Василий Попок: Мы были и остались вездесущими

(Автор – Василий Борисович Попок. Родился 1 февраля 1946 года в г.Топки Кемеровской области. Работал в городских, районных и областных газетах Кузбасса. Печатался как журналист и литератор в разных газетах и журналах, столичных и местных.

Лауреат премии «Журналист Кузбасса» (1989 год). Лауреат премий Кузбасса (2000 год), «Туристический Оскар» (2000). Награжден медалями области - «За особый вклад в развитие Кузбасса», «60 лет Кемеровской области». Номинант премии «Журналистика как поступок».

Автор книг: «Кто нас накормит?», Кемерово, 1990; «Посолонь», Кемерово, 2002; «Деревенский дневник», Кемерово, 2006;

«Путешествие с друзьями», Кемерово, 2006.

Член Союза журналистов России, член Союза писателей России.

Живет в Кемерово).

Договоримся загодя, «на берегу»: я, конечно, не историк. Значит, не объективен. Нижепоследующее — всего лишь мои личные впечатления от изрядного стажа, сорока лет, которые я проработал в разного рода периодических изданиях. В основном дома, в Кузбассе. В его газетах. Если не считать небольшого времени, проведенного в ранней молодости на Севере — в радиоредакциях Таймыра и Ямала.

Последнее время я живу нараскоряку (прошу прощения за такое неблагозвучное слово): день-два, иногда неделю — в городе, потом столько же в деревне. И летом, и зимой. Золотой осенью и слякотной весной. Старая, едва ли не столетняя моя изба стоит на угоре, близ речки. Выйдешь из сенец и смотришь на белоствольный березовый лес на том берегу. А он, живой и растущий, вглядывается (это Геннадий Юров навёл на мысль) в праздного меня…

Деревня большая. Село на полторы тысячи человек. Есть своя почта. Газетных подписчиков здесь около сотни. Спросом пользуются газеты объявлений и сканвордов. И всякие специализированные, вроде «Моей усадьбы». Областной «Кузбасс», даже цветной четверговый, с телевизионной программой, выписывают немногие. Таких адресов около десятка. В их числе сельсовет и школа.

В затяжной Новый год мне «Кузбасс» вообще не носили. Объяснили так: газета из редакции не вышла. Загуляли, дескать, журналисты и про работу забыли. Тоже, мол, люди. И смешно, и грешно. С одной стороны, я почтарей понимаю: разве ж охота по морозу из-за одной газеты тащиться на дальний конец деревни? С другой, за товарищей обидно: работали, чего-то там писали, фотографировали, секретариат трудился, художник на Рождество просто-таки до иконописи поднялся, а тебе говорят — из редакции не вышла.

Признаюсь: поскандалил я. И с той поры газету носят строго регулярно: три раза в деревню почтовая машина приходит, и три раза — во вторник, четверг и субботу — получаю родной «Кузбасс». Понятно, что в четверг и субботу сразу по два номера. В годы, когда начинался мой журналистский путь (целую жизнь назад), малоальски похожее равнодушие к прессе представить было невозможно.

Газет и журналов выходило, конечно, по сравнению с новыми временами, немного. Это сейчас глянешь на газетный киоск — глаза вразбежку  Да все такое цветное, вызывающее и зазывающее. А тогда было несколько центральных во главе с «Правдой» и «Огоньком», пара областных и районная или городская «сплетница»; ну, еще многотиражные на крупных предприятиях. Все они до ухода на растопку или раскурку прочитывались от заголовка до выпускных данных. Две-три газеты выписать на семью — это обычно, это норма. И даже литературные журналы вроде «Нового мира», «Знамени» и быстро набравшей популярность «Юности» не выглядели редкостью в сельском или, тем более, городском, как бы более культурном, доме.

Так что работы у почтарей, ходивших «с толстой сумкой на ремне», было очень много. А общественный статус газетчиков и газет стоял очень высоко. Редактор городской или районной газеты — обязательно заседатель в местном верховном органе власти, в бюро райкома или горкома. И депутат соответствующего Совета. То же в области: даже завотделом газеты (в отделе всего-то два сотрудника вместе с заведующим) или такого же ранга работник радио и телевидения — «номенклатура» обкома партии, его кандидатуру специально рассматривают в синклите главных людей Кузбасса, задавая разные каверзные вопросы, и утверждают голосованием. Про столичных руководителей прессы молчу — те вообще небожители.

Особо скажу про телевизионщиков, которым буквально поклонялись. Услышав имя Галины Скударновой (она была на областном телевидении одной из первых дикторш), любой старше сорока и сегодня встрепенется. А передачи вроде сатирического «Горчичника» сразу становились фольклором. У отборных советских красавиц, ведущих новости на центральном ТВ, учились макияжу, с ухоженных корреспондентов «Международной панорамы» заимствовали манеру завязывать галстуки.

Журналистская известность в те годы — обыденность. Всесоюзные имена у всех на слуху. Телекомментатора Александра Бовина, баллот ровавшегося в депутаты по Мариинску, встречали и принимали, словно пророка. Я сам тому случайный свидетель. Но и популярность коллег в небольших городках и больших селах — из похожей корзинки. Да про себя скажу. После десяти лет работы в березовской городской газете я за полчаса пути от дома до редакции едва голову не отматывал в приветственных кивках и поклонах — я всех знал, и меня все знали.

Повторяясь, еще раз скажу: насыщенность прессой, как бумажной, так и электронной, была необычайной. Подписной тираж «Правды» — больше двадцати миллионов. «Кузбасс» выходил 250 тысячами. Радио, причём не развлекательное, дрыгающееся нынешнее FM, но серьезное, информационно насыщенное (посейчас вспоминаются сельские репортажи Надежды Маркиной и ее медовый голос) вещало в каждом доме и каждой квартире.

А потом в дома вошло и телевидение. О прессе заботились и ею гордились власти всех рангов и уровней. Не случайно, что начало массовой застройке заискитимской части Кемерова было положено телецентром и жилым кварталом вокруг него.

Вскоре там же в дополнение к уже существовавшему областному полиграфическому комбинату отстроили большой редакционно-издательский комплекс. Новейшие по тем временам печатные машины, цеха с высоченными потолками. В редакционной части, где разместились две главные газеты области — «Кузбасс» и «Комсомолец Кузбасса» — удобные кабинеты для журналистов с «княжеской» (выражение «кузбассовца» Льва Амбиндера) офисной мебелью. Она по сей день служит, вот уж, почитай, сорок лет.

За годы журналистского стажа мне поработалось в городских («За коммунизм» — березовская газета — и «Тайгинский рабочий») и районных (топкинский «Ленинский путь» и кемеровская «Заря») газетах. И в многотиражных — тоже, в «Шахтостроителе» треста «Кемеровошахтострой», она издавалась в Березовском, и дивизионной «На боевом посту», когда служил в армии. Областные, понятно, тоже прошел, да и не одну.

Но ближе к сердцу все же газеты небольшие, в тесных редакциях и со всегдашней семейной атмосферой. С шахматами на продавленном диване. С периодическими коллективными гулянками на природе или просто в редакторском кабинете. И, конечно, с работой. Напряженной, несравнимой по интенсивности работой в том же «Кузбассе». «Многописанием» называл образ жизни районного газетчика Анатолий Паршинцев, прошедший эту же школу. Городская или районная трехразовая, четыре полосы формата А-3, выпускалась восемью сотрудниками, включая сюда редактора и фотографа. Три выпускных дня — работа с первой, информационной полосой, большая часть информации собиралась по телефону, а связь тогда была… Эх, связь.

В «Рабоче-крестьянском корреспонденте» (существовал и такой журнальчик) сотрудника отдела газетной информации карикатуристы рисовали с телефонным аппаратом вместо головы. В остальные дни — командировки. Нас было мало, но мы были вездесущи.

Мы встречались со своими читателями на стройках и автобазах, на лесосеках и буровых, в шахтах и на заводах. И даже во внеурочное время: при редакции сбилась литературная группа, куда носили свои поэтические и прозаические опусы все, кому не лень. И поскольку в штатном расписании мы числились литературными сотрудниками, то, значит, и по должности были литературными авторитетами.

На отдыхе то же самое: День печати (раньше он был одним из весенних праздников — 5 мая) в Березовском отмечался на речке Барзас, у подвесного моста. Там, на пригорке, росла чесночно пахнущая молодая колба, прибрежные березы давали нежный сок, а вино, хлеб и немножко колбаски мы привозили из города. Запаливали теплинку и мирно беседовали.

Рядом шла дорога, к нам на костерок заглядывали случайные проезжие и прохожие, всякий раз оказываясь близкими знакомыми. Над нами стоял добродушный толстяк с виду, но по сути кремень Владимир Денисович Чворо, умевший заставить работать даже такого лентяя и сибарита, как я.

Мы всегда были, что называется, «в тонусе». Мы пахали, как волы. Но, несмотря на «потогонную» систему внутриредакционных стимулов, придуманную Чворо, мы не исписались и не сошли на штампы и газетные пошлости — трое из нас со временем стали членами Союза писателей России. Назову с гордостью Владимира Иванова и Владимира Соколова. Третьим — себя, любимого.

Разумеется, в ту компартийную пору мы были включены во всеохватную партийную агитационно-пропагандистскую систему. Всякое постановление парткома любого ранга, от ЦК до самых до окраин, заканчивалось требованием к прессе идеологически обеспечивать важные хозяйственные кампании. В угольном городе Березовском мы, помнится, все время обеспечивали опережающий рост очистного фронта и внушали каждому работнику, что он должен быть экономистом на своем рабочем месте. А также соревноваться за право называться коллективом коммунистического труда.

Когда же я стал работать редактором газеты Кемеровского района (такие кульбиты, из города на село, были в порядке вещей в номенклатурной табели), то задач стало еще больше. И они стали намного разнообразнее и отчасти забавнее. Я с коллегами идеологически обеспечивал сев и уборку, борьбу с луговым мотыльком, доставку органических удобрений (в смысле — навоза) в поля. В этом ряду было искусственное осеменение коров, иначе называвшееся «посевная в животноводстве».

И все это (заявляю практически без иронии) отражало большую эффективность руководства сельским хозяйством со стороны партийных органов: в 70-е — 80- е годы кузбасское село переживало период расцвета, активно наращивая производство зерна, фуража, молока и мяса. Попутно с нежностью вспомню специфическую сельскую терминологию. Это понятные только посвященным (а для непосвященных — странные) словосочетания. Вот парочка на случай: «ремонтная телка» (в переводе — телка, приходящая на замену отдоившейся корове во время обновления, то бишь «ремонта стада») или «деловая молодка» (молодая курица, активно несущая яйца).

В период времени, который почему-то назвали «застоем», мы росли во всех сферах жизни. Пускай в Кремле сидели смешные старцы, но города  поднимались, как грибы после дождя: Березовский, Полысаево, Междуреченск. Застраивались новыми домами села.

Стольный Кемерово еще в 70-е годы кончался подслеповатой деревенькой в болотистой пойме Искитимки. А к концу 80-х многоэтажно шагнул до Суховского озера. И все это, еще раз повторяю без всякой иронии, свершалось в результате компетентного партийного руководства волшебными руками нашего «гегемона» — рабочего класса, его союзника — колхозного крестьянства и, вестимо, трудовой интеллигенции.

Сегодня мне сильно не хватает на газетной полосе «гегемона». Да просто работающего человека не хватает. Не персонажа «стильной жизни», носящего особые штаны, пьющего не пиво с водкой, а какие-то особенные напитки со странными названиями, кушающего «ланч», а не комплексный обед за рупь двадцать, и регулярно бывающего на Мальдивских островах.

Мне не хватает полнотелой доярки рядом с жующей сладкий силос коровой. Не хватает грамотных корреспонденций из села, без ляпов. Вот, скажем, таких ляпов: кузбасских коров нынешние коллеги, изредка залетая на фермы, называют «буренками», хотя в Кузбассе дойное поголовье не бурой, иначе красной степной, а черно-пестрой породы, то есть — очевидные «пеструхи». Я соскучился о чумазом горняке на фоне органной крепи. Белозубом парне в строительной каске. Или вот лесоруба увидеть бы на первой полосе, чтоб с бензопилой на плече. Врача в белом халате. Ученого на фоне исписанной формулами доски. Поэта, выступающего в сельском клубе или школе. Повсеместных призывов к социалистическому соревнованию — «догнать и перегнать» — тоже не хватает, уж простите за странность.

Но что делать? Старая советская журналистика ушла. Забыты ее постулаты. Канули в небытие ее кумиры. Однако прежде чем ей испустить дух и стать той, какая она есть нынче, эта журналистика пережила период небывалого, невероятного, изумительного подъема. Редкие нынешние вспоминают об этом. Мало кто помнит очерки о «прорабах перестройки» в «Советской России» («Совраске», по-газетному) — одной из самых лучших газет позднесоветского времени. Или телевизионный «Прожектор перестройки». Не говорю о том, что и саму «перестройку» забыли, предварительно всячески охаяв. И «слева» охаяв, из коммунистического стана, и «справа», из стана либерального.

Однако именно лихие, небывало острые для того все еще несмелого времени сюжеты «Прожектора» стали формальным поводом для шахтерской забастовки 1989 года, начавшейся в Междуреченске. Мужики-шахтеры писали-писали в «Прожектор», что расплодившееся, как тараканы  на кухне, начальство в ответ на заявляемые претензии врет, а мер никаких не предпринимает, даже хозяйственного мыла в мойке нет, не говоря про пустые магазины. Ну, и пошли в атаку «на штабы».

Тем более, сам товарищ генеральный секретарь Коммунистической партии Михаил Горбачев призывал через перестроечную советскую прессу: мы сверху нажмем на бюрократов, а вы, мол, снизу им поддайте. Поддали, выйдя на «площади несогласия», — так с легкой руки коллег назвали гудящие непримиримой толпой июльские площади шахтерских городов.

Рабочее движение и его вожди тут же стали любимыми персонажами кузбасской журналистики. Начала, по-видимому, прокопьевская «Шахтерская правда». В ней тогда редакторствовал покойный Валерий Гужвенко. Прокопьевск оказался центром шахтерского сопротивления бю- рократии. Здесь образовался Совет рабочих комитетов Кузбасса. Отсюда велась прямая радиотрансляция заседаний стачечного актива. «Шахтерская правда» выходила в аварийном режиме (хотя вообще-то именно такой режим выпуска — репортаж со словом «вчера» или даже «сегодня» есть желательная профессиональная норма), ежедневно, рано утром редактор и сотрудники «Шахтерки» раздавали забастовщикам свежие номера с самыми свежими новостями.

О многом (прежде всего о результатах переговоров с властью) узнать было негде, об этом они узнавали исключительно из городской газеты, жившей в гуще событий. Гужвенко однажды лучезарно улыбнулся: вот, мол, настоящее журналистское счастье — в такой востребованности оно и состоит.

В эти годы перед нами заяснел прозрачный свет гласности. Гласность большинством коллег понималась как избавление от опеки (и зачастую диктата) партийных комитетов. Дескать, мы же с партийными билетами в кармане, доверяйте нам. На волне этого доверия журналисты начали потихоньку выпутываться из свивальника агитационно-пропагандистской системы. Особенно исхитрялся телевизионный «Пульс», ведомый Александром Колпаковым при благожелательном «попустительстве» председателя Кемеровского телерадиокомитета Геннадия Митякина. А где-то уже появились издания, которые были ничьими «органами». Иногда они выглядели как полуразрешенные, почти что подпольные. К примеру, новокузнецкий журнальчик «Кузнецкие ведомости» под редакторством Юрия Бутченко. Или бюллетень Сибирского информационного агентства во главе с новосибирским диссидентом Алексеем Мананниковым. Он воспроизводился репринтным способом где-то в Академгородке на листочках тетрадного формата и развозился по городам и весям энтузиастами.

Корреспонденции СибИА дублировались зарубежными радиоголосами (с них сняли запрет, «глушилки» уничтожили), помнится, на радио «Свобода» даже появилась рубрика «Голоса Сибири». Болезнь независимости, подобная детской болезни ветрянке, тогда охватила всех.

Вот в преддверии провозглашенного несколькими годами позже «парада суверенитетов» один среднерусский городок объявил воздушное пространство над собой суверенным и запретил полеты любой авиации. Вот братья-хакасы занялись дележом «родовых гор». Горный Алтай поставил вооруженный пост на границе бывшей автономной области. Значительней выглядели претензии прибалтов и среднеазиатских республик. И всех других «братских». И «союз нерушимый» начал разваливаться... Куда конь с копытом, туда и рак с клешней.

Мы тоже поднялись за независимость. Редактор междуреченского «Знамени шахтера» Петр Шабрихин не был никаким диссидентом, но в выходных данных обозначил свою газету как инструмент общественного контроля за городскими делами. При том, что формально «Знамя шахтера» оставалось печатным органом горкома КПСС и горсовета, которыми Шабрихин был в свое время назначен редактором.

Далее всех продвинулась по части независимости «Наша газета» — издание рабочего движения, появившееся на свет в начале декабря 1989 года как бюллетень Союза трудящихся Кузбасса (забастовочное движение основало такую поначалу жутко популярную общественную организацию, куда не возбранялось, впрочем, вступать и членам КПСС).

В числе трех соредакторов был и ваш покорный слуга. Для первых выпусков еще не узаконенной «НГ» был избран довольно любопытный механизм — площадь, которую газете предоставили городские многотиражные газеты. Вернее, их редакторы.

Первой стала — светлой памяти — Алла Голованова и орган парткома НПО «Карболит» по имени «Химик». Потом Татьяна Колоколова и «Строитель» из треста «Кузбасспромстрой». Третьей — «Железнодорожник Кузбасса» и Юрий Гагин. И, конечно, начальник Кемеровской железной дороги Аман Тулеев, благословивший издание. Ну, и пошло-поехало. Скоро «Наша газета» дожила до узаконения (решение о ней принимало бюро обкома КПСС), а вскоре, пережив звездные часы своего начала, — до морального краха.

Но прежде наросли, как грибы после теплого дождика, другие издания. Как серьезные («Явь», «Шанс», «Левый берег»), так и скабрезные. Припоминаю газетку «Виват, сенсация!», специализировавшуюся на перепечатках из «Спид-Инфо» (той же желтизны листок, только столичный), брачных объявлениях и корреспонденциях «с перчиком» типа «Любовь бомжа», «Любовь секретарши» и т.п.

Вообще-то в ту пору обогатиться было довольно легко. Печатные издания уподобились кооперативам, паразитировавшим на плановой социалистической системе, — цены-то на сырье (применительно к прессе — на бумагу и типографские услуги) были твердые, государственные, а продукция продавалась по рыночным ценам. Номер официального «Кузбасса», к примеру, в 1990 году стоил три копейки, а номер неофициальной «Нашей газеты» — двадцать.

Когда либеральные реформаторы покончили с социализмом, отпустив цены на все и вся, «независимая пресса» тут же вымерла. Разумеется, независимость я понимаю как отсутствие контроля извне, как финансовую, идеологическую и моральную самостоятельность коллектива того или иного издания. Если телеканалом, газетой или журналом владеет банкир или спекулянт (как Гусинский владел «НТВ», а Березовский — «Коммерсантом»), то не стоит надувать щеки и бравировать перед официальными изданиями отсутствием контроля со стороны государства: ты, конечно, не государственный работник, но ты для своего владельца всего лишь «говорящее орудие», что бы иное он по этому поводу ни утверждал.

Вновь, как нельзя кстати, к месту и ко времени пришлась гениальная статья вождя мирового пролетариата Владимира Ленина «Партийная организация и партийная литература». Более или менее принципу независимости отвечал пореформенный «Комсомолец Кузбасса», переименованный в «Кузнецкий край». Развалившийся комсомол никакой помощи газете оказать не мог. Образовалось закрытое акционерное общество.

Доходы газеты — продажа тиража и реклама. Летом, когда рекламные доходы падали, переставали платить зарплату сотрудникам. Вновь оживали зимой. С течением времени образовался довольно внушительный фонд акций, принадлежавший обществу, — это сотрудники, чтоб поправить материальное положение, продавали акции. Или, вернее, дарили. Правда, за деньги, по внутриредакционной цене, весьма небольшой.

Редактор и глава ЗАО Евгений Богданов стал понемногу выводить акции за пределы общества, продавая (даря) их сторонним инвесторам по рыночной цене. И наступил момент, когда «акула капитализма» в лице «ЕвразХолдинга» скупила эти акции и стала хозяином газеты.

Уйдя из редакции оскорбленным в лучших чувствах (вина за собственную неосмотрительность была возложена на внешние силы), Богданов основал газету «Край». По форме и отчасти по содержанию это была ностальгия по временам «романтической демократии». Правда, лихая критика «Края» била по персонам и личностям, а не по явлениям и принципам. Держалась газета за счет доброхотных подаяний и продажи газетной площади политикам разного окраса и масштаба. Иногда сущим проходимцам. Кончина газеты ожидалась и пришла. Вместе с нею скоропостижно сгорел Женя Богданов.

После августа 1991 года некоторое время особняком держался «Кузбасс». Обком КПСС исчез, но государственная власть осталась и, значит, сохранилась государственная помощь главной газете области. Редакция в ту пору идеологически ориентировалась на близко стоявшего к КПРФ Председателя областного Совета (тогда — Законодательного собрания) Амана Тулеева и конгломерат «левых» движений «Трудовой Кузбасс».

Газета стала весьма политизированной, но мы в ту пору все были людьми политическими, и интерес к ней сохранялся. Финансировался «Кузбасс», ясное дело, через областную Администрацию, которую в те годы возглавлял ельцинский назначенец и герой «ав- густовской революции». Газете пригрозили закрытием за нелояльность, и «Кузбасс» смирился, из него исчезли популярные имена (Петр Бугаев показывал мне большую стопу отвергнутых материалов за несколько лет), поскучнел и покатился тиражом вниз.

Для журналистики пришли не лучшие времена. В процессе начавшейся политической войны между ельцинским назначенцем и депутатами Законодательного собрания во главе с Аманом Тулеевым начались репрессии. «Кузнецкий край», стоявший на стороне депутатов, заездили проверками и судебными исками. С подконтрольными масс-медиа обходились вообще без церемоний. Разве что пенсионерских «Земляков» щадили…

Были и попытки уволить главу областного радио Алексея Калинина. На его защиту встала областная журналистская организация и коллектив облрадио. Председателем телерадиокомитета стал бывший партработник. Прихлопнули талантливый телевизионный журнал «Отдел 5» и разогнали его ядро, которое составляли бывшие корреспонденты информацион- ной программы «Пульс» Андрей Андреев, Станислав Корнейко и Наталья Лахреева. Они стали безработными и вернулись в профессию не скоро.

Главная газета области «Кузбасс» оттаяла только после возвращения Амана Тулеева в регион и назначения на редакторскую должность Виктора Кладчихина. Все годы безвременья сохраняли читателя и относительную финансовую и моральную независимость городские газеты «Кузнецкий рабочий» (Новокузнецк) и «Шахтерская правда» (Прокопьевск). Они и сейчас сохраняют позиции, несмотря на возрастающую конкуренцию со стороны нового поколения прессы. Причем, успешнее всех сегодня, пожалуй, работают региональные приложения к центральным газетам.

Местные выпуски «Комсомолки», «Аргументов и фактов», «Российской газеты», как мне кажется, весьма популярны, ибо универсальны, культивируя и развлекательность, и серьезность. В том числе серьезность политическую. Но в целом (отмечу это с сожалением) интерес к политике угасает.

Когда-то мы пели вслед за рокером Виктором Цоем «Перемен! Мы ждем перемен!», сегодня видим, что перемены принесли добро далеко не всем. В последние годы забрезжил свет в конце туннеля — с возвращением в Кузбасс Амана Тулеева, фактически реанимировавшего экономику области.

Кстати, живой всплеск интереса к масс-медиа вновь возник в конце 90- х. Пришедшие «дербанить» Кузбасс экономические авантюристы начали с налаживания информационного обеспечения. На пустом месте возникли новые газеты. Их делали «варяги», специалисты по политтехнологиям. Нажим на общество был энергичный и массированный. Достаточно сказать, что пресловутый «МИКОМ» выдвинул своих кандидатов по всем округам на выборах в областной Совет. Но после абсолютного поражения сошел на нет. Тут же закрылись его газеты и угасли телевизионные каналы.

«Районки» и «горожанки» стали «органами» или просто информационными листками местных администраций. Субъекты экономической деятельности обзавелись собственными пресс-службами и создают благоприятный «имидж» своей деятельности покупкой газетной площади в газетах, вещательного времени на радио и телевидении. Однако «Кузбасс», в котором я теперь работаю, чувствует себя неплохо. Он оброс разного рода приложениями на все вкусы. Выходит епархиальная вкладка для православных. Отдельной почти что газетой — приложение для бизнесменов «Опора». Плюс «Сад и огород». И многое другое …

Говорят, человек проживает за отмеренное ему время несколько жизней. В разные свои периоды он разный. В юности — один. В зрелости — другой человек. Но наша пресса вовсе не стареет вслед за мной. Нет. Она всегда молода. Просто она постоянно меняется, становясь читателю не только учителем и наставником, но и другом.

Посмотрите на киоск  печати — в глазах пестрит от разнообразия глянцевых обложек. Разве можно, видя такое, говорить о крахе прессы?

Равно востребованы радио и телевидение, которые тоже меняются следом за временем. Во многих квартирах сегодня кабельное телевидение — сорок и больше каналов. Даже в нашей деревне стали появляться круглые «уши» спутниковых антенн. И вовсе молчу про мобильную связь (набрал простой номер, и слушай новости) и Интернет — всеохватную паутину, живущую своими законами, не подконтрольную никому. Так что, сожалея (наверное, прежде всего о молодости), не жалею. Новые времена поют новые песни.

Василий Попок.

Источник: Книга «Журналистика Кузбасса: строки истории», Кемерово, 2008 год