Чихачёв Пётр Александрович (к 215-летию со дня рождения)
Географ, геолог и картограф, почётный член Петербургской Академии Наук, главным достижением которого считается открытие одного из крупнейших в мире каменноугольных бассейнов – Кузнецкого. П. А. Чихачёв составил первую геологическую карту бассейна и определил его размеры.
Через Кузнецк, Зенково и Афонино
Август 1842 года. В пределы нынешней Кемеровской области со стороны Ачинска вошёл конный караван в полсотни всадников под охраной двух конных казаков. Путники остановились на почтовой станции Итат, – это было село дворов на триста с постоялыми дворами, трактирами, сенным базаром, и вообще всем, что нужно для обслуживания проезжающих по оживленному Московско-Сибирскому тракту.
Группа даже на первый взгляд отличалась от обычных торговых обозов, и, как тут же стало известно из подорожных бумаг, она и впрямь должна была отличаться. Это была научная экспедиция. По документам значилось, что в нее входят топограф Н. Боярский, художник Е. Е. Мейер, горный кандидат В. Серков, промывальщик Калинин, лекарский ученик Ануфриев, толмач (переводчик) Хабаров... Возглавлял команду П. А. Чихачёв.
Тот самый Пётр Александрович Чихачев, географ и геолог, в будущем почётный член Петербургской Академии Наук. Сейчас его имя значится во всех справочниках, включая словарь Брокгауза и Ефрона. Известно, что большую часть жизни этот человек провёл во Франции. По материалам своих путешествий дал географическое и геологическое описание целых географических районов и даже целых стран.
Мы же остановимся на его биографии не только потому, что именно он назвал наши места, составляющие значительную часть Кемеровской области, Кузнецким угольным бассейном. Вторая причина для этого – новые и неожиданные обстоятельства. Исследования последних лет добавили к его биографии такие подробности, о которых в жизнеописаниях прежних лет нет даже намёка. Подобное мы встречаем и в наследии других путешественников. Вышла же, к примеру, недавно книга о дальневосточном исследователе В. К. Арсеньеве, авторе популярнейшего «Дерсу Узала». В ней показана ещё одна, «параллельная», карьера Владимира Клавдиевича. Карьера офицера разведки русской армии. Но обо всём по порядку.
Пётр Александрович Чихачёв родился 16 (28) августа 1808 года в Большом Гатчинском дворце, летней резиденции вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Отец его, Александр Петрович, отставной полковник лейб-гвардии Преображенского полка, в 1804 году был назначен директором города Гатчина – были, оказывается, тогда такие должности. Он «возглавлял градское поселение и осуществлял главное смотрение над дворцом и принадлежностями к оному».
Переходя на гражданскую службу, Александр Петрович получил чин действительного статского советника. Мать, Анна Фёдоровна, урожденная Бестужева-Рюмина, двоюродная сестра будущего декабриста. Женщина высокой культуры, энергичная и весьма сведущая в придворном этикете, она всё своё время уделяла воспитанию сыновей – младший брат Петра Платон появился на свет в 1812 году.
Пётр и Платон получили в высшей степени основательное и многостороннее домашнее образование. В двенадцать лет Петя свободно владел немецким и французским, а затем уже в Царском Селе изучил греческий и латинский языки. Вскоре семья переехала в Царское село, где был куплен дом вблизи лицея, того самого, в котором чуть ранее обучался Александр Пушкин. Однако родители решили продолжить воспитание сыновей дома, но с приглашением лицейской профессуры. В 1823 году Пётр становится студентом в ведомстве Государственной коллегии иностранных дел. В 1827 умер отец. Сыновья продали принадлежавшие Чихачёвым имения в Тамбовской и Саратовской губерниях, а также дом в Царском Селе и переехали в Петербург. Для обоих начался самостоятельный период жизни.
В 1829 года закончился срок стажировки Петра Александровича в Коллегии иностранных дел, а в марте следующего года он поступил на правах вольного слушателя в университет, где осваивал в течение 10 месяцев, при похвальном поведении, науки юридического факультета. Естественные науки настолько увлекли Петра Александровича, что он в 1829-1830 годах неоднократно выезжал в страны Западной Европы для слушания лекций крупнейших учёных.
Вернувшись в Петербург на работу в Министерство иностранных дел, Пётр Александрович довольно быстро стал продвигаться по служебной лестнице. 5 апреля 1830 года актуариус Пётр Чихачёв был пожалован в переводчики Государственной коллегии иностранных дел и 30 апреля направлен в Азиатский департамент. И далее нам надо читать не спеша.
В Азиатском департаменте Министерства иностранных дел Чихачев, как значится в его биографиях, занимался преимущественно восточным вопросом. Он посетил Египет, путешествовал по Палестине, Ливийской пустыне, Синаю и Сирии, и вскоре получил место при русском посольстве в Константинополе. Наряду со своими служебными обязанностями помощника секретаря занимался изучением истории и этнографии народов Азии. А перед тем, как судьба занесла его на постоялый двор в самой середине Сибири, он посетил города Оттоманской империи, Испанию, Португалию, Италию, Францию и другие европейские государства. Но в 1836 году оставил службу и решил посвятить себя научным исследованиям.
В 1839 году по рекомендации великого Александра Гумбольдта, немецкого учёного с мировым именем, Пётр Александрович приступил к изучению Аппенинского полуострова. И за два года составил его геологическую карту. Оказывается, у просвещённого государства в центре Европы до тех пор таковой вообще не было! Но для этого молодому ученому пришлось объехать её всю. В подробных биографических очерках этот период его жизни пестрит такими романтическими названиями, оставшимися в нашей памяти из школьного детства, из романов об освободительных войнах Спартака и Гарибальди.
Как они звучат! Район Кастель-Саррацино, вершины Монте-Вультуре, река Гарильяно, вулканическая зона Неаполитанского района. Оказывается, он четыре месяца изучал окрестности Неаполя, район Рокка-Монфинэ, флегренские поля, вулкан Везувий, острова Искья, Капри и так далее.
И после всего этого романтического великолепия, он возвращается в Россию. По представлению штаба Корпуса горных инженеров, распоряжением царя Николая I, Пётр Александрович получает государственную должность чиновника особых поручений при министре финансов, и командируется в Алтайский горный округ.
Перед этим штаб Корпуса горных инженеров за подписью генерала от Инфантерии Канкрина направляет императору следующую просьбу: «…Признавая полезным приступить к подробным поискам, предварительно обследовать оный край, назначить надворного советника, камер-юнкера Чихачёва, путешествовавшего уже перед сим во многих странах, и о способностях, и о знаниях коего свидетельствуют с особою похвалою несколько европейских учёных, а особенно барон Гумбольдт…».
Получив распоряжение Николая I, Штаб выдает «Приказ по совершению научной экспедиции» со всеми указаниями. В частности, там говорится: «Для пособия Вам будут даны в Барнауле от горного начальника горный межевщик, знакомый с глазомерною съёмкою, горный кандидат или штейгер, знакомый с золотопесчаным производством и расторопный промывальщик, а в Бийске по распоряжению Томского гражданского губернатора Вы получите для Вашего сопровождения двух городовых казаков и переводчика, или толмача…».
В ответ Чихачёв на имя генерала Канкрина писал: «Я готов как можно быстрее стать под ваши знамена… уверен, что хотя многие из солдат Родины превосходят меня способностями и знанием, но на поле сражения я не уступлю никому из них в упорстве и рвении».
Уместно сказать, что на Алтае к тому времени побывало немало учёных из России и Европы, и к этому мы тоже ещё вернемся.
В марте 1842 Пётр Александрович со спутниками выехал из Петербурга. Экспедиция на экипажах прибыла в Бийск 5 мая, и отсюда караваном, общим числом в 52 верховых и вьючных лошади, включая сменных, направилась в Горный Алтай.
Ближайшей задачей было добраться до устья реки Чуи. Сегодня, по горному серпантину Чуйского тракта на машине на это надо затрать почти день, – расстояние более 600 километров. Они добрались почти за месяц. Каждый любопытствующий может проследить путь экспедиции по записям самого Петра Александровича, – они подробны и интересны. Они и нам помогут не раз.
Читаем запись: «1 июня. Ветер улёгся и погода прекрасная. С тех пор как мы вступили в Курайскую степь, каждый раз с заходом солнца температура обычно опускалась ниже нуля».
Знакомые названия, знакомые места, особенно для путешественников. Это из села Курай берут сегодня начало пешие горные маршруты через ледник Актру. У подножия Актру ещё в 1960-е годы сохранялся альпинистский лагерь, там же работал ежегодный лагерь гляциологов Томского государственного университета. Студенты и преподаватели во главе с бессменным профессором Троновым проводили в палатках и домиках под ледником лето. Раздаются речи о восстановлении лагеря, – может, это и произойдет...
А вот место, которое в наши времена является райцентром Кош-Агач. «Мы переправились через Чую несколько выше Чаган-Бургазы. Следуя в западном направлении, примерно через полчаса мы достигли того, что в этом крае называется «русскими избами». Это три или четыре небольших сарая, построенных купцами из Бийска, откуда они приезжают сюда два раза в год для меновой торговли с передовыми постами, находящимися на небольшом расстоянии от этих мест. Когда подумаешь, что эта торговля, о которой я уже упоминал, ни одним правительством не поддерживается никакой гарантией, способной дать торговому предприятию широкий размах и стабильность, нельзя не удивляться, как эти смелые спекулянты добровольно подвергают себя тяготам рискованного пути и доверяют свою жизнь волнам Катуни, часто не имея других способов передвижения, кроме нескольких сшитых вместе оленьих шкур. И всё это предпринимается, чтобы перевезти небольшое количество товаров, которые с минуты на минуту одно из государств может объявить контрабандой. Вот как сильна жажда наживы, вот какова привлекательность спекуляций! Хотя эти жалкие лачуги без окон и дверей, заваленные досками и землей, не могли предоставить нам никаких удобств, мы не погнушались скромным убежищем. И кое-как в нём устроились».
К слову, здесь, в Кош-Агачском районе, произошло знаменитое землетрясение 2003 года, когда из Кемеровской области губернатор А. Г. Тулеев направил в помощь потерпевшим три автомобильных каравана со стройматериалами, металлом, углём, одеялами из Ленинска-Кузнецкого, железными печками с Запсиба и т. д.
А вот и граница. «Все пограничные сторожевые посты заняты лишь жалкими, оборванными солдатами-монголами, такими же отсталыми, как и их соседи-алтайцы. Единственное оружие пограничной стражи – это лук и стрелы, и только у некоторых ружья грубой работы, в которых кремень заменен фитилём»…
Граница и сегодня в том же самом месте, в Кош-Агачском районе, в районе Джазатора к нам вплотную подходят Монголия и Китай, а в Ташанте открыт пограничный переход в Монгольскую Республику.
Вот ещё одна запись Чихачёва. Она – о топографической съёмке местности. «Я вознамерился отправиться на поиски истоков Абакана. Мне предстояло пересечь настоящую «терра инкогнита», размеры которой я ещё не мог определить и по которой до сих пор не ступала нога не только европейца, но и человека вообще. Нам встретилось обширное плоскогорье, разделенное Чуей. Желая воспользоваться горизонтальной поверхностью равнины, я послал своего топографа точно измерить её ширину для получения нового базиса для триангуляций…». Запись сделана там, где отряд встретил солдат-стражников с луками и стрелами. То есть на самом пограничье, перед задуманным переходом в «терра инкогнита», иначе говоря, на земли Китая. Попросим у читателя прощения за такие подробности, но это не мелочи, эти цитаты пригодятся нам далее.
А у группы Чихачева путь лежит на восток – через холмистую и болотистую местность со множеством озёр. И она вскоре достигла реки Алаш в системе Енисея. Далее прошли в Урянхайский край – китайскую провинцию, нынешнюю нашу Туву, и тоже тщательно описали его. Затем повернули к северу и обнаружил горное озеро Кара-Холь, «спрятавшееся в массах громадных гор». Продолжая движение к северу, вышли к верховьям Оны, притока Абакана, спустились в долину Кантегира – левый приток Енисея (пшеница «кантегирская», её сеет половина нашей области, но это, к слову). С перевала увидели «целый океан гор со слегка округлёнными контурами, покрытых лесом» и постепенно понижавшихся. Перевалив эту горную цепь, достигли реки Абакан…Так Чихачёв стал первым европейцем, кто пересек Западный Саян. И первый, кто побывал на территории тогдашнего Китая с этой стороны. Он собрал первые географические материалы и первые геологические данные об этой горной стране.
Потом экспедиция спустилась вдоль Енисея в Красноярск и оттуда повернула в наши места. От Итата – на юг, на Тисуль. «Местность, расположенная между Итатом и Тисулем, служит водоразделом Енисея и Оби… Мы затратили целых два дня, чтобы преодолеть 75 вёрст от Итата до Тисуля… Тисуль стоит на самой границе большой золотоносной области Западной Сибири».
Далее был путь до Воскресенского (Комсомольского) прииска, на прииск Берикульский, был переход к берегам Кии, объезд приисков Кузнецкого Алатау и спуск вниз до села Банново. А это уже середина нашей области – село Борисово, деревни Сартаково, Каракем и Каракемские горы (Карканские, по-нынешнему). А вот речка Уньга – её, оказывается, и тогда называли точно так, как мы сегодня… На каждой остановке – подробные записи, каждая порой в несколько страниц, и потому там, где будет говориться о наших местах, мы будем задерживаться только на угольной теме. Все наши выдержки будут только об угле.
Запись первая. «Не доходя примерно четырёх вёрст до Кузнецка, вблизи деревни Монастырь, правый берег Томи достигает значительной высоты, видны слоистые пласты голубовато-серого меркеля. С левой стороны мы увидели явные выходы месторождений. Мы с радостью приветствовали приближение города. К сожалению, проливные дожди не позволили нам полезно провести те два дня (23 и 24 августа 1842 года), которые мы вынуждены были провести в Кузнецке. Эта жертва была тем более тягостной, что я узнал о мощных выходах пластов каменного угля, расположенных вдоль Томи, в шести километрах к юго-востоку от города. Между тем, в окрестностях Ильинского, где мы переправлялись накануне, приблизительно в 12 верстах к северу от этой деревни, находятся подобные же, но более значительные выходы».
Запись вторая. «Несмотря на проливной дождь, 24 августа мы выехали из Кузнецка, чтобы осмотреть томские заводы, стоящие в 90 верстах от города. В деревне Монастырь мы сели на лодки и переплыли на другой берег Томи. Мы поднялись по течению Абы, впадающей в Томь почти напротив деревни Монастырь. Примерно в семи километрах от устья, на левом берегу Абы (это нынешний шахтёрский посёлок Бунгур в Новокузнецке) виден серый крупнозернистый песчаник. Он похож на белую глину. Очевидно, это каменноугольный песчаник».
Далее. «Приблизительно в одной версте к югу от Берёзова, расположенного в 24 верстах от томских заводов, выступают массы каменного угля. Между прочим, такое же явление имеет место на левом берегу небольшого ручья Горный Лог, впадающего в Берёзово. Более значительные массы угля залегают ближе к вершинам округлых высот, которые почти подходят к Чумышу. Пласты угля здесь имеют толщину полметра, развиваются по мере подъёма в юго-восточном направлении, где вырыта шахта. Другие такие же тонкие пласты иногда чередуются с пластами песчаника. Порой мощность пластов угля доходит до пяти метров».
«По мере приближения к заводам Томска (так в тексте) местность ощутимо поднимается и начинает преобладать сибирский кедр. Томск расположен в живописной местности, он окружён горами, сплошь заросшими густыми лесами. Мы были очень довольны, когда укрылись под гостеприимной крышей…».
«Паровые машины не применяются ещё ни на одном алтайском заводе, ибо использование при всех металлургических операциях исключительно древесного угля позволяет довольствоваться очень несложными и маломощными воздуходувками. Применение каменного угля усложнило бы работу, тем более что уголь Кузнецкого бассейна по своей природе приближается к антрациту и потребовал бы значительного объёма кислорода, подача которого могла бы осуществляться лишь при помощи более мощных машин. Из-за обилия и дешевизны леса древесный уголь ещё очень долгое время будет выгоднее применять, чем кокс. Для подачи воды на заводы оборудовано очень большое водохранилище. Хитроумно сконструированная плотина задерживает воду Томь-Чумыша и образует большой пруд. На некотором расстоянии вода идёт по громадному деревянному трубопроводу».
«Для того, чтоб отправиться в Афонино в 125 верстах от Кузнецка, мы двинулись вдоль Абы. Первые «CensureBlock» (здесь «переписной участок») каменноугольного песчаника появляются в близости от Зенково, не левом берегу Киньи, впадающей в Абу.
«Пройдя деревню Узатку (Усяты?) мы вскоре прибыли в Афонино. Мне не терпелось посетить окрестности этой деревни, так как те прекрасные образцы растительных ископаемых, с которыми имел случай ознакомиться в Императорском горном институте в Петербурге, были собраны именно в этой местности… Все окрестности деревни образованы из довольно рыхлого песчаника, содержащего небольшие обломки каменного угля. Осадочные слои каменного угля обнаружены в нескольких местах, где бурили скважины и шахты для изысканий».
«26 августа я покинул эти интересные области и направился в деревню Бочат в 93 верстах от Афонина. Мы покрыли это расстояние с большой быстротой, так как наши тарантасы ехали по великолепным естественным шоссе. У подножия цепи холмов. Под массой глины толщиной в четыре дециметра, непосредственно покрытый почвенным слоем, залегают пласты каменного угля, очень напоминающего афонинский. Но здесь уголь гораздо более рыхлый и землистый. Он разделяется на плитки или листочки, либо совершенно вертикальные, либо залегающие с наклоном h.7 с северо-востока на юго-запад. Уголь залегает очень симметрично, маломощными пластами или слоями, и холм выглядит полосатым. Пласты вертикальны или обладают наклоном h.15 с северо-востока на юго-запад».
«27 августа мы добрались до Салаирских рудников. При совершенно ясном небе термометр показывает в полдень на солнце +27, а в тени +16. Салаирские горы очень напоминают Алатау, но масштабы их мельче. Самая высокая точка известна под русским названием Мохнатая сопка. Отроги этих гор простираются к юго-западу. Именно по этой причине самая короткая дорога до Барнаула проходит по гребню».
Далее путь экспедиции шёл именно туда, в Барнаул. На территории нашей области работа закончилась. Наступал сентябрь, впереди холода, снег, зима: «Печальная краткость летнего сезона в этих местах, с одной стороны, и крайне обширная сфера моей деятельности – с другой, не позволяли мне терять ни минуты и давать усталому каравану более четырёх дней отдыха».
Только в великолепной долине Чулышмана в Горном Алтае они отдохнули четыре дня, да потом ещё раз, в Красноярске, он дал людям и животным неделю покоя, перед отправкой в обратный путь. К слову, профессиональный интерес ученого в книге много раз перемежается с простым человеческим любопытством.
О «хитроумном» устройстве Томского железоделательного завода мы уже упоминали, а вот ещё: «Я любовался законченностью и точностью, с которыми были изготовлены пилы, лопаты, топоры, винты, и т. п. Трудно было поверить, что все эти полированные поверхности, как меня заверяли, изготовлены вручную, без помощи вспомогательных машин. Но вскоре я сам убедился, осматривая мастерские и присутствуя лично при работе».
Или вот такая запись. «Тропа идёт сначала по берегам Катуни – красивейшей реки, пересекает её и идёт дальше – по горам, долинам, перевалам, и дальше, дальше. Пройдя 15 верст от Шебалина, мы очутились у начала долины Семы. Зайсан Николай в сопровождении старейшин племени вышел встречать меня. Согласно местным обычаям, я одарил его безделушками, прибавив несколько стаканов водки, до которой эти господа большие охотники. Пристрастие алтайцев к спиртным напиткам выражается в громадных дозах, которые они способны выпить. Не желая расходовать много водки, я дал им попробовать немного спирта, разбавленного водой. К моему удивлению, они не только нашли этот напиток вполне сносным, но и настойчиво просили меня увеличить порции, умоляя не портить драгоценный нектар добавлением воды. Чтобы лично удостовериться в том, сколько алтаец способен поглотить спиртного, я велел подать одному из них, проявившему больше всех настойчивости, большой стакан чистого, неразбавленного спирта. Он судорожно схватил его и залпом выпил, причем никто из его друзей не удивился, а только позавидовали ему».
Но эта запись сделана в самом начале пути, а сейчас экспедиция Чихачева, повторимся, направилась от нас в Барнаул. Она ещё побывает в районе Змеиногорска – Риддерска, то есть, в Рудном Алтае, вновь на китайской границе, сделает переход на Аблайкит и через Семипалатинск вернётся в Россию. И до конца выполнит приказ генерала Канкрина: который предусматривал и следующее: «…по сдаче в Барнауле команды и казённого имущества, какое у Вас будет, Вы возвратитесь в Петербург будущей зимой и представите по возложенному на Вас поручению надлежащий отчёт с приложением Вашего путевого журнала и собранных коллекций».
А мы вслед удаляющемуся каравану заметим: книга «Путешествие в Восточный Алтай…», выдержки из которой цитировались – это не полный перевод. В ней содержится двенадцать глав из двадцати. И переводчик В. В. Цыбульский даёт объяснение такому своему подходу: «Вторая часть монографии (гл. XIII-XX) посвящённая геологическому строению Алтая, представляет интерес лишь для узкого круга учёных, главным образом специалистов по истории геологической науки вообще и геологии Алтая в частности». Дело, как говорится, автора, в данном случае – переводчика…
Другая сторона биографии
А теперь взглянем на события ещё под одним углом.
О Петре Александровиче Чихачёве, как уже говорилось, известно немало. Его биография, написанная известным учёным И. И. Стебницким, вошла даже в знаменитый словарь Брокгауза и Ефрона, и об этом мы тоже говорили. Много писал о нём В. В. Цыбульский, одна из его книг «Чихачев – выдающийся исследователь Алтая» была издана в 1959 в Кемерове. Есть статья о Чихачёве в Большой Советской Энциклопедии. О нём много и охотно пишут в Алтайском крае. Дань памяти великому исследователю отдал наш краевед С. П. Тивяков – профессор Новокузнецкой педагогической академии. Постоянно обращался к личности учёного журналист Василий Попок. Статья Виктора Кладчихина к 200-летию учёного была напечатана в «Шахтёрской славе» – приложении к газете «Кузбасс».
Но что особенно интересно, накануне 200-летнего юбилея, который состоялся в августе 2008, увидело свет одно интереснейшее исследование. Его авторы – геолог, старший научный сотрудник геофака МГУ, лауреат Ленинской премии Ефим Бурштейн и начальник управления Федерального агентства особых экономических зон Павел Котов. Именно они касаются неисследованной доселе стороны деятельности ученого. Здесь-то и пригодятся те самые выдержки записей Чихачёва о пребывании на границе, о геодезической съемке и прочем.
– Пётр Чихачёв – это парадокс, – пишут они. – Мы располагаем почти двумя сотнями его работ, но о его жизни не знаем почти ничего!
И развивают свою мысль.
– То, что нам известно – это, по сути, миф, сознательно Чихачевым созданный, наивно принятый его родными и растиражированный биографами. В этой легенде Чихачёв – сибарит, состоящий на дипломатической службе исключительно из-за увлечения экзотикой Константинополя и Малой Азии. Он – свободный человек, не обременённый обязательствами, располагающий достаточными средствами, чтобы изучать по своему выбору науки и путешествовать в своё удовольствие. Что здесь просто выдумка, а что заветные мечтания нашего героя – мы не знаем. Мы знаем только, что, на самом деле, Чихачёв был совсем не тем, за кого себя выдавал.
Когда Петру исполнилось пятнадцать, император своим личным указом направил его в очень престижное и не очень открытое учебное заведение – дипломатическую школу при Коллегии иностранных дел. Надо сказать, что это был вовсе не «блат»: у маленького Петра имелся явный талант к иностранным языкам. А так был бы он гвардейским офицером – не более. В 1829 году Пётр закончил учебу, прекрасно владея пятью языками: английским, французским, немецким, итальянским и испанским. Его произвели в коллежские регистраторы (низший, 14-й чин Табели о рангах). При этом он тайно получил ещё и армейский чин корнета (первое офицерское звание). В то время ни в каком другом гражданском учебном заведении такого не было, чуть позднее военные чины стали давать и горным инженерам, но открыто. Это свидетельствует об особом характере подготовки и будущей деятельности выпускников дипломатической школы. Именно исходя из этой «особенности» становится понятна вся последующая биография Петра Чихачёва.
С 1829 по 1833 годы он сначала состоял переводчиком при канцелярии Коллегии иностранных дел, а потом был переведён в Азиатский Департамент. Но всё это время Пётр не столько занимался своими прямыми обязанностями, сколько продолжал учёбу. По его словам, он делал это «уступая своему желанию» постигать науки.
Десять месяцев Чихачёв изучал право в Петербургском университете, около двух лет учился во Фрейбергской горной академии, откуда был отчислен за дуэль, год в Мюнхене слушал химика Юстуса Либиха, в Берлине географа Александра Гумбольдта, а также посещал лекции в Парижской высшей горной школе. Фундаментально. Чихачевы были богаты, и Пётр, действительно, мог себе позволить свободно выбирать учебные заведения на правах «своекоштного» студента.
Однако не стоит забывать, что всё это время он находился на государственной службе и даже продвигался по карьерной лестнице наверх. Совершенно очевидно, что дополнительное образование поощрялось его начальством, как, впрочем, и его путешествия на Ближний Восток и в Северную Африку, совершённые в то же время. По существу, МИД, учитывая тягу молодого сотрудника к естественным наукам и путешествиям, вполне сознательно готовил его к деятельности агента, под видом путешественника-исследователя, собирающего нужную информацию в странах Востока.
С 1834 по 1836 годы Чихачёв занимал должность второго помощника секретаря русского посольства в Константинополе. Он тогда уже был чиновником 9 класса – титулярным советником, по-военному, капитаном. По официальной версии, Чихачёв в этот период «занимался изучением истории и этнографии народов, населявших Малую Азию, совершенствовал свои познания в новогреческом языке, изучал турецкий и испанский».
Но вот что заставляет исследователей взглянуть на его жизнь несколько иным взглядом. В одной из частных коллекций в Италии есть его портрет. Автор – знаменитый Карл Брюллов. Красивый барин возлежит в роскошном восточном костюме. Как вспоминал младший брат Платон, в этом костюме Пётр «обычно разъезжал с различными служебными поручениями по Малой Азии, Сирии, Египту и другим странам Северной Африки». Платон также знал, что костюм был подарен брату самим Мухаммедом Али, наместником Египта, бывшего тогда частью Оттоманской империи.
Платон рассказывал, что при встрече с Петром наместник «был приятно удивлен, что может объясняться с русским посланником без переводчика». Они якобы долго беседовали. Потом нашему герою показывали египетские красоты – в общем, всё как полагается. Только на одно обстоятельство не обратили внимания ни родные Чихачёва, ни его биографы: сам факт встречи Петра Чихачёва с Мухаммедом Али противоречит элементарным нормам дипломатического протокола – правитель Египта принимает мелкого служащего из посольства в Константинополе! Значит, встреча могла быть только сугубо неофициальной, проще говоря, секретной. Да и произошла она в нужный момент. На портрете стоит дата – 1835 год.
То есть свидание состоялось в промежутке между двумя турецко-египетскими войнами. Во время первой турецко-египетской войны армия Мухаммеда Али разбила турок, которым не оставалось ничего, кроме как попросить военной помощи у России, и на Босфоре даже высадился русский десант. Но Англия и Франция, не желая усиления русских позиций на Ближнем Востоке, прислали свои военные эскадры и вынудили Мухаммеда Али подписать мир. По мирному договору Египет оставался в составе Турции, но получал широкую автономию и новые земли.
В лабиринт этих геополитических сплетений и был втянут 27-летний Пётр Чихачёв, что свидетельствует о высочайшем доверии к его способностям. Чихачев вернулся на родину с отличной характеристикой и в чине коллежского асессора, а по-военному, майора.
И вдруг ни с того, ни с сего в 1838 году Чихачёв оставляет службу и погружается в науку. Опять университеты, курсы, лекции и т. п. Вскоре он вообще покидает Россию и переселяется во Флоренцию. Теперь он эмигрант, публикующий свои научные труды исключительно в западных журналах. В Европе этому никто не удивлялся: как просвещённый человек может жить в николаевской России, для Европы всегда было загадкой. Однако трудно поверить, что сотрудника МИД, посвящённого в государственные секреты, в николаевскую эпоху могли освободить от службы и просто так отпустить за рубеж. Как будет видно из дальнейшего, контакты Чихачёва с МИД тайно продолжались. Поэтому период с 1839 по 1856 годы в жизни Петра Чихачёва можно назвать «мнимой эмиграцией».
С 1839 по 1841 годы у него вышло много работ, принесших ему известность. А в конце 1841 Корпус горных инженеров России приглашает его для изучения Алтая и Западного Саяна. Но даже несложное сопоставление внешней и фактической сторон данного мероприятия проливает некоторый свет на действительный статус Чихачёва.
С внешней стороны всё выглядело так, как будто известный на Западе русский натуралист, живший за пределами России, был приглашён для изучения ряда горных районов Южной Сибири. Действительно, завершив путешествие, Чихачёв вернулся в Париж с большой коллекцией минералов и данными для составления карты тех мест, где он побывал. В 1845 году в Париже вышел его фундаментальный труд, посвященный Алтаю и Саянам (он до сих пор на русский переведён не целиком).
Но есть и другая информация. Прибыв в Россию, Чихачёв был назначен чиновником для особых поручений при Министерстве финансов, которому подчинялся Корпус горных инженеров, в чине надворного советника 7 класса (подполковник). Ему было поручено особое задание, на выполнение которого из казны было выделено 4 000 рублей серебром (около 200000 долларов на современные деньги).
Для чего был затеян этот маскарад? Что мешало поручить экспедицию, например, Григорию Гельмерсену? Это был весьма авторитетный учёный, в 1829 году сопровождал Александра Гумбольдта в поездке по Уралу, в 1834-м на средства Министерства финансов совершил поездку по Алтаю: прошёл по долине Бии к Телецкому озеру, подробно изучил его бассейн, обследовал ряд речных долин. Наметил общую схему орографического строения Алтая, правильно указав на систему расходящихся хребтов, их общее направление, высшие точки пересечения. Он изучал происхождения ленточных боров, доказал, что Салаирский кряж, Кузнецкий Алатау и смежные горы являются древнейшими (против Алтая) и не составляют систему Алтайских гор. А в 1838 изучал и Восточный Алтай. Почему не поручили ему?
Объяснение можно найти в геополитической ситуации. В 1840 году началась англо-китайская «первая опиумная война». Китай потерпел поражение и вынужден был подписать в 1842 году унизительный Нанкинский договор, по которому Англия получала Гонконг. С ослаблением Китая появилась перспектива разрешения спорных русско-китайских пограничных вопросов в пользу России. Это вызвало необходимость всесторонне исследовать самую труднодоступную часть полосы, прилегающую к русско-китайской границе в районах Восточного Алтая и Западного Саяна. Экспедиция, специально снаряженная русским правительством, да ещё заходящая на территорию Китая, могла вызвать лишние подозрения. Предпочтительнее выглядело путешествие западноевропейского натуралиста русского происхождения.
Ситуация требовала спешки. Чихачёву пришлось пересечь и обследовать хребты между Катунью и Енисеем, он побывал на территории Китая у Хара-Холя в современной Туве, спустился до Красноярска, посетил золотые россыпи Мариинской тайги и угленосную Кузнецкую впадину. За сезон, всего за четыре месяца, он смог собрать материал для описания площади размером с Францию. Чихачёв был первым, чья карта Кузнецкого угольного бассейна была опубликована в Европе, хотя русским геологам его контуры были известны.
Мы почему-то из всех этих дел оцениваем лишь то, что он дал месторождению это название. Но ведь главная заслуга Чихачева в том, что он доказал – территория Кузбасса была временами высыхавшим морским заливом. А это значит, что вдоль его берегов – на мелководье и в прибрежных болотах – накапливались остатки растений, позднее на глубине превратившиеся в угольные пласты, сохранившие отпечатки тех растений и окаменевшие стволы деревьев. И можно утверждать, что предположение Чихачёва о наличии в Кузбассе протяжённых пластов с крупными запасами углей стимулировало дальнейшие геологические изыскания в этом районе, подтвердившие правильность точки зрения нашего героя.
Но в то время России не удалось в полной мере извлечь выгоду из поражения Срединной империи. Зато после «второй опиумной войны» Петербург в 1860 подписал с Китаем Пекинский договор, по которому спорные земли на южноалтайском участке русско-китайской границы отходили к России. Вероятно, результаты экспедиции Чихачёва не пропали даром.
Нельзя сказать, что деятельность Чихачёва ни разу не вызвала подозрения у иностранных компетентных служб. По крайней мере, известно, что в 1846 году наш путешественник пытался проникнуть в горную часть Алжира, но не был пропущен колониальной администрацией. «Французский генерал-губернатор Алжира, – писал Чихачёв, – отказал мне в посещении этих мест, утверждая, что весьма подозрительно и таинственно появление русского, носящего к тому же полувосточную одежду и разговаривающего с арабами запросто на их языке. Он упорно считал меня опасным агентом русской дипломатии». И правильно делал.
В ходе восьми его экспедиций было подготовлено фундаментальное исследование «Малая Азия» в восьми томах – всестороннее описание Турции, включая районы Курдистана и Западной Армении, по полноте своей непревзойденное. Турецкие власти оказались менее бдительными: эмигрант Чихачёв не вызывал у них вопросов, и он более или менее свободно работал на территории стратегического противника России.
Характер деятельности Петра Чихачёва, судя по всему, не изменился. Об этом говорят его статьи, опубликованные в «Военном журнале» и альманахе «Кавказ» с анализом турецких вооруженных сил. Остается только удивляться неоправданному риску Чихачёва, открыто опубликовавшего материалы такого характера накануне Крымской войны 1853–1856 годов. Но турки опять ничего не заметили. Можно ли утверждать, что Чихачёв не присылал российским ведомствам и другую информацию? Вопрос оставим открытым, скажем только, что именно после этих турецких экспедиций Чихачёв получает звание генерал-майора (действительный тайный советник).
В 1854 году наш герой пробует себя в публицистике. Он пишет работу, посвященную англо-французской политике в Восточном вопросе и глубинным причинам Крымской войны. В 1856 году вышла его брошюра «Прочен ли Парижский мир?», а в ней – резкая критика режима Николая I. Из-за неё или нет, но с этого момента контакты Чихачёва с российскими государственными структурами почти полностью прекращаются. В России его перестают публиковать. «Мои труды, – писал П. А. Чихачев в 1865 в Московское общество испытателей природы, – довольно распространены за границей, но, к сожалению, почти совсем не известны на моей собственной родине».
И действительно, в своих работах П. А. Чихачёв подчёркивал своё русское происхождение. В 1867 он, касаясь своей переписки, отметил: «Из всех писем и посылок, получаемых мною, самыми важными для меня являются те, которые я получаю из России. Они приносят мне двойную радость, а именно связь с русскими и Родиной, такой дорогой моему сердцу».
И в 1876 году полоса молчания резко прерывается: Чихачёва избирают почётным членом Петербургской Академии наук, а в Тифлисе публикуется журнал его путешествия по Малой Азии. На причину нового интереса к Чихачёву косвенно указывает то, что в 1876-м вновь обострились русско-турецкие отношения, и начались волнения в турецких владениях на Балканах. Все это вылилось в новую русско-турецкую войну 1877–1978 годов. Бои велись, в том числе, и на территории Западной Армении, по которой Чихачёв много путешествовал. Есть основания видеть между перечисленными событиями определенную связь.
Стремился к науке вопреки всему?
Данных о его дальнейшем сотрудничестве с русским правительством у нас нет. Он напишет ещё несколько книг, среди которых одна будет посвящена нефтяным запасам России. Чихачёв был первым, кто считал, что обилие черного золота может обеспечить России безбедное существование на протяжении многих лет.
И в заключение стоит ещё раз подчеркнуть, что Пётр Чихачёв с юных лет был нацелен на участие в неофициальной внешней политике, получил специальную подготовку, приобрёл в этом опыт и проявил незаурядные способности.
Но вопреки всему стремился вести научные исследования и свободно излагать свои мысли. Результат этого многотрудного и небезопасного путешествия – печатный отчёт под названием «Путешествие в Восточный Алтай и пограничные места с Китаем» – был издан в Париже в 1845-м на деньги российского правительства.
Впрочем, правильное название этой книги выглядит так «Voyage scientifique dans l'Altai oriental et les parties adjacentes de la frontiere de Chine par Pierre de Tchihatcheff...». Потому что, как и все остальные свои труды, Пётр Александрович опубликовал его на французском. Он не раз обращался в российские ведомства с жалобами, что русская общественность его не знает, на родине его не издают. И всегда подчёркивал свою принадлежность к России, повторял, что он – русский человек. Хотя, заметим, в России он больше никаких исследований не проводил, впрочем, как и его брат Платон.
К слову, о брате. Платон Александрович также прожил богатую событиями жизнь. Он был младше на четыре года, начавшаяся в 1828 война с Турцией увлекла пылкого юношу, и он был зачислен в уланский полк. Отличился. Заразился чумой, чудом выздоровел, участвовал в польском походе, в 1833 вышел в отставку. Ещё в начале Турецкой кампании прочитал Александра Гумбольдта, книга перевернула душу, и в 1835 он отправился в Америку. Начал путешествие с Канады, спустился на юг, в Мексику, переехал в Южную Америку, в Буэнос-Айрес, откуда через Бразилию вернулся в Европу. Задумал пройти Среднюю Азию, составил план, который был одобрен А. Гумбольдтом. С большим трудом добился прикомандирования к отряду, отправлявшемуся в Хиву, но неудачно. Пополнял знания, работал под руководством европейских учёных, и только Крымская война отняла у него последнюю надежду организовать новую экспедицию.
В 1855 отправился в Севастополь, оставался при главнокомандующем князе Горчакове до перемирия. В 1856 женился и с тех пор, по семейным обстоятельствам и расстройству здоровья, жил большею частью за границей. Умер в Версале 13 мая 1892 года. Но при всём при том, Платон Александрович «привёл в исполнение мысль об учреждении Русского Географического Общества». Напечатал очень немного. Громадное путешествие в Америку не дало ничего, кроме небольшого рассказа, так как все дневники его были украдены.
Но вернёмся к Петру Александровичу. Его «Voyage…» на русский всё же переведен был. В 1974 в издательстве «Наука» (главная редакция восточной литературы) вышла книга «Путешествие в Восточный Алтай». Перевод с французского, предисловие и комментарии В. В. Цыбульского, уже упомянутого нами. Первый раздел книги – это путевые заметки с весьма интересными для сегодняшнего читателя записями.
«Целые стаи куропаток, белых как снег, долго резвились у самых саней, прежде чем устремиться ввысь. Обыкновенная куропатка, за которую в Париже платят до 4 франков, здесь всюду предлагается за 20 сантимов…». И так далее. Но потом, в деловой, если можно так выразиться, второй части идут подробнейшие специальные тексты, описания пород, тщательно зафиксированные минералы, растения, – всё, что могло бы дать подсказку всякому исследователю, который придёт в эти места после него.
«Наличие каменного угля подтверждается в нескольких местах, начиная с окрестностей Кузнецка до местности, примыкающей к р. Ине, т. е. на пространстве, охватывающем часть оси района, который я попробовал заключить под общим названием «Кузнецкого каменноугольного бассейна» и всё протяжение которого могло бы, следовательно, рассматриваться как образующее тот же осадочный слой.
В таком случае Северный Алтай является одним из самых крупнейших резервуаров каменного угля мира, который до сих пор только известен, занимая в среднем пространство в 250 километров в длину и 100 километров в ширину. Эти неоцененные богатства, совершенно не тронутые благодаря чрезвычайному обилию лесов, могут когда-нибудь сыграть ещё более значительную роль, если бы удалось там обнаружить осадочные слои железа, подобно тем, наличие которых удалось установить, хотя и не в большом масштабе, в каменном угле Афонина, где пласты сферосидерата вклинились либо в самый каменный уголь, либо между этим последним и песчаником, служившим ему кровлей. Чрезвычайно важное значение с практической точки зрения имеет ассоциация железной руды и каменного угля». Но эта выдержка не из второй, а из первой части.
К книге приложен атлас маршрутов, чертежи, планы, среди которых – первая геологическая карта Кузбасса. И всё это великолепно иллюстрировано. Книга полна выразительных зарисовок студента Императорской Академии Художеств Е. Е. Мейера, а также великого живописца И. К. Айвазовского. Но если Айвазовский выполнил свои работы, несомненно, по эскизам Петра Александровича и по его подсказкам, то Егор Егорович, как мы уже знаем, прошёл весь маршрут в составе экспедиции. Более того, участок в 300 с лишним километров от Кошагачской степи через Курайский хребет на речку Башкаус, затем перевалом на Чулышман к Телецкому озеру он прошёл самостоятельно, отдельно.
В его работах впервые в русской живописи даны портреты алтайцев и тувинцев. Две картины Мейера, представляющие виды гор, ущелий, экспонировались на Академической Выставке (октябрь 1843), несколько рисунков и картину «изображающую снежные горы берегов Катуни», оставил для своей коллекции император Николай I. И вообще, Егор Мейер считается первым профессиональным живописцем, избравшим для своего творчества тему Сибири.
Он привёз из путешествия документально точные изображения геологических выходов горных пород и угольных пластов, описанных автором. То есть, художник был занят тем, чем потом в полевых экспедициях стали заниматься фотографы. К слову, Егор Егорович Мейер создал ещё и серию художественных произведений – рисунков и представил на выставку две большие картины «Цепь гор Шабарине-Ола с долиной и рекой Олаш в китайской провинции Уло-Тай» (кстати неоспоримое доказательство, что они побывали и непосредственно на китайской территории) и другую картину –- «Ущелье Карасу близ китайской границы». Обе были удостоены Серебряной медали I степени. И уже потом, через годы, за картину «Горные ущелья» он получит звание академика.
По окончании Академии Мейер станет первым признанным певцом Сибири и особенно Дальнего Востока. Будет приглашён на должность штатного художника Сибирской экспедиции Сибирского отделения Императорского русского географического общества. Он обосновывается в Николаевске, получив под жильё и мастерскую уютный дом. Встречается и работает с известными исследователями Дальнего Востока, иллюстрирует книги исследователя Маака о его путешествиях на Амур и Уссури, украсив их прекрасными рисунками этнографических типажей, пейзажей Приамурья, утвари, оружия, жилищ, средств передвижения коренных народов, населяющих эти земли. Как участник экспедиции он постоянно был в разъездах по всему Дальнему Востоку, кроме Камчатки и Курил.
Как отмечают современники, Егор Егорович с академической достоверностью запечатлел строительство первых на Дальнем Востоке российских городов – Николаевска, Благовещенска, Хабаровска, Владивостока, китайского Айгуна, сибирского Иркутска, казачьих станиц и переселенческих посёлков. Был единственным художником, запечатлевшим легендарный фрегат «Паллада» в Императорской Гавани до его потопления.
Жители Петербурга и Москвы могли знакомиться с Дальним Востоком по рисункам Мейера, постоянно публикуемым в «Русском художественном листке» академика Тимма. Он занимался государственной и общественной деятельностью, был областным землемером, управителем Николаевского округа и Удского края, принимал участие в экспедициях генерального штаба и в переговорах о государственной границе с Китаем. Весной 1863 уехал лечиться, надеялся вернуться, но умер в Петербурге и похоронен там на Смоленском православном кладбище.
К слову, его «Горное озеро» можно и сегодня купить в интернете, правда, уменьшенную фотокопию на холсте, ценою в 1000 рублей.
К сожалению, следов Н. Боярского, В. Серкова, лекаря Ануфриева и промывальщика Калинина отыскать не удалось. Зато след самой экспедиции сыскался даже на таком, совсем «не профильном», поле. Вот отклик в большой литературе, – прямо по горячим следам. В статье великого критика В. Г. Белинского «Русская литература в 1845 году», изучавшейся в советские времена в средней школе, есть такой абзац, – приведем его полностью.
«В «Отечественных записках», по отделу наук и искусств, были помещены статьи: «Английская Индия в 1843 году», из книги Варрена; «Письма об изучении природы» Искандера; окончание статьи «Реформация», начатой и продолжавшейся в 1844 году; «Консульство и империя» Тьера; «Алтай» (естественная история его, копи и жители), статья Катрфажа, написанная по поводу сочинения г-на Чихачёва: «Voyage scientifique dans 1'Altai oriental et les parties adjacentes de la frontiere de Chine» («Научное путешествие в восточный Алтай и в места, прилежащие к китайской границе» (фр.)». …Кстати, данный источник – один из немногих, где название книги дано в полном виде. Почти все остальные исследователи довольствуются, почему-то кратким, каким-то даже разговорным, вариантом «Путешествие в Восточный Алтай». Почему?..
Что же касается необычайной работоспособности П. Чихачева, то из записок учёных прошлых лет можно узнать об этом следующее. Вот что писал, к примеру, И. И. Стебницкий: «Не готовясь к научной карьере и не будучи профессиональным ученым, Чихачёв, обладая хорошими денежными средствами и… тщательной обработке собранного во время путешествий научного материала, к которой Чихачёв имел возможность привлечь выдающихся специалистов по разным отраслям знания». Известно, например, что образцы угля, взятые в Бунгуре и на речке Берёзовой, он отдал на исследование в Париже – ни много, ни мало – великому учёному-химику Бертье. Образцы оказались пригодными для коксования. Иначе говоря, состоятельный путешественник попросту нанимал специалистов для обобщения и классификации собранных коллекций и прочей аналитической работы, чем и объясняется поразительная быстрота опубликования его отчётов.
Но дальше-больше. Почитаем того же И. Стебницкого: «Получив за границей научное образование, печатая все свои научные труды на французском или немецком языках и проведя за границей (по преимуществу в Париже) большую часть своей жизни, Чихачёв не может считаться русским учёным, но русская наука обязана ему весьма важным трудом по геологии и географии Алтая, не утратившим своего значения до настоящего времени, хотя прошло более половины столетия с его появления». Жёстко, конечно, но – куда денешься – справедливо. И, слов нет, уважительно.
А завершает автор биографию П. А. Чихачёва так: «В поощрение путешественников по Азии Чихачёв оставил, по завещанию, Парижской Академии Наук капитал в 100 тысяч франков». И это, видимо, тоже не могло не послужить причиной, хотя, разумеется, и косвенной, не считать Чихачева русским учёным.
И в самом деле, Пётр Александрович практически всю жизнь прожил в Париже, а умер во Флоренции 13 октября 1890, на 82-м году жизни – от воспаления легких. На кладбище Алори стоит достойное надгробие, но это не знак признания просвещённой Европы, в фундаменте научного величия которой заложен также камень Петра Александровича. Нет. К гранитному надгробию прикреплена белая мраморная плита: «Родина чтит тебя, дорогой Пётр Александрович». Появилась она в 1958 году, в дни 150-летия со дня рождения ученого, стараниями известного советского астронома и исследователя Азии, всё того же В. В. Цыбульского.
Именем Чихачёва назван залив в Японском море. На русский переведено около двух десятков его работ. В Туве есть угольное месторождение его имени. В память о нём переименован северо-западный отрог хребта Сайлюгем в Кош-Агачском районе Республики Алтай. Если смотреть из Кош-Агача в сторону Ташанты, пограничного перехода в Монголию, хребет Чихачёва левей. Великому путешественнику посвящена глава в книге «Исследователи Кузбасса» выпущенной Кемеровским книжным издательством под редакцией Н. П. Захарчук и А. М. Титовой в 1983 году. А в 2008 на могилу учёного возложен венок с лентой: «Выдающемуся русскому геологу П. А. Чихачёву от благодарных потомков Земли Кузнецкой». Сделали это посланцы нашей области, участники студенческой краеведческой поездки в Италию.
Виктор Кладчихин
Источник: https://2013.uk42.ru/index.php?id=599
Наша справка
Журналист Виктор Спиридонович Кладчихин родился 10 января 1947 года в селе Бакалы Бураевского района Башкирской АССР.
Окончил Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова в 1979 году.
В 1963-1966 годы работал слесарем завода шахтной автоматики (г. Прокопьевск Кемеровской области). Проходил срочную службу в рядах Советской Армии (1966-1969). В 1969-1970 годы был чернорабочим прокопьевской шахты «Зиминка 3-4».
В 1970-1973 трудился корреспондентом городской газеты «Шахтёрская правда» (г. Прокопьевск). В 1973-1974 годы – корреспондент городской газеты «Кузнецкий рабочий» (г. Новокузнецк). В 1979-1982 годы работал корреспондентом областной газеты «Кузбасс» (г. Кемерово). С 1982-го по 1988-й годы являлся корреспондентом ТАСС по Кемеровской области. Потом был заведующим отделом газеты «Кузбасс» (1988-1997).
В 1997 году назначен главным редактором газеты «Кузбасс». Работал в этой должности до 2002 года. В последующем сотрудничал с разными периодическими изданиями, занимался написанием книг и брошюр.
В настоящее время находится на заслуженном отдыхе. Проживает в Москве.
Организатор сайта
Сергей Иванович Черемнов
Сайт для творческих людей
