Диана Балибалова: «Притомская набережная в столице Кузбасса»

Почти половину своей жизни я прожила на Притомской набережной. В детстве, стоя на балконе пятого этажа, я любила смотреть на Томь, разглядывать правый берег: Красную Горку, деревню Красную и сосновый бор. А вот улицы Притомская набережная тогда ещё не было. Был просто берег Томи.

На отцовских «треугольничках» с фронта в строке «адрес» значилось: «Притомский участок», затем – «улица Орджоникидзе». До войны был Притомский участок. Его начали застраивать четырёх-пятиэтажными домами в середине тридцатых. В народе их называли «дома ИТР» (дома для инженерно-технических работников).

На берегу Томи успели построить несколько кирпичных домов и посадить тополя. Их сажали на воскресниках комсомольцы города, в том числе и мои родители. Затем были благоустроенные каменные дома азотно-тукового завода, огороженные деревянной изгородью, они занимали целый квартал, во дворе – фонтан, аллеи, песочницы.

Это по улице Орджоникидзе, 14. Наш дом был под номером 13 на той же улице. Он был обнесён красивым кирпичным парапетом с большой вазой для цветов посередине. Вдоль подъездов наших домов были проложены деревянные тротуары, а во дворе были погреба, где жильцы хранили картофель. Их убрали в конце сороковых годов.

Мои родители поселились на набережной в конце 1938 года после свадьбы. В трехкомнатной квартире жили сотрудники газеты «Кузбасс». Маленькую комнатку с балконом отцу уступил редактор газеты А. Ф. Волостных, а сам перешёл в гостиницу, пока его семья не приехала из Ленинграда.

Вскоре родители заняли и вторую освободившуюся комнату, окна которой выходили на южную сторону – на здание химтехникума (во время войны там разместился горисполком, а в другом крыле, выходящем на улицу Николая Островского, – военный госпиталь).

В 1939 году Алексей Федорович Волостных был избран депутатом Кемеровского городского Совета, а затем председателем горисполкома.

Когда началась война, отец ушёл на фронт. Его комнату заняла мамина сестра с сыном, эвакуированные из Ленинграда. До 1944 года третью комнату в нашей квартире занимала машинистка редакции газеты «Кузбасс» с сыном, затем они уехали в деревню, и эту комнату предоставили семье Героя Советского Союза летчика А. Н. Дергача. Однако вскоре его жена с ребенком уехали, а к нам переселили с первого этажа известного спортсмена Ивана Голофаста с семьёй, он был первым мастером спорта СССР в Кузбассе.

Отец демобилизовался летом 1946 года, пришлось нам вчетвером жить в одной комнате. Он еженедельно ездил в командировки по шахтам области. Весной 1947 года наши родственники уехали, и мы снова заняли вторую комнату. В третьей же до 1965 года жили соседи.

В маленькой комнате с балконом был рабочий кабинет отца. Обычно его рабочий стол (простой прямоугольный, не письменный) стоял перед окном. Он любил, чтобы перед глазами был простор: река, сосновый бор. В комнате у него помимо стола были тумбочка с радиоприёмником, книжный шкаф и кровать. На стене висел застекленный фотопортрет Маяковского.

Во время войны мама продала почти всю довоенную библиотеку, поэтому отец стал восстанавливать её, покупая почти все новинки, затем оформлял подписку на издания полных собраний сочинений русских и зарубежных писателей. Мне дарил очень красивые юбилейные издания, помню бело-золотую книгу «Наша древняя столица», выпущенную к юбилею Москвы в 1947 году.

Постепенно книги заняли стенной шкаф с антресолями, потеснив вещи, а затем и всю стену, вдоль которой отец сделал полки. Когда же отец стал писать книгу «Кемерово», то принёс подшивки многотиражных газет с коксохимического завода, мама принесла подшивки «За азот», где она работала ответственным секретарём. Везде лежали рукописи, книги с закладками, папки с фотографиями, даже из цинкографии приносили они деревянные колодки с прикрепленными к ним цинковыми пластинками, отпечатками фотографий передовиков производства, знатных шахтеров и т. д.

Много выписок делал отец в архивах, куда проникнуть было непросто. А сколько у него было встреч со старожилами! Он всегда имел несколько блокнотов, которые исписывал мелким почерком. Любил писать мягким карандашом, но потом машинистки стали отказываться печатать такие записи, пришлось писать чернилами. Ручки тогда были с перьями, у него их было всегда много разноцветных, а перо любил только стальное, типа «скелет», детям в школе такими не разрешали писать.

В нашем доме жили те люди, о которых писал отец. Я помню высокого, худощавого черноволосого уроженца Кавказа, инженера-электрика Х. А. Есиева, который жил один в коммунальной квартире. Он был уже немолод, ни с кем не общался. Даже о его быте заботились соседи – семья Лукиных (муж – почётный чекист, а жена – известная в те годы общественница).

Есиев был фанатик, его интересовала только наука. Он «создал оригинальную конструкцию электропарников и тем самым открыл новую страницу в развитии сибирского овощеводства... создал проект первого в нашей стране теплично-парникового хозяйства на промышленной основе, и только смерть помешала ему завершить начатое дело», – писал отец в книге «Кемерово».

В нашем подъезде жил и редактор первого издания книги «Кемерово» А. С. Дружинин (бывший секретарь ГК ВКП(б) по пропаганде, заместитель главного редактора газеты «Кузбасс»), это был его первый редакторский опыт. Он возглавлял в это время кафедру в медицинском институте, писал диссертацию по истории Кузбасса. Он приходил к нам и, помню, как они с отцом спорили.

Александр Сергеевич был неравнодушным человеком, очень общительным, даже проходя по двору, он останавливался, чтобы поговорить с нами – детьми. Однажды он нам подсказал, чтобы мы попросили у руководителей строительного треста Д. А. Кутового и Н. С. Буца, в чьём ведении находился наш дом, оборудовать спортивную площадку. И вскоре у нас во дворе появилась волейбольная площадка, на которой играли все, кто шёл на набережную, потому что тогда команды играли «на вылет»: проигравшие должны были уступить своё место.

Затем поставили стол для настольного тенниса. Кстати, подобные площадки были оборудованы и в соседних дворах. К сожалению, на этом месте в конце шестидесятых построили институт «Гипрошахт».

Мне запомнилась моя первая прогулка по берегу Томи летом 1946 года. Я уже ходила в старшую группу детсада № 31 на улице Н. Островского, а двоюродный брат Толя был старше меня на год. Нам разрешали ходить в садик одним, без сопровождения взрослых.

Мы вышли вдвоем и пошли на берег. Проезжая часть была вымощена крупным булыжником, меж тополями росла трава, в которой были протоптаны дорожки. По берегу Томи шли коровы из стада. По краю обрыва вилась узкая тропинка, на откосе цвели полевые цветы, внизу у воды – крупные камни и галечник.

Мы с братом двинулись по тропинке вдоль обрыва. У больничного городка нас догнали наши мамы и популярно объяснили, где нам можно ходить одним. Через два года та тропинка исчезла, а на берегу появился кирпичный парапет с цветочными вазонами и железной лестницей, которая была установлена в створе улицы Орджоникидзе. Было это в 1948 году, когда впервые в стране отмечали День шахтёра. Вот тогда и появилась наша набережная.

Через год около лестницы установили скульптуру – девушку с веслом. По всей набережной высадили цветы и расставили красивые скамьи. С того времени (1949 г.) у нас сохранилась семейная фотография, которую сделал фотокорреспондент газеты «Кузбасс» П. Костюков. (Он почти год жил у нас в папиной комнате, когда отец уезжал в Москву на учебу в высшую партийную школу.)

С торца нашего дома была котельная, там были большая яма с углём и высокая труба, дым из неё стелился по всей округе. Но зато в нашем доме и в соседних даже в войну было тепло. Рядом с нашим домом был деревянный дом на две половины, со всех сторон окруженный огородом. В большей половине дома жила семья рабочих с КЭМЗа, а в меньшей – одинокая старушка – вдова священника.

За их огородом была большая территория, занятая единственной в городе гостиницей, в глубине сада стоял деревянный особняк за красивым забором, к нему примыкал небольшой огороженный простым заборчиком садик, в который мы повадились лазить за ранетками.

Однажды я на этом заборе порвала новое платье, пришлось признаться маме. Мама была возмущена нашим поведением. Она рассказала, что раньше священник с семьей жил в том особняке, но потом его «забрали», а жена переселилась в маленькую половину дома с огородиком, и ещё ей оставили часть сада. Все эти деревянные дома и сады с огородами снесли при строительстве нового корпуса гостиницы «Томь».

Последним на набережной стоял двухэтажный каменный дом с балкончиками, окружённый со стороны фасада яблонями, черёмухой и кустами малины, а во дворе были огороды и стайки с коровами. А дальше была Нахаловка и овраг, по которому была проложена труба, из неё сточные воды шли прямо в Томь. За глухим забором был городской сад, вход в него был платный.

За горсадом стояли каменные двухквартирные домики, в одном из которых жил и работал известный художник А. Кирчанов. Однажды мы с девчонками набрались храбрости и зашли к нему в мастерскую. Он любезно нам всё показал и рассказал, над чем работает. Впоследствии одна из моих одноклассниц позировала ему для портрета пионерки.

В пятидесятые годы самое оживлённое место на набережной было около гостиницы. Здание её было построено в конце двадцатых годов в стиле модного тогда конструктивизма. В гостинице были и отдельные квартиры. В ней останавливались, а нередко месяцами жили известные в стране и городе люди. С некоторыми из них был хорошо знаком отец, они бывали у нас.

В нашем семейном архиве сохранились фотографии. На одной из них отец сфотографирован на балконе гостиницы с писателем А. Никитиным, который возглавлял группу из Союза писателей СССР, приезжавших на празднование первого Дня шахтёра. Очерки Никитина о Кузбассе публиковались в альманахе «Сталинский Кузбасс».

Там же останавливались московские артисты, которые также впоследствии приезжали на очередной праздник в честь шахтёров. Я запомнила, как они шли на концерт в цирк в вечерних туалетах. Среди них была очень популярная в то время артистка Рина Зеленая. В гостинице останавливался и известный поэт, публиковавшийся в журнале «Сибирские огни», Казимир Лисовский. Он тоже приезжал в Кемерово на День шахтёра. Отец возил его на шахту «Северная», где они спускались в забой. Лисовский затем написал несколько стихотворений, посвященных шахтёрам, они публиковались в «Кузбассе», в журнале «Сибирские огни».

В цокольном этаже гостиницы был ресторан и небольшой продовольственный магазин для тех, кто жил в ней. Когда отменили продовольственные карточки, в магазин стали пускать всех, и я ходила туда за продуктами. Здание напоминало большой, ярко освещенный огнями корабль, который возвышался над окружавшими его деревянными домиками с садами и огородами.

Тогда ещё не было главного корпуса гостиницы «Томь», который построили в 1959 году. На его месте был большой сквер, где мы часто играли. Парадный фасад гостиницы представлял полукруг, в верхней части которого были балконы, а внизу – застеклённая веранда с высоким крыльцом. Вечером она ярко освещалась, и было видно, как там играли в биллиард, а затем в пинг-понг.

Летом стеклянные двери открывались и по лестнице можно было спуститься в сквер, который был засажен сиренью и черёмухой. Посередине его была большая клумба, по периметру стояли красивые скамеечки. В этой части сквера за порядком наблюдал швейцар в красивой униформе. Вечером нам не разрешали играть там. Днём же народу было мало, и мы там играли в «зелёную палочку», разбившись на две команды.

В левой части сквера перед входом в магазин и ресторан была небольшая клумба, стояла пара скамеек, а в дальнем углу у забора привязывали лошадей. До начала пятидесятых годов к гостинице обычно подкатывали пролётки на мягких рессорах.

Если пройти по центральной аллее сквера прямо, то можно было выйти на берег Томи. Однажды у выхода на набережную поставили столик для сбора подписей под Стокгольмским воззванием, призывавшим бороться за мир. Мы долго смотрели, как люди подходили и, прочитав воззвание, ставили свою подпись. Нам, детям, тоже очень хотелось подписаться, но несовершеннолетним не разрешили.

Когда набережную заасфальтировали, то перед сквером построили легкий деревянный павильон, в народе их называли «Голубой Дунай». В городе их было несколько, все они были выкрашены в ярко-голубой цвет, отделаны деревянной резьбой. Летом там шла бойкая торговля продуктами питания, в том числе и напитками. Народ туда шёл особенно охотно, когда привозили пиво, продавцы обычно знали постоянных покупателей и отпускали им товар в кредит. Зимой павильон не работал, и мы в зимние каникулы прыгали с его крыши в сугробы.

Вообще зимой нашим любимым местом для развлечений был берег Томи. Собравшись большой компанией, мы шли кататься с обрыва. Сначала прыгали с парапета вниз, потом уже по проторенной дорожке съезжали к реке. На санках катались с извоза. А когда подросли, то встали на лыжи. Зимой уроки физкультуры в 5–6-х классах женской школы № 41 (там потом был учебный корпус госуниверситета) проводили на лыжне: спускались с горки к Искитимке и поворачивали вдоль Томи в сторону водокачки.

После уроков днём мы катались на коньках на стадионе около общежития коксохимзавода, а вечером там шли хоккейные бои, нас уже не пускали.

В шестидесятые годы на этом месте построили жилой дом для руководителей области. В старших классах я училась в школе № 1 на улице Н. Островского. Зимой во время уроков физкультуры мы на трамвае ездили через Томь, надевали лыжи и катались в бору. О крутизне горы мне до сих пор напоминает маленький шрам на подбородке.

Вечером все шли на каток в горсад, где заливали не только центральный круг, но и аллеи. Звучали вальсы, и каждый наслаждался как мог. Кто-то уединялся в аллеи, а большинство неслось по ярко освещённому кругу. Некоторые закладывали виражи на настоящих беговых коньках – «ножах», но вскоре они переместились на стадион «Химик», где работали спортивные секции.

Вдоль Притомской набережной в шестидесятые годы была проложена освещённая лыжня, которая никогда не пустовала. Многие после работы там катались. А в выходные мы через Томь на лыжах ехали на правый берег кататься в сосновый бор. По реке ехать было не очень комфортно, дул пронизывающий ветер, обжигая щеки. Но лыжня была хорошо накатана, народу ехало много, минут за двадцать доезжали до Красной Горки, а там и до бора рукой подать.

Зимой я выходила на лыжню несколько раз в неделю, выдерживая мороз до двадцати пяти градусов. Но и в более сильный мороз лыжня на набережной не пустовала. Не помню, чтобы кто-то из нас простужался, болел.

В середине пятидесятых годов у горожан появился любимый маршрут для прогулок, который активно осваивали старшеклассники города. Ранней весной в нашу квартиру доносился с Притомской набережной гулкий шум шагов – это молодёжь города ежедневно совершала прогулки по маршруту от остановки трамвая «Цирк» по Советской улице, затем по Весенней выходили на набережную, потом по улице Орджоникидзе через площадь Пушкина вновь возвращались на Советскую.

Мои родители очень любили смотреть с балкона на это молодое половодье и вспоминать свою юность. В последующие годы набережная хорошела и благоустраивалась, все деревянные домики были снесены, появились прямой выход в городской сад, красивый сквер Героев Социалистического Труда около «Орбиты», памятник воинам-кузбассовцам, новые дома.

Именно тогда в очередном издании книги «Кемерово» отец написал: «Томь всегда служила украшением городского ландшафта. ...Набережная Томи – любимое место прогулок горожан».

Но вместе с тем в эти же годы появились сигналы о неблагополучии: река стала мелеть и зацветать, мы уже не могли купаться в реке у набережной. Искитимка при впадении в Томь распространяла запах гнили, и народу на набережной становилось всё меньше. Это очень огорчало отца. В середине семидесятых он активно сотрудничал с обществом охраны природы и стал редактором альманаха «Земля Кузнецкая».

В «Слове к читателю» первого выпуска он писал: «...Все мы радуемся индустриальному взлету родного края. Однако надо признаться, что теперь к чувству радости всё острее примешивается горчинка. Год от года тускнеет кузнецкий пейзаж – лысеет тайга, мелеют реки и озера, скудеют флора и фауна... Альманах «Земля Кузнецкая» и должен стать... копилкой знаний, тем круглым столом, за которым каждый мог бы сказать свое слово. Он открывает свои страницы для всех желающих поделиться мыслями, исследованиями, знаниями и опытом в деле защиты и преобразования природы родного края».

Первый номер альманаха (1975 г.) открывала статья зам. председателя Кемеровского облисполкома Г. Корницкого, в которой он писал о Постановлении ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по предотвращению загрязнения бассейна реки Томи неочищенными сточными водами и воздушного бассейна городов Кемерово и Новокузнецка промышленными выбросами».

Реализация этого постановления, а также Закона «Об охране природы РСФСР» принесла свои плоды. На реках Искитимке и Томи в черте города были построены инженерные сооружения, Притомская набережная была реконструирована, начато формирование Искитимской набережной в месте её впадения в Томь. И к середине восьмидесятых Притомская набережная обрела свой нынешний вид. Она вновь стала притягательным местом для горожан.

В июне 1991 года отца не стало, но он не забыт. Проводятся в память о нем Балибаловские чтения, в которых принимают участие краеведы, историки, учёные из других городов. Организаторами выступают администрация города Кемерово (зам. главы города И. И. Федорова), областной краеведческий музей (старший научный сотрудник Л. Ф. Кузнецова), кафедра истории России Кемеровского государственного университета (проф. С. В. Макарчук).

На фасаде дома № 11 по Притомской набережной установлена мемориальная доска с портретом отца и надписью: «В этом доме с 1938 по 1991 год жил и работал известный журналист Кузбасса, историограф г. Кемерово Балибалов Иван Алексеевич».

Диана Балибалова

Источник: краеведческий альманах «Красная Горка» № 7, 2006; http://gennady-yurov.ru/pdf/kr_gorka_7_m.pdf