Юрий Парфентьевич Панов – прозаик, журналист

Юрий Панов  родился 30 апреля 1939 года  в  маленькой деревеньке Подкопённое Промышленновского района Кемеровской области. C детства познал военное и послевоенное лихолетье. С десятилетнего возраста проживал в Кемерове. Увлекался живописью, участвовал в серьёзных выставках и мог стать профессиональным художником. Но была и вторая тяга – писать.

Рано начал печататься в областных газетах «Кузбасс» и «Комсомолец Кузбасса». Но в первые годы его публиковали как художника.

Юрий Парфентьевич вошёл в журналистику и литературу, прежде всего, как человек, оставивший после себя результат титанического труда – книгу «Сиблаг ГУЛАГа», повествующую об узниках сталинских лагерей, ставших невольными помощниками в строительстве предприятий и первых жилых домов района Томусы, о зарождении городов Мыски и Междуреченск.

Проживая в Междуреченске, Юрий Панов проделал колоссальную работу по обработке и систематизации архивных материалов, лично встречался со многими узниками Томусы – в том числе и со знаменитым историком и философом Львом Николаевичем Гумилёвым, которому также было суждено связать часть своей жизни с нашими краями.

«Сиблаг ГУЛАГа» вышедший в 2005 году, стал итогом его многолетних трудов.

Юрий Парфентьевич ушёл от нас 7 февраля 2007 года после тяжелой продолжительной болезни. Писатель похоронен в Мысках.

7 февраля в Междуреченском городском краеведческом музее проходят дни памяти талантливого исследователя, журналиста, писателя Юрия Панова.

Его читатели и поклонники отмечают, что он был разносторонне одарённый человек. Долгие годы собирал материалы о том, как в болотистой таёжной местности  возникали лагерные поселения (сейчас на их месте построены города). Вёл обширную переписку и встречался с бывшими узниками, собирал документальные свидетельства о незаконно репрессированных. Книга «Сиблаг ГУЛАГа» была итогом его десятилетних трудов.

В предисловии к ней автор написал:

«Родился я в маленькой, затерявшейся в березовых лесах, деревеньке... На всю катушку познал голодное военное и послевоенное лихолетье. С детства очень увлекся живописью, ...но вторая тяга – писать – победила... Это уже в областном центре – с десяти лет я жил в Кемерове. До сих пор считаю его своим родным городом. Он дал мне всё. Не судим (Бог миловал!), не состоял, не имел. Со множествами НЕ и далее...

В областных газетах печататься стал очень рано, но как художник. Горжусь тем, что иллюстрировал поэму известного кузбасского поэта Евгения Буравлёва «Первая плавка» в газете «Комсомолец Кузбасса» – почти полгода из номера в номер. Автор был очень доволен моими рисунками. Своим учителем, духовным отцом в литературе считаю автора романа «Земля Кузнецкая» Александра Никитича Волошина, ныне несправедливо забытого. На учителей и добрых людей мне в жизни очень повезло...»

В день памяти в музей приходят близкие, друзья и коллеги Юрия Панова. Среди них – известный бард Междуреченска Сергей Меринов. Тогда, в 2005 году, он исполнял свои произведения на торжественной презентации книги «Сиблаг ГУЛАГа», а в день памятной встречи – стихотворения и авторские песни, наполненные грустью о  безвременной смерти писателя и друга.

Участники дня памяти увидели экспонаты, переданные Юрием Пановым и его товарищами в музей. Это уникальнейший материал, которого нет ни в одном из музеев области. Письма, написанные бывшими заключенными,  рукописи готовившейся книги «Мыски и мысковчане», печатная машинка, ручки и карандаши автора. Журналист Владимир Келлер дополнил музейную коллекцию новым экспонатом – это стул, на котором сидел Юрий Панов, работая с документами на даче в посёлке Карчит, где он жил последние годы.

Презентован и каталог, в котором  помещены  графические работы художника Владимира Кирилловича Гоменко как иллюстрации к книге «Сиблаг ГУЛАГа». Каталог составлен по материалам фондов главным хранителем музея Л.Л. Карнауховой. Художник В.К. Гоменко был хорошо знаком с автором книги, поэтому рукописи Ю.П. Панова он прочёл в числе первых. По просьбе Юрия Панова он нарисовал иллюстрации к его книге. К сожалению, иллюстрации так и не были напечатаны в книге. Однако художник завещал эти графические работы на вечное хранение краеведческому музею.

Юрий Парфентьевич долгое время был другом музея. За годы поисков у него образовался ценнейший по исторической значимости архив, который он передал в дар Междуреченскому краеведческому музею. В их числе письма, книги, фотографии легендарного узника лагеря «Камышлаг» Льва Николаевича Гумилева, рукописи и лагерная записанная книжка адмирала Сергея Боголюбова, письма и фотографии бывшего первого секретаря Ульяновского обкома партии Ивана Терентьева, документы и фотографии первого начальника лагеря в посёлке Ольжерас Василия Климеца и другие документы, фотографии, воспоминания.

Благодаря помощи Ю.П. Панова, была создана музейная экспозиция «Памяти жертв политических репрессий», с которой на сегодняшний день может ознакомиться любой посетитель.

«Потому повезло Юрию Панову на добрых людей, что он сам предельно бескорыстный, открытый, любящий жизнь во всём её многообразии, – вспоминал о нём известный кузбасский журналист Анатолий Паршинцев. – Он – товарищ до конца. Знаю его много лет по журналистскому перу, работали вместе в одной из районных газет нашей области. Панов выручал газету в любой ситуации: не только рисовал и писал, он никогда не расставался с фотоаппаратом. Вот этому разносторонне одаренному человеку и было велено Судьбой взвалить на себя громоздкую ношу исследователя десятков судеб, прошедших через «СибЛаг ГУЛАГа».

«Передо мной – рукопись почти в 700 машинопечатных страниц! – пишет в предисловии к книге Ю.П. Панова Анатолий Николаевич Паршинцев. – И это только часть его наработок, посвященная тем людям, кто стоял у истоков создания города Победы – так замышлялось назвать нынешний город Междуреченск. ...Исследования Юрия Панова – это ранее неизвестная страница нашей истории...»

По материалам Internet 

На фото внизу: письмо Льва Николаевича Гумилева к автору книги «СибЛаг ГУЛАГа» Ю.П. Панову

Окрасился месяц багрянцем... (Глава из документальной повести Ю. Панова «СибЛаг ГУЛАГа»)

...О Лидии Андреевне Руслановой сказано много, в том числе давно приоткрыта тайна-завеса по поводу её ареста. Многим известно, что она отбывала в одном из лагерей Тайшета неподалеку от своего мужа генерала Крюкова. Но волею судьбы Лидия Андреевна посетила и Томусу. Не по собственному желанию, к сожалению.

Первую информацию о ней я услышал совершенно неожиданно. В пригороде Междуреченска, в поселке Чульжан, что расположен в живописнейшем месте, на берегу протоки Томи, в очень жаркий июльский день я искал одного человека, как по той пословице: "Найти то, не зная что".

Хожу по узкой улочке, по берегу, по переулкам, присматриваюсь к домам, усадьбам как бы на предмет покупки. По безлюдным улицам долго бродить – значит, вызвать у наблюдающих за тобой разве лишь подозрение. Я никого не вижу, но уверен: за мной давно и внимательно наблюдают из-за занавесок, из-за кустов малины, в щель забора.

Я – выходец из деревни, и мне всё это хорошо знакомо. В какую калитку постучать, кого спросить, если не знаешь ни имени, ни фамилии человека, которого ищешь.

Постучать и спросить: "Извините, где у вас тут живёт отсидевший четверть века за злодеяния против человечества?" Не спросишь, могут и послать, а могут и собаку с цепи спустить.

И когда уже терпению моему подходил конец, навстречу вышел мужчина. На мое счастье, он оказался разговорчивым. Показалось, что и он был рад свежему человеку, да ещё и с такой темой, ему интересной.

"Хожу вот, смотрю... слышал, что вот здесь у вас когда-то было подсобное хозяйство... здесь выращивали овощи, коров доили, холили до глянцевого блеска выездных лошадей", - сказал я, добавив, между прочим, что я тот человек, который "собирает историю" здешних мест, и не без умысла на этот раз посетовал на печальную судьбу аборигенов-шорцев – к их числу относился мой собеседник.

И пошло-поехало! Я уже сидел на сухом бревне у ограды его дома и слушал судьбой мне подаренного человека. Поведал мне собеседник о том, что служил на границе. После службы вернулся домой и устроился на сплав леса по Томи от Майзаса до Новокузнецка. Приглашали его в охрану заключенных, но это ему было не по душе. И направился он после сплавного сезона опять, как и до армии, в геологи и исходил всю эту округу, этот родной ему край с геологическими инструментами.

Видел десятки лагерей, тысячи узников на лесоповале, на сплаве. Случалось, что и говорил с "умными, интеллигентными людьми", а подарком судьбы для себя считает встречи с Лидией Руслановой. И не где-нибудь в столичном зале или на экране телевизора в пору, когда он здесь засветился, а на берегу Усы!

"Да! Да! – совершенно спокойно, как о вполне будничном, заверил он меня. – Женская зона была от нас в километре. Оттуда в наш магазин женщины ходили под охраной одного солдата".

Однажды объявили: "Вечером в наш клуб придет Русланова!". Кто не поймет моего состояния?! Искал бывшего "власовца" или "бандеровца", а тут...

На этом месте я остановил свой рассказ и снова поехал в Чульжан к Николаю Васильевичу Табакову, чтобы ещё раз убедиться, не ослышался ли я, не ошибся ли он.

Женщины в лагере Кырлара занимались лесом. Наверное, в том лагере был очень добрый начальник, который разрешал заключенным женщинам посещать магазин (какой там магазин – лавка!), приобретать всё, что там могло быть.

А что там могло быть, если в ту лавку товары доставлялись карбузами из Новокузнецка за сто двадцать километров? Самое необходимое, хотя геологи утверждают, что у них всегда было хорошее снабжение. Они имеют в виду продукты. Тушёнка, сгущёнка, сахар, конфеты, пряники, табак, водка, что-то из тряпья.

Весть о том, что вечером в клуб придет Русланова, облетела всю округу. К клубу собрались все вольные жители поселка. Все ждали праздника – встречи со знаменитой певицей, а в этих краях – легендой. Вряд ли кто из жителей посёлка мог представить себе знаменитую певицу за колючей проволокой, рядом, в зоне. В самой смелой фантазии никто не мог бы предположить.

А тут! Лидия Андреевна пришла не одна. Её сопровождали несколько женщин значительно моложе и один солдат. Она как-то ласково осмотрела собравшихся, поздоровалась, поклонилась, представилась:

- Я Лидия Русланова. Не ожидали меня в этих краях? Да я и не мечтала здесь побывать, а вот... вышло... Ну а вы, девушки, что приуныли? Не ревнуйте, мы ваших ребят не уведем, мы попеть, поплясать пришли.

У неё было хорошее настроение, и оно сразу передалось всем присутствующим. Справилась великая певица, есть ли в поселке баян или гармошка. Баяна не оказалось, а гармошка нашлась. Какая же русская деревня без гармошки!

– Русланова! Русланова! – передавали один другому, и каждый старался продвинуться к ней поближе, образовали круг, в котором и певице было уже тесно. И тут зазвучала гармошка. Русланова топнула раз, топнула два и пошла по кругу, а за ней и сопровождавшие её подруги.

В клубе стало ещё теснее, люди выходили в открытую дверь на улицу, вскоре на улицу вышли и гости, и Русланова вдруг запела:

– Окрасился месяц багрянцем, Где волны шумели у скал...

– Это был праздник! – сказал Николай Васильевич. – На всю жизнь!

К нам во двор вышла жена Николая Васильевича – Серафима Пахомовна, прислушалась к разговору, и тут я заметил, как пожилая уже женщина в буквальном смысле осветилась нахлынувшей на неё радостью воспоминаний, вступила в наш разговор:

– Я видела её несколько раз, – быстро произнесла она, как это делают люди, торопящиеся, чтобы их непременно услышали. – Она и после несколько раз к нам приходила, концерты устраивала. Придут, бывало, через перевал, мокрые ещё от усталости, разденутся, принарядятся и выступают. Платья нарядные они с собой приносили. Таких платьев и по сегодня не видела живьем-то.

– А солдат из их охраны билетами торговал, – вставил умолкнувший под напором жены Николай Васильевич. – После концерта – они в магазин. Со всего поселка им подарки несли – кто что. Геологи хорошо помогали ей.

– Голос-то у неё был! – вставила Серафима Пахомовна. – То хоть плачь, то в пляс иди. Да так и было. И пели, и плясали вместе с ней мы, и плакали. Какая же беда на неё обрушилась, про то никто не знал, про то нам с заключенными разговаривать не положено было. А к номерникам за три километра не подпускали. Идёшь, бывало, а их ведут. И бросил бы им буханку хлеба, пачку папирос, да где там! Эти вертухаи с матом да с собакой, как будто от нас, от людей, какая опасность шла. О, жизнь была!

По многим свидетельствам, Русланову валить лес не посылали, народную артистку берегли, в любой пересылке ей рады были, в лагере или лагпункте она занималась близкой к своей профессии работой – в КВЧ (культурно-воспитательная часть).

Вот и в Кырларе она почти свободно выходит под символической охраной за зону с группой своих товарищей по несчастью, встречается с жителями поселка геологов, устраивает концерты неоднократно! Наши сопки и студеная во все времена года быстрая и стремительная Уса, и наше небо, тогда пронзительно чистое, запомнили голос любимицы русской земли:

– Окрасился месяц багрянцем, Где волны шумели у скал...

Молодой месяц висел над далекой сопкой. Песня проникала в самые глухие уголки распадка, неслась между молодыми елями и, миновав вышки с вертухаями, доходила в целости и первозданности до окон бараков, вселяла надежду их узницам.

Судьбой заброшенная в такую глушь певица понимала, что она может и обязана облегчить безысходную их участь вот таким слиянием своей души с этим кусочком хотя и дикой, но родной ей русской земли.

Тогда она не могла знать, что наступит тот самый пятьдесят шестой год, когда на действительно историческом съезде будет оглашена правда, и для неё, как и для миллионов других узников сталинского ГУЛАГа, распахнутся ворота свободы. Но до того дня было ещё долгих шесть лет.

– Было это в пятидесятом году, в конце лета. Зона была небольшая по сравнению со здешними гигантами. Но всё, как и здесь – высокий забор с козырьком из колючей проволоки, вышки с охраной, но заключенных там было мало, человек, наверное, пятьсот, – закончила свой рассказ Серафима Пахомовна.

– Не больше, – подтвердил Николай Васильевич. – Пять бараков там всего-то и было, одноэтажных.

В пятьдесят первом году Николай Васильевич ушёл служить на границу с Афганистаном. Больше ему не пришлось видеть знаменитую артистку.

– Как она выглядела? – спрашиваю я.

– Одета она была ярко, нарядно, а лицо, некрасивое, вроде как оспой повреждено... Зато голос! Тут она становилась такой красавицей, не расскажешь. А душа! Как она с людьми говорила. Голос у неё такой рассыпчатый какой-то и вроде как грубоватый... Да разве вспомнишь! Лет-то уж сколько пролетело.

– Рябая! – добавила серафима Пахомовна. – А держалась очень просто, словно мы ей ровня. Которые с ней приходили, красивее и моложе её были. Мы вначале вроде как засомневались, а уж как она запела... она, Русланова!

Анатолий Маркин – один из первых узников лагеря в Ольжерасе. Ему пришлось жить там в палатке, в юрте, строил бараки, а когда туда прибыл Камышлаг – лагерь особого назначения, его переправили в зону, которую зэки прозвали "Пионерской". Там содержались "тихие", простые мужики-работяги, которые и умели что делать, так это хорошо всю жизнь работать.

И в этом "Пионерском" он, как шофер в прошлом, был расконвоирован. День он ездил, возил продукты, грузы различные, ремонтировал машину, а вечером шёл в зону, в свой барак, на свои нары, как ходят молодые холостяки в общежитие. Вход и выход из зоны у него был свободным, по пропуску, естественно. О Руслановой он рассказал мне, не будучи уверенным, что меня это заинтересует, о ней я у него не спрашивал и даже не планировал.

Когда наша встреча уже вроде завершалась, оставалось встать, поблагодарить хозяина квартиры за беседу, за горькие для него воспоминания, он вдруг сказал:

– Больше всего из тех лет я запомнил концерт Руслановой!

И я снова присел на стул.

– Было это в пятидесятом году под осень, мы ещё не надевали бушлаты. Работал я в тот день в гараже, на ремонте стоял. Гараж наш находился рядом с лагерем Камышлаг. Зона та ещё строилась, а находилась вот где сейчас Дом культуры шахты имени Ленина и до магазина "Турист" – очень большая зона была. Вахта стояла как раз на месте, где сейчас Дом культуры. Наш гараж – рядом. И вот как-то вбегает к нам в гараж мужик и кричит:

– Русланова поёт! Пошли, послушаем!

– Где? – у  всех вопрос.

– Да там, в зоне. В ту зону нам доступа не было. Но мы высыпали из гаража и к вахте, а там уже народ, вытянув головы, слушает. И вертухай на вышке – это я хорошо запомнил – положил руки на автомат и тоже слушает. Мы забрались в кузов машины, но и оттуда ничего не видно: забор-то высоченный. Там, за забором, эстрада – мы её строили. Посмотреть хочется, но на вышку, на забор не полезешь.

Слышу:

– По морозу босиком. К милому ходила...

Русланова! Она! Её голос. Её голос ни с каким другим не спутаешь. А тут народ подходит, на машину к нам лезут, и все одно слово: "Русланова! Русланова!" После каждой песни – аплодисменты, да такие, что, казалось, забор вот-вот повалится. Часа два она пела. Мы в свою зону в тот день к сроку опоздали. Вообще-то мы могли сказать, что задержались на работе, нам доверяли, а тут у нас причина опоздания как бы ещё весомее, чем работа, была. Мы Русланову слушали.

– Что же было слышно о Руслановой? - спросил я.

– А ничего! Из той зоны ничего нельзя было узнать, у нас прямого общения с номерниками не было, не могло быть. Я так думаю, что она там случайно была. Ведь та зона была чисто мужская, лагерь особого назначения, а Русланова, скорее всего, этапом через ту зону проходила, а может, ради концерта привозили её из другого какого места.

Правда, позднее я слышал от многих людей, что её видели на Ивановских базах. Оказалось у меня и ещё одно свидетельство о пребывании в Томусе Лидии Андреевны Руслановой. Первый узник лагеря в Ольжерасе Август Кондратьевич Шарапов весь свой срок был на расконвойке. Он стал первым шофером будущего Междуреченска. Возил различные грузы из Сталинска (Новокузнецка) до Ольжераса.

Не мог он проехать мимо гигантского лагеря, который находился на трассе в Мысках. По какой-то надобности ему необходимо было там остановиться. И как раз в тот день, когда в лагере проходил концерт Лидии Руслановой. Это было в конце лета, как он утверждает, но вот в каком году, запамятовал: "То ли в пятьдесят первом, то ли в пятидесятом, но не раньше и не позже".

Концерт проходил под открытым небом, в зоне, на огромной площадке перед вахтой. С певицей были двое мужчин. Один объявлял, а другой аккомпанировал на роскошном баяне. У Руслановой, видимо, было хорошее настроение, и несколько песен по настойчивой просьбе благодарных слушателей ей пришлось исполнять по нескольку раз, но они чередовались с другими песнями.

Мест на лавках всем не хватало, большая часть заключенных стояла полукольцом рядом с импровизированной сценой. На полу был постелен богатый ковер. Кто-то из расконвоированных шоферов из той зоны, знакомый Шарапову, говорил, что тот ковер он привез из квартиры самого начальника лагеря, генерала.

Супруги Табаковы впервые видели Лидию Андреевну в Кырларе, как они сказали, в конце лета. Маркин – под осень. Выходит, что Русланову везли через все лагеря по дороге от Абагура до Кырлара, если её ещё и на Ивановских базах видели. Здесь, скорее всего, она ожидала со своей охраной оказию, чтобы по Усе добраться до места своего назначения – в зону под Кырларом, где её и видели много раз супруги Табаковы.

– Русланова в Абагуре была! Это я знаю точно. Слышал и о том эпизоде во время ночного пересчёта. – Николай Степанович Оселедкин завершил свою службу в МВД в звании майора.

А в ту морозную ночь пятидесятого года он был капитаном, располагал большой информацией.

Поиски следов Лидии Андреевны Руслановой в наших краях продолжаются, и я с большой уверенностью хочу сообщить читателям, что Русланова здесь была.

Источник: https://litmap.kemrsl.ru/documents/works/108_siblag-gulaga.pdf

 Наша справка

Лидия Андреевна Русланова (14 октября 1900 год, село Чернавка, Сердобский уезд, Саратовская губерния – 21 сентября 1973) – советская певица, заслуженная артистка РСФСР (1942). Проживала в Москве. Основное место в репертуаре Л.А. Руслановой занимали русские народные песни. Была одной из самых популярных исполнительниц своего времени в СССР. Её исполнение русских народных песен считают эталонным.