамил в кинотеатре чужаку, а он оказался не только прокурором нашего маленького сибирского городка, но и мужем Раисы Васильевны – нашей новой математички. Внутри запекло стыдом, но признаться в этом на глазах у восхищенных приятелей было стыдней. И меня, как говорится, «понесло»...

Хорошо, рядом случился прокурорский сослуживец по фамилии Покидов. Как звать, теперь уже и не помню, но слыл он в приблатненной подростковой среде ужасным и непостижимым человеком, потому что считал наших кумиров, готовивших себя к романтической воровской жизни, за жалкую шелупонь. Впрочем, Покидов и настоящих блатных в грош не ставил – ловил, не боясь ни ножа, ни обреза, и «сажал» беспощадно...

Страшный Покидов вывел всю компанию в фойе, меня за шиворот, ткнул пальцем куда-то под ребро – так, что дух перехватило, и ласково спросил, «чокая» по-чалдонски: «Ты чо, малой? Это чо ж из тебя будет? А ты чей вообще-то? Отец-то есть? Лупит?»

В той жизни меня лупили несколько раз. Однажды, когда, еле оправившись от воспаления легких, затеял гонки на сбитых костылями шпалах через лужу, которая всякую весну возникала на пустыре около железнодорожной линии. Понятно, не удержало скользкое судно – врюхался в воду по грудь. Мать не стерпела и, прежде чем пустить к печке отогреваться, дала пару профилактических «горячих» скрученным полотенцем. Второй раз тоже досталось от мамы, и повод был посерьёзнее, но это, пожалуй, не для публичных воспоминаний. Все равно Покидову гордо было заявлено: «Нет!» – и это было почти правдой.

«Ну, тогда я поддам», – совсем ласково сказал следователь и ещё раз ткнул железным пальцем в онемевшее тело. Спасибо Раисе Васильевне – выручила – и отпустил меня страшный «мент». Но, что называется, «сфотографировал», и потом при встрече (а они в городке-с-ноготок случались часто), бывало, возьмет, да и подмигнет... Наверняка теперь знаю, что у Покидова был я не один такой. Стопроцентно педагогичными его методы вряд ли назовешь, да и вообще, не его было, наверное, дело возиться с ребятней, и к тому ж вышел он из «неправильной» милицейской школы, потому что – советской. Более того, при Сталине ту школу кончал, но факт есть факт – ни я, ни мои тогдашние приятели на опасную дорогу блатной романтики не стали».

Запомнился, значит, твердый перст, указавший путь законопослушания. Вот такими были его «топкинские университеты».

После окончания школы Василий решил поступать на историко-филологический факультет Томского госуниверситета. Почему не в Кемерово, который отстоит от Топок всего-то на три десятка километров? Может быть, именно эта близость малой родины к кузбасской столице сыграла свою роль – хотелось скорее вырваться из под родительской опеки, уехать подальше от шальных топкинских улиц. Да и сам древний город поманил своей богатой историей.

Но если о томском периоде своего высшего образования Василий вспоминал часто и хорошо, то о другом – Иркутском – рассказывать не очень любил. А ведь был в его жизни и такой отрезок, когда он поучился и на филфаке Иркутского универа.

Свои писательские и журналистские способности он начал оттачивать, ещё учась в «высших школах», – в студенческих многотиражках.

Была в жизни молодого парня и срочная служба в Советской армии, которая, не без оснований считали в то время, закаляет характер и учит жизни.

А он уже не представлял своей жизни без журналистики.   

«...Сорок лет я проработал в разного рода периодических изданиях. В основном дома, в Кузбассе. В его газетах. Если не считать небольшого времени, проведенного в ранней молодости на Севере – в радиоредакциях Таймыра и Ямала», – с гордостью говорит Василий в своих воспоминаниях.    

Как журналист и литератор, он много и часто печатался в разных газетах и журналах, столичных и местных. Редакторы публиковали его с удовольствием – за интересный, образный слог, убедительность и непоколебимо логичное выстраивание аргументов и фактов, за яркую публицистичность.

2.

Но первые, по-настоящему «крепкие» его статьи и заметки увидели свет на страницах газеты с говорящим названием «За коммунизм» (с 1990 года – газета «Мой город») в небольшом шахтёрском городе Берёзовский. 

Газету возглавлял редактор Владимир Денисович Чворо. Все, кто знал этого мэтра районной журналистики Кузбасса, именуют Владимира Денисовича не иначе, как легендарный редактор. Эту газету в Берёзовском создал именно он и 30 лет бессменно руководил ею. Он же открыл в Берёзовском городскую типографию, организовал в городе кружок литераторов.  

В этом кружке откристаллизовался замечательный талант поэта Леонида Гержидовича. В редакции берёзовской газеты прочли свои первые стихи известные теперь кузбасские поэты Владимир Иванов, Николай Колмогоров, Владимир Соколов, Юрий Михайлов. Позже все они стали членами Союза писателей России. Со временем членом СПР стал и бывший литсотрудник этой газеты, автор книг Василий Попок.

В этой же редакции в те годы трудился известный ныне российский писатель Виктор Владимирович Королёв, из-под пера которого вышли такие популярные книги, как «Пушкин и Аракчеев», «Генерал Милорадович», «Еликанида и Анна», «Марианна Ярославская», «По следам Пушкина», «Шляпа камер-юнкера» и другие.

В Берёзовской газете Королёв начинал литсотрудником:

«В семьдесят третьем я приехал с Дальнего Востока в молодой город-спутник областного центра, – рассказывает Виктор Владимирович. – Газета называлась «За коммунизм». Мы тогда уже ясно видели, что «коммунизм всё так же близок, как в восемнадцатом году», но город строился быстро, уголёк шёл на-гора, люди трудились с радостью. Суровые люди – шахтёры, строители, водители – они верили в лучшее, любили город и местную газету. Тираж её рос.

В редакционной комнате нас было пятеро. Примерно одного возраста. Молодые, амбициозные ребятки. Все мечтали стать писателями. И, что удивительно, все пятеро стали. Вася Попок – мэтр кузбасской журналистики и поныне. Володя Иванов первым из нас (по-моему, даже раньше Лёни Гержидовича) издал книгу стихов... Володя Соколов работал потом в Кемеровском книжном издательстве, автор четырёх поэтических книг.

Редактором был Владимир Денисович Чворо. Абсолютно легендарная личность. Он умел всё: писать, убеждать, рыбачить, ругаться, поощрять. Он давал нам полную свободу. Лишь по вторникам собирал всех на планёрку. Приходи, показывай, что создал нетленного за неделю. Из расчёта двести строк в каждый номер.

...Чворо первым в Кузбассе решил перевести газету на сетевой график. Всё сам продумал, расписал. Мы поначалу сопротивлялись как могли. А потом ничего, втянулись. С улыбкой вспоминаю, как это было. «Мне через две недели очерк сдавать – а где я его возьму? Фельетон? Да я их в жизни не писал!»

А пришлось. Вот где закалялся талант Василия Попка! И герои для очерков находились, и от обиженных фельетонных персонажей редактор в горкоме партии неистово защищал его и других своих подчинённых...

Здесь Василий впервые в жизни спустился в шахту. Здесь узнал тонкости труда строителей, благо строили тогда так много, что в нынешние дни до тех темпов достать всё не могут.

Чворо воспитал и целую плеяду талантливых журналистов, в которую однозначно вошёл Василий Попок – и на этот раз ему повезло с учителем.

Благодаря Владимиру Денисовичу, в газете росли и трудились  известные кузбасские журналисты Анатолий Шишкин, Николай Кузнецов, Игорь Алёхин, Лариса Лекомцева, Ольга Гилёва, Ирина Николаева, Валентина Цыбо, Ирина Щербаненко.  

Вспоминая свою журналистскую молодость, Василий Борисович повествовал в одной из недавних заметок на страницах «Моего города»:

«…Когда я собирался в Берёзовский, мне сказали про Чворо, что он цыган. А он оказался круглоголовым и круглотелым здоровячком, ничего цыганского: остатки волос – русые, а глаза светлые и весёлые.

В его газету (а она была его – он создал её с нуля) я попал двумя заходами. В 1967 году был заход как бы пробный, на пару месяцев. А спустя пару лет – основательный, на десятилетие.

Газета только-только обживалась в городе. Собственно, и город был какой-то необжитой, не вполне город: пара посёлков при шахтах и район Октябрьский, состоявший в основном из щитовых одноэтажных домиков, которые по косогору поднимались к тайге...

В редакции меня встретили приветливо. Объяснили, что отныне я – литературный сотрудник отдела культуры и быта с месячным окладом 80 рублей, с перспективой гонорара в червонец, а жить буду в рабочем общежитии с другим литературным сотрудником, из промышленного отдела, – Володей Ивановым. Но первый берёзовский эпизод моей жизни пролетел как-то быстро и незаметно.

Начну со второго захода, с возвращения в редакцию. Оно, впрочем, было похожим на первое. Поменялся только отдел, в котором я начал работать – меня направили в промышленный отдел. Всё остальное осталось прежним. Ну, кроме некоторых людей. Ушли взрослые сотрудники-мужики, кто куда. Остался Чворо и две трудолюбивые женщины – Татьяна Уланова (она же жена редактора) и Елена Соколова (она же жена председателя исполкома). Ещё машинистка Люда. И мы – околодвадцатилетний народец, который Владимир Денисович учил и научил работать, не оглядываясь на выходные.

Сорокалетний, нам он казался стариком. Мы его уважали и побаивались. Так было, пока мы сами малость не заматерели, и уже не надо было никого подгонять, никому ничего подсказывать. Благо, газетных тем и поводов для публикаций, в массе своей производственных, было полно и ещё сверх этого «полно».

Чтобы мы стали матёрыми, Владимир Денисович придумал систему газетных рубрик и график их сдачи. За неисполнение начислялись штрафные баллы, за хорошее исполнение – плюсики.

Первое время мы выли и ругались, но потом смирились, привыкли и почувствовали, что можем и умеем. Потогонная «Чворина система» дала свои результаты, газета вышла в самые толковые в Кузбассе среди городских, и уже к нам стали присматриваться заезжие редакторы и «сватать» на свою сторону.

Между тем, мы не хотели никуда уходить. Рос город, и мы вместе с ним. Нам было вполне хорошо и уютно. Мы знали всех. Все знали нас. А если не знали по имени, то знали, что «корреспондент» и что «у Чворы работает». Идёшь по пешеходной дорожке в микрорайон и голову отматываешь, отвечая на приветствия.

Контора была дружной, жила вполне семейной жизнью, мы были в курсе всех проблем друг дружки. Редакционная молодёжь стремительно женилась, рожала детей, вселялась в новые квартиры, по большей части, первые в своей жизни, которые помогал «выбивать» редактор. Чворо явно наслаждался ролью патриарха, разрешая конфликты, миря и благодетельствуя.

Мы читали книжки (редактор выдвинулся в число главных книголюбов города), писали стихи, выпускали забавную стенгазету, выезжали на природу, когда только-только начинала проклёвываться колба, отчаянно веселились по праздникам прямо в редакторском кабинете, а наш шеф не отставал от молодёжи и смешно «клеился» к нашим жёнам и ещё не жёнам.

Мы были довольно способными ребятами, вокруг редакции постоянно табунились местные литераторы и в конечном итоге трое из нас: Володя Соколов, Володя Иванов и я, стали не только приличными журналистами, но и вполне ничего себе поэтами и писателями. Газетная подёнка, закалив нас, творчески не высосала и не засушила...

Продуктивными остаёмся по сей день. Не исписались. Сегодня мне кажется, что так получилось из-за Владимира Денисовича – ему нравилось живое слово на газетной полосе, а нам нравилось, что ему нравятся наши тексты…»

А ещё – будущий литератор Попок у редактора В.Д. Чворо налегал на стихи: «В двадцать лет стихи лились из меня, как ручей из весеннего сугроба. Любого автора, от бродяги Франсуа до экс-архитектора Андрея Андреевича, прочитать, с любой строки, хоть днём, хоть ночью – пожалуйста».

3.

Школа редактора Чворо очень пригодилась Василию Попку, когда он сам стал редактором газеты. Он, может, и не хотел становиться «начальником» в небольшом журналистском коллективе. Но кто же нас тогда особо спрашивал?!


Его вызвали сначала на беседу в Кемеровский сельский райком партии. Он заупрямился: не хотел менять жизнь рядового от журналистики на редакторское кресло. Тогда его пригласили в обком партии, где твёрдо прозвучало модное в конце 1970-х в СССР слово: «Надо!». И он стал редактором сельской газеты Кемеровского района «Заря».

Что ж, эту работу он уже знал «изнутри». Требовал и просил от подчинённых интересных и острых материалов, чтобы «в газете было что почитать». Учил «глубже вникать» и до конца разбираться в острых вопросах, выслушивать и учитывать разные точки зрения, пусть даже и совсем неинтересные или невыгодные автору. И так же, как бывало Владимир Денисович, бурно отстаивал в райкомовских кабинетах точку зрения своих литсотрудников, а, значит, позицию газеты по самым разным проблемам.     

Вот что вспоминает об этом периоде жизни Василия Борисовича известный кузбасский журналист-ветеран Виктор Сохарев:

– Мы познакомились тогда, когда он был редактором сельской газеты «Заря». После угольного Берёзовского он быстро освоился в новом направлении и свободно ориентировался в проблемах, разбирался с жалобами и критикой селян.

На многих полевых станах, в колхозах и совхозах его встречали, излагали проблемы, просили о заступничестве. И редактор «Заринки», как её называли, становился арбитром в споре, писал статьи в защиту селян, доказывал. И учил работать молодых коллег, чтобы они разбирались во всех тонкостях, изучали суть проблемы и не допускали ошибок...

В прежние времена действовал неукоснительный закон: «районка» должна прийти к читателю в любое время года строго по графику. В мире не может быть причин для «невыхода» очередного номера – такого в кузбасской журналистике просто не бывает. У редактора Попка таких срывов никогда и не было. Да и быть не могло!  Это с развалом страны старые законы журналистики перестали действовать, что удручало ироничного, острого на слово матёрого журналиста В. Попка:

«Деревня, где я теперь живу, большая. Село на полторы тысячи человек. Есть своя почта. Газетных подписчиков здесь около сотни, – пишет Василий Попок во вступительной статье «Мы были и остались вездесущими» к книге «Журналистика Кузбасса: строки истории» (Кемерово, 2008). – Спросом пользуются газеты объявлений и сканвордов. И всякие специализированные, вроде «Моей усадьбы». Областной «Кузбасс», даже цветной четверговый, с телевизионной программой, выписывают немногие. Таких адресов около десятка. В их числе сельсовет и школа.

В затяжной Новый год мне «Кузбасс» вообще не носили. Объяснили так: газета из редакции не вышла. Загуляли, дескать, журналисты и про работу забыли. Тоже, мол, люди. И смешно, и грешно. С одной стороны, я почтарей понимаю: разве ж охота по морозу из-за одной газеты тащиться на дальний конец деревни? С другой, за товарищей обидно: работали, чего-то там писали, фотографировали, секретариат трудился, художник на Рождество просто-таки до иконописи поднялся, а тебе говорят – из редакции не вышла.

Признаюсь: поскандалил я. И с той поры газету носят строго регулярно: три раза в деревню почтовая машина приходит, и три раза – во вторник, четверг и субботу – получаю родной «Кузбасс»... В годы, когда начинался мой журналистский путь (целую жизнь назад), маломальски похожее равнодушие к прессе представить было невозможно.

Газет и журналов выходило, конечно, по сравнению с новыми временами, немного. Это сейчас глянешь на газетный киоск – глаза вразбежку.  Да всё такое цветное, вызывающее и зазывающее. А тогда было несколько центральных во главе с «Правдой» и «Огоньком», пара областных и районная или городская «сплетница»; ну, ещё многотиражные на крупных предприятиях. Все они до ухода на растопку или раскурку прочитывались от заголовка до выпускных данных. Две-три газеты выписать на семью – это обычно, это норма. И даже литературные журналы вроде «Нового мира», «Знамени» и быстро набравшей популярность «Юности»...

Так что работы у почтарей, ходивших «с толстой сумкой на ремне», было очень много. А общественный статус газетчиков и газет стоял очень высоко. Редактор городской или районной газеты – обязательно заседатель в местном верховном органе власти, в бюро райкома или горкома. И депутат соответствующего Совета. То же и в области: даже завотделом газеты (в отделе всего-то два сотрудника вместе с заведующим) или такого же ранга работник радио и телевидения – «номенклатура» обкома партии, его кандидатуру специально рассматривают в синклите главных людей Кузбасса, задавая разные каверзные вопросы, и утверждают голосованием. Про столичных руководителей прессы молчу – те вообще небожители».

Вообще-то Василий Борисович несколько лет и сам был членом партии. Своеобразным, конечно. К партийному уставу относился критически. Мог не подчиниться решению большинства, если считал его неправильным. При этом в 1980-е годы работал заведующим отделом промышленности в областной газете «Кузбасс» – печатном органе обкома КПСС, был секретарём партийного бюро редакции этой газеты.

«В старом «Кузбассе» иерархия была поэтажная, – вспоминал он летом 2021 года работу в главной партийной газете области. – Первый этаж – столовая и отдел писем, куда стекалась вся почта (очень обширная!) редакции. Второй этаж – хозяйственный и там же был бар. Можно было не только кофейку употребить с булочкой, но и кое-чего покрепче. Третий – проходной. Через него ходили в типографию. Управление газетой велось с четвёртого этажа. Там был редактор.

Пятый – экономический и информационный блок. Шестой – идеология: партотдел, советы (не советы по домоводству, а Советы народных депутатов), культура и всяческая пропаганда. Идеографы, описатели директивно спущенных сверху идей и указаний.

Пятый этаж явственно презирал идеографов. Там жили углём и металлом, сельскохозяйственными кампаниями и экономическими проблемами. А они пропадали на партийно-профсоюзных активах.

Главный отдел шестого этажа – партийный. Им заведовала Татьяна Ганичева. Но, против ожидания, она была не «синий чулок» и не «сухой сухарь», а вполне компанейская тётка...»

4.

Когда в стране во второй половине 1980-х начало «закипать» в результате «перестройки», затеянной Горбачёвым со товарищи, Василий всей душой поддержал новые веяния.  Ведь в пору застоя в редакции партийной газеты все только и говорили о необходимости перемен.

А когда начались шахтёрские забастовки, появились рабочие комитеты, тут уж и Василий Попок со товарищи от разговоров перешли к делу – решили выйти из КПСС и создать свободную, независимую газету. С ним были его коллеги – журналисты Дмитрий Шагиахметов и Владимир Шишватов. Должности они себе придумали такие: соредакторы, – чтобы никому не было обидно. Как ни странно,  КПСС, которая в то время принимала решение об открытии новых СМИ, разрешило соредакторам газету. Они назвали её «Нашей...». «Нашей газетой».


«Летом 1989 года начал с соратниками редактировать «Нашу газету». Однако после ряда конфликтов с коллегами, поставил это издание полностью под свой контроль, – писал Василий Борисович в своём блоге на ЖЖ, который он назвал «Вредный старикашка».

«Наша газета» была общественно-политическим изданием. В 1989 году, во время шахтёрских забастовок в Кемеровской области на многих угольных предприятиях и в городах возникли рабочие комитеты. Для информирования граждан о своей деятельности им потребовалась своя газета. Ею и стала «НГ».

Датой рождения «НГ» считается 11 декабря 1989 года. Первые выпуски газеты имели название «Союз трудящихся Кузбасса». Под крышей нескольких многотиражек: НПО «Карболит», Кемероворомстроя, Кемеровской железной дороги, – вышли первые 9 номеров. 10-й номер вышел уже отдельным самостоятельным изданием в феврале 1990 года.

Газета была злободневной, острой, смелой. Отдельные её выпуски  вмещали до 20 полос. К лету 1990-го тираж «НГ» перевалил за 100 тысяч экземпляров. 18 октября 1990 года газета была зарегистрирована как российское издание. Она распространялась по подписке, в розничной продаже, а также на промышленных предприятиях области.

В.Б. Попок в интернет-блоге «Вредный старикашка»: «Мы гордились «Нашей газетой». Особенно «золотым веком» её, вместившимся, впрочем, в два неполных года. Начавшись 11 декабря 1989-го, газета после оглушительной победы демократии в августе 1991-го, понемногу свертывала свою независимость...

Какими бы мы потом ни стали, как ни разошлись пути наши, но были у нас совместные два года «Нашей газеты». Счастливые годы. До них жили в регламентации партийной прессы: шаг влево, шаг вправо – расстрел. А тут, что называется, оттянулись в 1990-91-ом... Но всё это было потом. А поначалу газета стала первым в Сибири изданием свободной журналистики.


...Брали читателя разными рисковыми материалами. Ну, к примеру, главкой из «Архипелага ГУЛАГ» про Новочеркасск. Опасными рассуждениями про КПСС. Разоблачениями экологических нарушений. Политическими штудиями московских лидеров общественного мнения. Экономическими размышлениями про «региональный хозрасчёт». Рассказами, как оно там, «за бугром». И почти не редактируемыми, иной раз с ненормативной лексикой читательскими письмами – народ ругался на тормозную «перестройку», торопил власть, хотел жить лучше, сытнее, веселее, бездефицитнее.

Мы много зарабатывали и первыми в Кузбассе обзавелись компьютерами и перешли на электронную вёрстку. В редакции появились хорошие машины. Мы стали ездить по стране и брать интервью у знаменитых людей. Наш новокузнецкий корреспондент Миша Гревнёв всю Прибалтику исколесил, сам Ландсбергис стал его почти что приятелем.

О нас вещала радиостанция «Свобода». Великий диссидент Алик Гинзбург выпустил в Париже приложением  к «Русской мысли» факсимиле наших заметок. К нам заезжали профсоюзники США и профессоры Колумбийского университета. Мы ручкались с коллегами из СМИ всех континентов. Эх, было время!»

Через два совместных года работы соредакторов в «НГ» их пути разошлись. Один из них начал всерьёз задумываться: а не помогают ли они «выплеснуть с водой и ребёнка», не ведут ли они массы к такому развалу, вслед за которым исчезнет и страна? Другой начал размышлять о том, что рамки цензуры всё-таки нужны: вот этих – можно критиковать, а вот тех – ни-ни! Третий призывал ни в чём не сомневаться и крушить всё подряд...

Попок ушёл из «НГ» в 1991-м, хотя газета прекратила своё существование в начале 2000-х.

5.

Ветеран журналистики Кузбасса Владимир Михеев, много лет отработавший в областной молодёжной газете «Комсомолец Кузбасса» (в 1991 году сменила название на «Кузнецкий край»), в той самой газете, куда и перешёл из «НГ» работать Василий Попок, писал:

«Результатом окончательного прозрения соредактора Попка стал уход в корреспонденты. Не вдаваясь в объяснения, он предлагал особо дотошным представить газету в образе всадника без головы. Недотепам пояснял:

– Без головы может быть всадник. Но не лошадь!

Стало быть, и в карьерном самоотречении Василий был первым, оставаясь, тем не менее, в седле».

Во времена, когда личность, порода, штучность, измельчав, перерождались в элементарную тучность, журналист и публицист Попок только прибавлял. Речь, уточняет Владимир Михеев, понятно, не о живом весе Василия Борисовича, а о весомости его выступлений.

Попок расследует и пишет, говоря то, что думает, называя героев – героями, а воров – ворами. Широта его творческого диапазона огромна. Он выдает в своих материалах такие версии, которые недоступны писакам-острякам, он ставит в тупик оппонентов.

Вот лишь некоторые выдержки из его публикаций.

«Игра в шахты»:

«Некоторое время тому газетные экономисты удивились волне банкротств, внезапно накрывших наши крупнейшие предприятия. Потом «подвели» под вал разорений теоретическую базу. Во-первых, сами предприятия суть «социалистические монстры» и, стало быть, в рыночных условиях работать не могут. Не обладают должной гибкостью. И вообще, любой советский промышленный гигант – это «гроб с музыкой»...

...Проходит год-другой плевков и пожиманий плечами на предприятия-банкроты, а потом оказывается, что их взяли под свою опеку именно те, кто их ругал «гробами». И кто, подозреваем, изо всех сил добавился их банкротства. А ещё добавим, что всё это происходит в общероссийском русле перераспределения собственности...»

«Запах с моря»:

«...Подумаешь, полста дачных коттеджей отхватили себе ребята на казенные деньги. Каждый всего на три комнаты. Мелочь... Однако полсотни «домиков», во-первых, строились не близь нашей комариной тайги, а на побережье Черного моря, в курортном местечке со знаменитым именем Тамань».

«Харизмы»:

«...Любая попытка проверки исполнения областного бюджета за 1993-94 годы (так она и не состоялась) квалифицировалась как подрыв демократических устоев. Ревизии, проведенные Счетной палатой, всячески дезавуировались, независимость аудиторов ставилась под сомнение, и в конечном итоге ни одно (!) предписание выполнено не было. То, о чём сегодня написано в «Сводном протоколе», который подвёл итог двухнедельного бдения на рельсах Транссиба, тянется из вчерашнего дня. Мертвый вцепился в живого. И пора кончать с этим».

Он в открытую называет в своих публикациях имена и фамилии – среди его «героев» и первые лица региона – тех, кто не брезгует «брать» из областного бюджета себе в карман. Пишет о схемах недобросовестного банкротства крупнейших предприятий Кузбасса. Призывает правоохранителей, депутатов, да и всех добросовестных налогоплательщиков к бдительности, говорит о привлечении к ответственности нарушителей закона.

О его острых публикациях знают не только в Кузбассе, но и в столице, его статьи печатает московская газета «Завтра», внештатным корреспондентом которой он является.

Вот как об этом сообщается на страницах газеты «Завтра» в январе 1998 года:

«В Кемерове начал работу наш собственный корреспондент Василий Попок... Автор... – не бесстрастный свидетель жизни региона, а активно влияющий на её течение. Василий Попок – известный в Кузбассе журналист, человек бесстрашный и прямой. В одной из осенних публикаций «Завтра» уже рассказывала о том, как местные мафиози взорвали квартиру этого журналиста, пытались запугать его, принудить плясать под свою дудку. Это им не удалось».

Нарушителям закона смелая журналистика Василия Попка, конечно же, не нравится. Отсюда и череда устрашающих акций в отношении самого журналиста. Самая громкая – ночной взрыв входной двери в его квартиру в многоквартирном доме. Эту акцию преступники провели 4 октября 1996 года. Журналистская и околожурналистская общественность испуганно заволновалась. Подробности того устрашающего теракта изложил на страницах федеральной газеты «Труд» её собкор Юрий Котляров в заметке «Бомба для журналиста». Написали об этом и другие издания и блогеры.

Один из блогеров прокомментировал так: «Любой прикинь на себя – взрывают вашу квартиру. Таким образом, как бы говорят: остынь, парень. Иначе… И у Попка интересовались: как оно подействовало, поправочки какие-нибудь будут внесены в принципы репортерской работы? Но он отвечал, что стресс, конечно, был. Но у него есть испытанные средства против стрессов. Сперва хорошенько «вмазать» с друзьями, потом рвануть в предгорья Алтая, пошататься по диким сопкам, а по приезде... счесть всё случившееся высшим признанием профессионализма».

Но сочувствовали далеко не все. Кто-то радовался, правда, втайне надеясь, что Василий «уймёт» своё острое перо. Были даже такие, кто считал, что журналист сам пытался взорвать себя: для пиара...

Правоохранительные органы наладили следствие, но по прошествии времени так никого и не нашли.

В конце января 2010 года в селе Топки был ограблен загородный дом Попка: через взломанную в отсутствие хозяина дверь вынесли только компьютер (ноутбук), основное рабочее орудие человека, зарабатывающего печатным словом. К этому времени Василий работал обозревателем областной газеты «Кузбасс». Воры игнорировали массу других привлекательных, компактных и легко реализуемых вещей. По данному случаю тоже было возбуждено уголовное дело. Оперативники Топкинского уголовного розыска отработали все «деревенские» версии – безрезультатно.

В ночь на 10 марта 2010 года этот загородный дом Попка вообще сгорел. По счастливой случайности сам журналист не пострадал, из огня его спасли соседи, заметившие огонь. Большая часть имущества погибла при пожаре. Сам он считал, что причиной пожара стал поджог, связывал случившееся со своей профессиональной деятельностью. Опять возбудили дело.

Учитывая большой общественный резонанс случившегося, Кемеровская областная организация Союза журналистов России обратилась к начальнику ГУВД области – взять расследование данного дела под личный контроль. Однако и в этот раз следствие не дало результата.

Одних удивляла эта странная закономерность: расследования, связанные с Попком, заходят в тупик, ибо ведутся по фактам возбуждаемых дел, а не по следам его выступлений. Другие иронично шептались: а что вы хотите?! В таких журналистах как Василий Попок, сейчас заключены и партийный, и народный контроль, и прожектор перестройки, и ОБХСС  в одном флаконе. Геройствует – вот и получает...

А для него выше всего была ответственность за слово. Ведь свой авторитет журналист и публицист выковал, «борясь с авторитетами, возомнившими себя хозяевами жизни». Он шутил, что лишает их сна и покоя, поэтому они орудуют бессонными ночами.

Известно, талант человека питает его малая родина. Про Василия давно придумана рифма: Попок – из Топок. Его друзья шутят: «Родись он не здесь и не в первый послевоенный год, а, скажем, в период расцвета Египта, мир знал бы не только секрет загадочной улыбки Сфинкса, но и конкретно, в цифрах то, насколько подрядчик-строитель надул Хеопса».

Он, как опытный «следак», въедлив и дотошен в своих исследованиях изнанки жизни. А потом так логично и образно излагает факты – зачитаешься. Недругов бесит талант журналиста и его смелость – особенно. Однажды ночью они крупно написали на бетонном заборе напротив редакции: «Попок – сволоч!» (без мягкого знака, торопились, видать). Василий побежал к редактору: «Не вздумайте забелить!» Говорят, вид из окна кабинета воодушевлял журналиста на новые публикации. Другой бы не сумел стерпеть такой рекламы, а Василий-острослов видел в ней тут не руку хулигана, а многозначащее признание своего триумфа над всеми теми, против кого борется.

6.

Все, кто не знал близко Василия Попка, считали, что мэтр не спит, не ест, а только расследует и пишет, пишет, пишет... Но любому таланту нужна подпитка, передышка – релаксация, как сказали бы сейчас. Для этого у него – хорошо знают друзья – есть добрая, большая отдушина – любовь к путешествиям.

Много ли мы знаем наград или знаков, учреждённых в честь известных любителей странствий? Например, существует редкий значок «Лесные путешественники», знак «Путешественник Рауль Амундсен. Полярный исследователь» или медаль имени Н.М. Пржевальского. Так вот, в честь известного кузбасского журналиста названа медаль «Василий Попок – журналист-путешественник». Её учредили  Кемеровский областной Союз журналистов России, Кузнецкое отделение Русского географического общества и Общество юных краеведов и путешественников «Кузбасс».

Награду изготовили в начале 2016 года – к 70-летию Василия Борисовича. К тому времени Попок уже успел поработать собственным корреспондентом журнала Федерального Собрания России «Российская Федерация сегодня», не уставал сотрудничать с газетами «Кузбасс», «Земляки» и другими изданиями. Уже умеренно отдавал дань любимому Бахусу и активно вёл свой блог «Вредный старикашка» в ЖЖ. Не пропускал ни одного мало-мальски важного события в Кузбассе, печатными и непечатными словами реагируя на них, отстаивая свои позиции и свою честь.

Например, блогеру  «Комментатор40», который назвал его «прогубернаторским ресурсом, «Вредный старикашка» ответил:

«Признаться, никогда не скрывал симпатий к Тулееву. Мне он и сегодня представляется мощной и деятельной фигурой. Нападки на него – щенячьи, не имеющие серьёзный оснований и, тем более, обоснований. Но указаний, что и как писать, он мне не даёт. Да я их и не принял бы. Так что – мимо тазика».

Здесь же, в блоге 28 января 2016 года он написал по поводу медали своего имени:

«Коллегам душевное спасибо! До юбилейного дня, понедельника, ещё несколько дней. Но публикация – вовремя. Ведь она накануне долгожданной пятницы».

Теперь эту медаль вручают особо отличившимся юным журналистам, начинающим путешественникам, уже успевшим совершить значимые походы и восхождения, а также ветеранам журналистики и туристического движения. Кстати, первые медали имени Попка получили победители VI областного фотофестиваля «Мир вокруг нас»-2016.

Вообще-то, туристом-путешественником Попок стал далеко не сразу. В начале далёких 1980-х, сообщил много путешествующий Виктор Сохарев, Василий очень удивился, «как это я сочетаю работу с походами, и интересовался, зачем это мне надо – уходить от цивилизации, заниматься туризмом, ходить по тёмным и сырым пещерам, преодолевать горы и бурные реки? На тот момент он хоть и отлично представлял себе область, но пока ещё не стремился отправляться в сложные путешествия. Считал, что это какое-то сумасшествие. Лучше – цивилизация.

Мы после этого не виделись несколько лет. Вернувшись в Кемерово, я узнал, что Василий сам увлекся туризмом, да так, что начал сплавляться по бурным рекам страны. По-прежнему любил Кузбасс с его красотами. Отправлялся с друзьями в сложные сплавы по терсям, казырам и прочим порожистым рекам. Преодолевал трудности и закалялся как турист и как журналист. Ведь именно в таких походах укрепляется характер, чувствуется рука и поддержка друга».

Василий Борисович – человек основательный. Во всём – и в жизни, и в работе, и в многочисленных своих путешествиях. Поэтому к поездкам или речным сплавам готовился загодя, задолго до начала обсуждал с друзьями предстоящие маршруты, прокладывал их по картам.

«Январь на исходе, – пишет он однажды в своём интернет-блоге. – И, живя по принципу «готовь телегу зимой, а сани летом», пора строить планы на летний отдых. Предложу свои программы. Много раз испытанные. Они состоят из водных путешествий по кузбасским рекам. «Дикарём». На лодке-резинке. На пластиковом рафте. На туристском катамаране. На любых плотах, вплоть до забытых деревянных. 

Последний месяц лета – самый, на мой взгляд, благодатный для таких путешествий на волю-вольную, в комфорт палатки и тепло живого кострового огня».

Август для Попка имеет массу плюсов: «Августом не так буйствуют человекоядные насекомые... Обвально поспевает таёжная ягода – на всех этажах лесов и полей одновременно можно брать смородину, красную и чёрную, жимолость, чернику и бруснику... Должно сюда добавить грибы, дозревающие кедровники и всегдашнюю рыбалку».

Он много лет именно август провёл на многочисленных кузбасских реках. И не осталось в регионе, пожалуй, ни одной, даже самой мало-мальской речки, на берега которой не ступила бы его нога, и про которую он не написал хотя бы и двух строк.

«Это реки в основном горные (в том числе Томь) и довольно быстрые. Но чересчур опасных препятствий на них нет, исключая разве что Хомутовский порог на Мрассу, «трубу» Бельсу, чисто спортивные Казыр и Тебу и в большую воду верховья Верхней и Нижней Терсей. Всё остальное превосходным образом преодолевается на простой резиновой лодке. Но, конечно, в любом варианте без бравады, поскольку утонуть можно где угодно, даже в ванной».

Думается, в этих речных путешествиях он не только закалял характер и тело, но и лечил свою душу, уставшую от журналистских схваток с разной нечистью. И наслаждался, напитывался красотой сибирской природы.

«...Говорят, созерцание речных струй омывает душу и человек после путешествия по реке возвращается в мiр безгрешнее младенца. Слово мiр здесь я пишу по старой орфографии, ибо в этом варианте оно означает земную часть Вселенной, а в новом правописании омографично миру, как состоянию покоя».

У каждого человека в жизни должна быть РЕКА, был уверен Василий Борисович. Не важно, большая или малая. Главное, чтобы иметь возможность сверять по ней, по ходу её течения, ход и течение собственной жизни. «От ледохода до ледостава. И до нового ледохода. Не зря ж предки остроги с лиственничными заплотами да и просто мирные посёлки с поскотинами ставили по берегам, на мысах, откуда широко и далеко видно, чтоб знать, друг или враг течёт по речным струям».

Или вот ещё: «Река – навсегда. Люди это сознавали очень хорошо: народы приходят и уходят, а реки остаются тысячелетия...»

Он не просто так ходил в горы, сплавлялся по сложным «категорийным» рекам Кузбасса, Алтая или Хакассии, ловил хариуса на перекатах, ночевал в простой палатке, загорал на берегу или «запивал» настоящую уху горячительным напитком, – он писал об этом замечательные заметки и очерки в газеты и журналы. Писал так образно и «вкусно», что, читая Попка-путешественника, будто сам поглощаешь эту уху или лежишь на прибрежном речном песке.

«Мы валяемся в раскаленной палатке, поставленной в хвосте взлетного поля – тут, за границей горяченного бетона, травка и кусты. Мы попиваем из пластиковой бутылки квасок, подаренный аэропортовским начальником Владимиром Петровичем. Время от времени лазим через дыру в колючем заборе купаться. На Кондому. В речке плавает темно-зеленая ряска и невидимые пескари прохладно щекочут ноги...»

А ещё, как филолог, он любил исследовать имена и названия тех мест, где случалось побывать. В его публикациях на эту тему можно  узнать о многих топонимах Кузбасса, Хакасии, Алтая. Вот, например, его «Рассуждение о речном имени»:

«Если кто-нибудь скажет (а говорят постоянно и упорно), что имя реки Мрассу переводится с «древнешорского» как «Жёлтая река», не верьте. Это было придумано братьями-литераторами и один из них (помнится, это был Олег Павловский) даже книжку написал «Мрассу – жёлтая река»...

...Шорцы произносят имя Мрассу, как Прас или Пырас. Это характерно для их языка: «м» равнозначно «п», вот, к примеру, гора Мустаг на некоторых географических картах вслед за шорской народной фонетикой маркировалась как Пустаг. Посёлок Мундыбаш вполне узнаваем, когда звучит Пундыбашем, а гора Патын по-видимому запросто отзовётся на Матын».

Всем, кто впервые встречался с Попком – большим на вид и на вес – он казался нерасторопным, неуклюжим, может даже, ленивым человеком. На самом деле внешность эта была очень обманчива. Конечно, с годами мало что осталось от того поджарого топкинского пацана, который мог запросто промчаться во главе ватаги по крышам железных гаражей или перемахнуть на спор железнодорожные пути перед приближающимся поездом. Но та детская лёгкость, с которой он мгновенно мог собраться на любой пацаний подвиг, осталась с ним на всю жизнь.

«Кто, к примеру, мог откликнуться на просьбу (просьбу, не приказ) редактора и пробиться через тайгу на «шишиге» (народное название модели ГАЗ-66) в Хакасию? – вопрошал на 70-летие Попка бывший редактор областной газеты «Кузбасс» Виктор Кладчихин. – На суд, на котором готовится неправый вердикт над другом газеты «Кузбасс» Мишей Шевалье? Кто вместо турецких песков отпуск проводил в таких условиях, как, к примеру, на Чибите, в Горном Алтае, у чёрта на куличках. Кто бывал на прииске Богом Дарованном (дореволюционное название), про Агафью Лыкову не говорю – это банальность! Кто?! Ну, конечно, Попок!»

7.

В «большой» журналистике и настоящей публицистике есть одна неизменная традиция – написание книг с изложением того, что волнует журналиста, о тех, с кем сводили творческие дороги, и про то, где бывал и что видел. Василий Борисович приумножил эту традицию. Его книги – творческая дань его жизни, уникальный  авторский след и доброе «чтиво» для всех и каждого.

Кроме многочисленных очерков, путевых заметок, рассказов, он – ещё автор литературных книг и книг очерковой публицистики «Кто нас накормит» (1990), «Деревенский дневник» (2003), «Посолонь» (2002), «Путешествия с друзьями» (2006).

Первую из книг он написал, ещё будучи редактором районной газеты, ту в пору, когда любая погода для советского села была, как шутят теперь, неблагоприятной. Уже прошла первая волна шахтёрских забастовок, Советский Союз ещё уцелел, но трещал по всем швам вместе со всей своей экономикой. А политика... А что политика? Тогдашний новый губернатор Кузбасса уже порассуждал публично о вреде копки всем миром колхозного картофеля. Отсюда, наверное, и родилось громкое название – «Кто нас накормит?», в которое укладывается не только вечный вопрос, но и вся философия деревенской жизни.

Он же эту деревенскую жизнь знал до каждой мелочи – и снаружи, и изнутри. Знал по Топкам, в которых родился и вырос. По работе редактором в сельской газете, когда сутками, бывало, не вылезал из деревни, разбирая конфликты. По соседям, живущим рядом с его домом в селе Топкинском...

Потому так трогательны и достоверны в его повествованиях сельские обыватели с их нескончаемыми проблемами, которые и есть суть и череда их существования. Всего лишь один пример, чтобы понять, как глубоко знает он жизнь деревни, – рассказ «Смерть Валерки» – из-за того, что отвернулась от работящего мужика любимая жена Розка, с которой прожили душа в душу полтора десятка лет, которая «не раз в драку лезла разнимать»:

«Валерка уже в разодраной рубахе, уже арматурину половчей, по руке, в куче строительного мусора выбирает – она, как тигра в стадо, в дерущуюся кодлу влетит, кого матом, кого когтями за морду, кого туфлей в лоб, всех разгонит к чертям и ведёт всхлипывающего Валерку домой, вытирая ему платочком поочерёдно то кровь, то сопли…

Так они и жили. А потом поругались. Пятнадцать лет не ругались – и вот тебе. Обсмеяла Розка мужа за мечты его никудышние, за татуировку на пальце и вообще сказала никакой, мол, ты не мужик, а так – говновоз колхозный.

Валерка в чём был, в том и ушёл к матери. Нэлка равнодушно его приняла: «А, ты пришёл?» – ей не впервой было сыновей от жён принимать, пускай живут, а там, глядишь, помирятся.

Неделю Валерка пил по-чёрному. На работу, правда, ходил. И Розку там видел. Но не разговаривали.

Накануне как умереть, вечером, пришёл с фермы мрачнее тучи. «Смеётся!» – сказал матери про Розку. Всю ночь ворочался и садился курить у открытой печки.

Утром оделся, вышел на двор, дошёл до калитки и упал… На вскрытии оказалось – обширный инфаркт, несовместимый с жизнью».

Не отсюда ли известные шутки Попка типа: «Не надо смотреть на мир слишком трезво – сопьетесь».

Его книга «Путешествия с друзьями» – не о том, как люди валяются на шезлонгах у бассейна отеля в Турции, или ещё каком курортном месте, с бокалом «мартини», а о путешествиях с палатками. О такой романтике речных приключений – с плотами, катамаранами, гитарами. Когда есть только ты и дикая природа вокруг... И, конечно, верными друзьями!

Поражает прямо-таки космическая философия автора, его глубокие рассуждения о смысле жизни, о месте человека в окружающем мире.

«Мы очень уязвимы внутри машинной цивилизации – как самая незащищённая её часть. А от нетронутой природы, когда-то считавшей человека столь же своим, как птицу в небе или зверя в лесу, люди нынче дальше, чем от Москвы либо Нью-Йорка. Туда можно добраться, были б деньги, а вот в лоно былой, нежелезной, непромышленной, неэлектрической и нехимической гармонии никогда не вернуться.

Однако очень тянет. Это, наверное, инстинкт. В детстве мы уходили в лога и овраги, морщинами исчертившие городскую окраину и на их мокром, сочащемся торфяной водой болотном дне ставили себе убежища – из жердей, прикрытых осокой. Это называлось «балаган»... Зимой, предводительствуемые неутомимым выдумщиком Петькой Шариковым, эдаким гайдаровским Тимуром топкинского квартала по имени «Кукан», мы строили на пустыре снежные крепости – высокими и почти что неприступными стенами окружая сложенный из плотного снега дом-детинец, куда можно было пробраться извилистым и длинным ходом, причём в тайну хода посвящали далеко не всякого».

Язык литератора Попка трудно перепутать с другим автором, настолько он сочный и образный:

«...Представьте, что вы идёте сплавом по верховьям какой-нибудь речки, где ни души. Ну, разумеется, если считать бездушными эти тёмно-синие плёсы, играющие пеной перекаты, стоящие высокими валами и проваливающиеся пенными ямами пороги. Или эти грандиозные каменные осыпи и наклонившиеся над ними глыбы базальтовых останцев. И кедры, подпирающие небо. И снежники сахарной белизны. И остроглавые, брильянтово искрящиеся на солнце ледовые пики, время от времени возникающие в узком речном створе каньонного типа. И ниточки водопадов – оттуда, из-под облаков, где в поднебесье, близ не видной отсюда вершины – озеро.

И отнюдь не без души эти красующиеся для вас молодые, только с гнезда, коршунята, пикирующие в игре друг на друга, парящие навстречу с внезапными переворотами (как «МИГ» в боевом развороте – свечка вверх и круто назад), когти выставлены в грудь партнёру – поостерегись! Или эти выдры и норки, бесследно исчезающие в валунах и прибрежной растительности на расстоянии вытянутого весла. И кряквы, проносящиеся со свистом пули по-над рекою. И чуткие, хотя и подслеповатые лоси, выходящие на водопой, капли – кап-кап-кап с мохнатой морды: вот мать-лосиха почуяла близящееся наше присутствие, грохот падающих камней, треск насмерть ломаемого подлеска, – нет их, будто привиделись. А это бурая медвежья семейка, вышедшая половить рыбу и поиграть на галечном пляже…»

Вчитываешься в его строки и пытаешься взглянуть вокруг себя глазами автора, уловить движение его души, которая не может нарадоваться безграничному ходу времени и бегу пространства.

«Ну, ладно, вот и вы, хозяева мира, здесь. И вас немного, двое или трое в одной лодке (ну, не в лодке, а на спортивном катамаране), и река раскручивает перед вами свою ленту, всякий раз новую, проходи вы тут хоть каждый год или месяц, и всё вкупе – совсем другая жизнь, не городская, и другое ощущение времени – просторно-природное, с ходом, задаваемым темпом её, природы, бытия, а не универсально, унифицировано поспешливое и суматошное человеческое».

8.

Мастер слова, Василий Попок требовал мастерства и от других. Не терпел слабых заметок от подчинённых в пору редакторства – заставлял переписывать. И в последующей жизни графоманство ему претило.

Зная его любовь к слову, редакция «Кузбасса» поручила ему вести литературную страницу газеты. Это немалое приложение – четыре полосы большого формата – несколько лет регулярно выходило из-под его пера. И здесь ярко проявился ещё один его талант – он оказался умным литературным критиком, тонким ценителем и исследователем творчества кузбасских писателей и поэтов.

Многих из них Попок знавал лично: сиживал с ними за одним столом, работал в газетах, сплавлялся по рекам. Но это не мешало ему быть объективным к их произведениям, открыто называть белое – белым, а чёрное – чёрным.

«Запалю на вечернем берегу костёр и сяду, «привалившись к потёмкам спиною», это значит Володя Соколов из темноты зашёл, – пишет он в своих заметках. – Надеваю в морозный день шубу и лохматую шапку – иду «застёгнутый в тепло» на пару Владимиром Ивановым. Увижу увал, заросший всяческой притаёжной травяной дурниной и «застегну себе душу жёлтой пуговкой пижмы» вместе с Леонидом Гержидовичем. По листопадной осени прогуляюсь, возникнет Александр Ибрагимов, набормочет на ухо: «Сентябрь. Классицизм аллей очерчен колоннадой тополей. Последние влюбленные, ау, ладони подставляют под листву. И каждый лист, упавший в этот раз, один из нас, один из нас…»

«…И тут перейду как бы на другую сторону улицы, – отчётливо скажет он затем. – Почему запоминаются те, а не иные? Почему строфа из классика завязла в душе рядом с приятельской строчкой? Объяснение проще простого. Стало быть, земляки – поэты не хуже прославленных и уже как бы забронзовевших современников».

Бывало и так, что некоторые из земляков страшно обижались на его рецензии, отправляли жалобы в высокие кабинеты. Типа  – запретите Попку оценивать наше творчество, кто он такой?! А как запретить Попку думать, писать, размышлять, оценивать? Ведь всё это для него – смысл жизни. Делайте лучше, не принижайте уровень культуры Кузбасса, сообщает он в ответ:

«И ещё один бросок – в переулок. Речь, разумеется о поэтах, а не о тех, кто себя называет ими. Потому что обиходный поэт это, скорее, маска или даже поза: «Ты кто?» – спросишь вон того, вертлявого, как Коровьев, в клетчатой кепочке и кружевном жабо. Ответит: «Я поэт. Не видишь, что ли?»

К его анализу литературы Кузбасса специалисты, думается, ещё не раз вернутся. Его точность оценок, аналитичность суждений просто поражает. Возьмём для примера статью Василия Борисовича «Шестидесятник» Гарий Немченко».

«Нет, – размышляет автор. – «Семидесятники» не звучит. Всё это летоисчисление, начавшись «шестидесятниками», ими же и кончается. ...1970-е годы в литературе были как-то преснее и невнятнее, а в жизни совпали с временем «застоя» и ничем особенным не проявили себя. «Восьмидесятников» вроде бы не существовало и вовсе. А «девяностников» никому в голову не пришло выделять – эти кошмарные годы были наполнены такими непонятными, нереальными общественными и житейскими катаклизмами, что и вспоминать про них не хочется.

Гарий Немченко, конечно, «шестидесятник». По жизни и литературе.

...Кодекс чести «шестидесятника» – Сибирь или Север.

...Певец-бард Юрий Кукин, недавно ушедший из жизни, по «шестидесятничеству» наш земляк – ходил в геологической партии по Горной Шории. Писатель-ленинградец Глеб Горышин в Горном Алтае работал после университета, в молодёжной газете автономной области. А Гарий Немченко – в многотиражке «Металлургстрой», на строительстве Западно-Сибирского металлургического комбината.

Ещё любопытное про «шестидесятников»-литераторов.

Набольшим по части прозы у них был, несомненно, Василий Аксёнов. Одна из самых популярных его повестей «Апельсины из Марокко» действием имеет некий не то дальневосточный, не то северный припортовый город, что-то вроде Магадана...

Рядом с Аксёновым целая плеяда суровых ребят в самовязанных свитерах – они же и авторы, они же и герои: моряк Виктор Конецкий с мощной и нежной прозой о мужской дружбе. Одна из его книг называется «Если позовёт товарищ»... Анатолий Гладилин везёт своих героев в Сибирь транссибирским экспрессом. Анатолий Кузнецов «продолжает легенду» (это так его повесть называется – «Продолжение легенды») на строительстве Иркутской ГЭС. А это геолог Олег Куваев и его колоритнейшая «Территория» о том, как в самых высоких, самых непригодных для жизни широтах разведывают касситерит, руду для выплавки олова.

С Глебом Горышиным и Олегом Куваевым Гарий Немченко потом будет соседствовать в книжке «Приключение» – сборнике рассказов о рабочих людях, об их ежедневном подвиге на благо людей.

...Потому что весь Союз – стройка. И весь Союз – Сибирь, тут происходят главные события: прокладываются железные дороги, перекрываются плотинами ГЭС великие реки, поднимаются копры шахт, строятся целые города.

...Поднимался второй Новокузнецк, который, впрочем, охотно отзывается и на Запсиб: «Где живёшь? На Запсибе», – это летучий диалог встречающихся где-нибудь в курортных краях и узнающих друг друга новокузнечан.

Гарий Немченко, повторяю, работал в многотиражной газете.

...Ранешняя многотиражка была рядом с людьми. Обычный её цикл – неделя. Две, максимум четыре странички половинного формата «Правды». И ни слова вранья. Соврешь – читатели, они ж герои твоих заметок, – запрезирают и затретируют. А поможешь горячим словом – уважать будут и доверят всё, что есть на душе.

Гарий Немченко был отличным журналистом и человеком. Открытым для всех. Равно внимательным и прямым и с начальством и с простыми каменщиками. Главу великой стройки, знаменитого начальника Главкузбасстроя Звездова, в своём позднейшем романе про Запсиб, напечатанном в журнале «Новый мир», он замаскировал под прозрачным псевдонимом Крестов. Столь же угадчивы были персонажи его первых повестей «Здравствуй, Галочкин» или «Пашка – моя милиция».

Немченко естественным образом стал патриотом Новокузнецка. ...Кичливые новосибирцы уже звали свой город, ставший (по недоразумению, считали остальные сибиряки) столицей Запсибкрая, «Сибчикаго», а кузнечане, ещё не поднявшись от нулевого цикла, знали: именно их город настоящая столица Сибири...

...Первый роман про Кузбасс – это роман о Новокузнецке. Александр Волошин писал его, ещё не сносив фронтовую гимнастёрку. И что характерно – роман тут же получил Сталинскую премию и его заглавие «Земля Кузнецкая» стало синонимом слова «Кузбасс». И поэтическим вариантом бюрократического наименования «Кемеровская область».

Кстати, Немченко – один из творцов истории Новокузнецка. Автор, поднявший самосознание новокузнечан на недосягаемую высоту.

...Моя самая любимая вещь у Немченко – рассказ «Хоккей в сибирском городе».

…День рождения Гария Немченко почти что совпадает с Днём металлурга. ...Писателю и почётному новокузнечанину (он награждён знаком «За заслуги перед городом Новокузнецком») исполнилось 75 лет. Не побоюсь казаться банальным, сказав, что этот сибиряк кубанского роду столь же юн сердцем, как низший чин советской журналистики – молоденький выпускник журфака, пришедший на великую стройку.

Стройку, которая вывела его в люди и в первоклассные писатели. Как их называли? Ага – «шестидесятники»!

9.

Василий Попок – философ, пытающийся примирить себя со своим возрастом. Ему не хочется стареть, а, значит, отставать от жизни. Он спешит за ней, он равняется на жизнь, он обгоняет её.

Говорят, грустно размышляет он, человек проживает за отмеренное ему время несколько жизней. В разные свои периоды он разный. В юности – один. В зрелости – другой человек. «Но наша пресса вовсе не стареет вслед за мной, – радуется он. – Нет. Она всегда молода. Просто она постоянно меняется, становясь читателю не только учителем и наставником, но и другом. Посмотрите на киоск  печати – в глазах пестрит от разнообразия глянцевых обложек. Разве можно, видя такое, говорить о крахе прессы?

Равно востребованы радио и телевидение, которые тоже меняются следом за временем. Во многих квартирах сегодня кабельное телевидение – сорок и больше каналов. Даже в нашей деревне стали появляться круглые «уши» спутниковых антенн. И вовсе молчу про мобильную связь (набрал простой номер, и слушай новости) и Интернет – всеохватную паутину, живущую своими законами, не подконтрольную никому. Так что, сожалея (наверное, прежде всего о молодости), не жалею. Новые времена поют новые песни».

Грустно и нам – ведь Василия Попка не стало. Он ушёл 18 августа 2021 года, совсем недавно встретив своё 75-летие...

Снова вспомним слова Владимира Михеева, который определил:  «Теперь ясно: Попок – имя, к которому нечего добавить. Разве что этимологию, согласно которой попок – сноп, который служит навершием сельской соломенной крыши. По-моему, Василий Борисович сиять заставил заново этот элемент, увенчав им правый фланг кузбасской публицистики».

Таким запомним его и мы – стоящим на вершине журналистики Кузбасса и гордо вглядывающимся в её светлое завтра, во имя которого он и прожил свою жизнь.

Сергей Черемнов 

Фото из Internet

Архив новостей