Двое

Рассказ

(Автор – Сергей Черемнов, возглавлял прокопьевскую городскую газету «Шахтерская правда», телерадиокампанию Агентство информации Кузбасса, пресслужбы областных партийных и советских органов, автор нескольких книг и фотоальбомов о Кузбассе).

1.

Домой Ирина приехала всего на  день.

Она уже четвертый год приезжала вот так: урывками, на воскресенье. Город, в котором она теперь жила, цепко держал ее: держала учеба, подруги, которых было немало, разные знакомства, привычки. Деревню Ирина почти забыла и, приезжая сюда, каждый раз с тревогой отмечала, что к месту детства ее тянет все меньше, что эти поездки становятся в тягость.

И все-таки ехала, потому что знала, что один человек ждет ее так, как не ждал никто никогда – ее сын; что едва научившись говорить, еще неуверенно лепеча, одолевает он бабку одним единственным вопросом: «Когда приедет мама?..»

Невысоко над деревней стояло утреннее солнце. Июльская трава, не успев пропылиться блестела свежими алмазинами ночной росы. Было еще довольно рано. Собаки, набрехавшись за ночь, притихли, петушинный час тоже уже прошел, и деревня с единственной улицей, полого скатывающейся к реке, казалась вымершей.

И от этой тишины, уютного деревенского покоя не хотелось никуда торопиться. Ирина медленно шла вдоль огороженных плетнями и заборами дворов, думала о сыне и родителях. Но чем ближе подходила к дому, тем радостнее и тревожнее колотилось сердце, тело почти ощутимо наполнялось легкостью и хотелось припустить припустить вприпрыжку.

2.

Калитка дружелюбно скрипнула, и Ирина осторожно ступила во двор, неширокий, поросший курчавой желто-зеленой ромашкой. Здесь было так тихо и пусто, будто весь двор с банькой, лениво ткнувшейся в бок дощатому сараю,  и домом, окна которого  наглухо задернуты ситцевыми занавесками, еще спал крепким утренним сном. И только над самой трубой едва струилась расплывчатая, прозрачная ниточка дыма.

Ирине вдруг показалось, что она стоит в середине яркой объемной картины, и все прдметы вокруг нее не настоящие - нарисованные искусной рукой. Это ощущение стало таким сильным, что Ирине захотелось увидеть кого-нибудь, крикнуть, чтобы эта картина ожила, задвигалась.

Она торопливо направилась к дому, но не успела сделать и нескольких шагов: с высокого крыльца вихрем скатился маленький комок, кинулся ей под ноги, и крик – серебрянный колокольчик – звонко разорвал тишину:

- Мама!

Ирина подхватила Игорька на руки, закружилась с ним. А на крыльцо уже выходил отец, высокий, седой, крепкий. Мать робко выглядывала из-за его спины. Оба улыбались.

- Здравствуй, дочка, - загудел отец, - давненько не жаловала. – Он грузно спустился с крыльца, хотел обняться, поцеловаться с дочерью, но мать опередила его. Маленькая, проворная, она поскочила к Ирине, чмокнула ее в щеку. Ирина смущенно опустила глаза, ей было неловко от родительских ласк. Мать, все понимая, отталкивала мужа:

- Не лезь… не лезь… Человек с дороги устал. Нацелуетесь еще!

- Заходи, дочка, заходи, - спохватившись, в один голос заговорили они. Мать вскочила обратно на крыльцо, юркнула в дверь и там загремела посудой, запела тонким голоском: «Взавтракать… Взавтракать…».

3.

Умывшись колодезной ледянной водой, утренние, свежие, влюбленные друг в друга мать и сын вошли в дом. Игорь был копия матери, маленькое отражение статной, высокой, по-молодому крепкой женщины: такой же черноголовый, с розово смуглой кожей, с выразительными ямочками на щеках, и пухлые детские губы были по-маминому дерзки. Ирина опустилась перед ним на колени, ткнулась лицом в его плечо. От ситцевой рубашонки сына пахло далеким запахом ее детства, от которого она уехала несколько лет назад: запахом молока, скошенной травы, табака, листья которого отец всегда держал на запечке.

Косые лучи солнца били в глянец пола, переламываясь, плавали на стенах и потолке комнаты. Игорь вдруг тяжело, не по-детски вздохнул, Ирина подняла голову: брови сына серьезно сдвинуты, он вопросительно смотрел на нее. Ирина улыбнулась, обдряя его. Он потупился и, наконец, не выдержал:

- Мам, ты опять уедешь? – и погрустнели карие глаза.

Сжалось сердце Ирины от сладко-острой боли, и нежности, и любви. Она выпрямилась, подхватила Игорька на руки. «Чудо ты мое, - зашептала ему в ухо. – Надо, Игорюша, надо…твоя мама немного поучится и потом приедет насовсем».

- Мам, я снова один останусь? - и губы дрогнули, готовые заплакать.

- Что ты, Игорюш, а дед, а бабушка? – Ирина отворачивала от сына лицо, чтобы он не увидел, как подернулись влагой ее глаза. А он тянулся к ней, гладил по щеке теплой ладошкой:

- Мам, а где наш папа?..

И звонкий голос испуганно смолк, будто на пол уронили звонкий колокольчик. Ирина обмерла, медленно разжала руки, и тело сына скользнуло по ее телу на пол.

- Ты беги, Игорюша, погуляй, - громко прошептала она и улыбнулась ему жалкой, извиняющейся улыбкой. Понуро направился Игорь в угол, что-то выхватил что-то из груды игрушек, кинулся со всех ног к выходу. Но на пороге остановился, крикнул задиристо, вызывающе: «А где мой папа?» - и выбежал из комнаты. Ирина охнула, опустилась тяжело на стул и замычала-запела что-то тоскливое, пытаясь заглушить занывшее сердце. В двери показалось испуганное лицо матери. Она виновато глянула на Ирину, пропела неуверенно: «Взавтракать».

4.

Отец ел неторопливо, степенно, разложив локти по столу, ржаную корку под ложку подкладывал. Усов не мочил, раздвигал их, оскаливая зубы, и осторожно выливал содержимое в рот. Мать суетилась, подавая всякую снедь, из-под тишка поглядывала на дочь, подкладывая ей лакомые кусочки; ела торопливо, уравками, хлеб мочила в тарелке, жевала его редкими маленькими зубами. Внук рядом с бабкой сидел, болтал ногами, не ел как следует, а все смотрел на мать. Ложку в руках ветел, облизывал сложенным  в трубочку языком и опять лез ею в тарелку.

Ирина хмурила брови, будто строжилась. Что он плохо ест, вскидывала глаза на мать: так ли я делаю? Та кивала ей в ответ, одобрительно ерзала на стуле, и обе вдруг встречали отцов взгляд, резкий, осаживающий, от которого неуютно становилось за столом.

Ирина знала эту особенность отцовского характера: молчит о чем-то своем, наболевшем, и лишь сердито зыркает на всех. Ели молча, только ложки постукивали, да Игорь шмыгал носом.

- Погоди-ка, дочка, - сказал наконец-то отец, - хотим мы с матерью тебя спросить, как там город поживает?

Ирина вся вспыхнула, понимая, что отцу не это надо узнать, ответила торопливо:

- Все так же, пап, я ведь уже много раз рассказывала…

- Погоди-ка, - оборвал отец. – Ты-то - как там? О знакомствах своих расскажи.

И опять больно кольнуло сердце, тоскливо заныло под ложечкой. «К чему ты, пап?» - растерянно спросила она, хотя уже поняла, куда клонит отец, но говорить об этом не хотела, потому что не о чем было говорить.

- Да вот мы с матерью все переживаем: как наша дочка дальше жить собирается… За него, опять же, - отец кивнул в сторону внука, который с интересом прислушивался к разговору, вертел головой – с матери на деда.

Бабка вскочила, задвигала тарелками, засуетилась, собирая их маленькой горкой, на деда рукой махнула: «Молчи уж, не ко времени».

- Сядь, мать, - почти крикнул он, и она проворно шмыгнула на свое место, подперев голову дрожащей рукой, уныло уставилась на Ирину.

- Игорь, пойди-ка поиграй, - не глядя на внука, буркнул отец. Тот нехотя вылез из-за стола, так же нехотя в сени вышел, дверь за собой не закрыл, а бабка будто этого и ждала, заторопилась, затараторила:

- Сейчас то вот лето, а на день Красной Армии он от соседей приходит с игрушкой самодельной. Мы говорит, бабуля, с Лёнькой подарки делали. Кому мне ее, бабуля, подарить? – мать виновато смотрела на Ирину, но голос ее звучас упрямо, словно она готова извиниться за свои слова, но не сказать их не может.

- Я аж охнула: ведь дитя-то малое, а все понимает!.. Виду хотя не подаю, Как – кому? А деду-то! Вот он мне и отвечает: дед же, бабуля, не папа… Ленька, мол, говорит, что это папин праздник. У меня слезы, а сама ему: дед-то, когда молодой был, тоже был папой. Так что – папа он… А Игорюша на меня так недоверчиво глянул, да с игрушкой-то к деду: на ко, мол. С праздником…

Она опять вскочила, забегала по кухне, гремя посудой.

- Ну что, дочь? Что делать будем? – угрюмо забубнил отец. – До каких пор я внуку заместо отца буду? Чего молчишь? Отвечай родителям!

Ирину оглушили эти рассказы и распросы, она внимательно разглядывала крышку гладко выскобленного стола, где маленькая щербинка с потемневшими неровными краями стала сечас такой значительной, что от нее невозможно оторвать глаза. А мысли, путаясь и обрываясь, нагромождались одна на другую: «Зачем весь этот разговор?» - думала она, но перечить родителям не хотелось.

Тем не менее, она посмотрела на отца твердо, была уверена в своей правоте:

- Раз Игорь все понимает, он должен понять, что нас только двое! Зачем нам еще кто-то?!

И застонал, замотал головой отец, хватил кулаком по столу так, что в углу слабо звякнула посуда, испуганно сгорбилась в том углу мать, отпрянула от стола Ирина. А отец, распаляясь, загремел на весь дом:

- Да как ты смеешь! Ему отец нужен, а ты!.. Так твою перетак!!! – ругнулся бесстыдно, зло, сплюнул на пол и… сразу примолк, притих, растерянно повернулся к сеням: из дверей внук, насупившись, исподлобья смотрел на деда – плечи приподняты, руки в кулаки.

Игорь воиственно двинулся к деду, потом остановился, словно припоминая что-то, и бросился к матери, обняв, целовать начал:

- Мама, мама, нам стобой никого больше не надо…

Ирина крепко стиснула его, в плечо ему уткнулась:

_ Ты, Игорюша, у меня молодец… Только вот подслушивать нехорошо, - сказала ему дрогнувшим голосом.

- А я, мам, не подслушивал, - в глазах Игоря запрыгали две маленькие хитринки, - я в сенях стоял, а вы громко разговаривали, - он зажмурился и засмеялся.

Ирина посадила его к себе на колени:

- Айда в рощу, Игорюш, хочешь?

Он влюбленно кивнул ей.

- Никого нам с тобой не надо, правда?! – Сын снова кивнул. Ирина торжествующе глянула в хмурое лицо отца, повернулась к матери, но встретив ее тоскливый взгляд, улыбнулась хорошо, безо всякого вызова.

5.

Солнце стояло высоко, на самой макушке неба. Раскаленная дорожная пыль от удовольствия лениво пыхала под ногами, клубясь едва-едва.

Роща была близко, на самом берегу реки. За последними домами до первых берез тянулась лужака высокой травы, пестро усеянная полевыми цветами. После грячей дорожной пыли трава приятно холодила ноги. Ирина сняла с Игоря рубашку и сандалии. Он боязливо ступил голой ногой на траву – раз, другой, а потом, раскинув руки в стороны, закружился вокруг Ирины. Ирина смотрела на сына, улыбалась ему и солнцу, бело-пятнистым стволам деревьев, лениво свесившим ветви.

Игорь с размаху ткнулся ей в живот:

- Мама, у меня авария! – закричал он на всю лужайку. – Мама, я тебя поборол, падай!

Они упали на землю, барахтались, хохотали. Игорь сидел сверху, покрикивал:

- Мам, сдаешься, ну, сдаешься?

Ирина вяло сопротивлялась, не в силах унять расслабляющий тело смех. Игорь наклонился к ней, хитро улыбаясь, заглянул в лицо и, пряча глаза, спросил:

- Мам, а ты где меня взяла?

Ирина вздрогнула от неожиданности, потянула его к себе, положила рядом на траву, они затихли и долго лежали так, ровно дыша – будто заснули. Ирина слышала, как где-то в глубине ее сына тукает сердце. И от этого туканья на душе у нее становилось хорошо и спокойно.

Она глубоко вздохнула, как вздыхает пробудившийся ото сна человек, подняла голову. Низко над самой травой едва заметно струился вверх теплый воздух. И казалось, что лужайка медленно и тихо плывет куда-то. Недалеко в роще гомонливо звенели птичьи голоса. Ирина увидела как на цветок тысячелистника упал мохнатый шмель, шарахнулся в сторону, качнув тонкий жилистый стабель, сердито гудя, покружился над ним и маленькой точкой долго буравил небесную голубизну, пока не исчез совсем.

- Игорюш, позвала она, - ты у меня от солнышка, от неба и от птиц… Слышишь, Игорюш?

Тот поднял на нее глаза, серьезно сдвинул брови:

- Нам, мама, никого не надо больше. Нам и без папы хорошо, ага?..

Они еще долго лежали посреди полевых цветов на прохладной траве, жмурились от яркого света, молчали – каждый о своем. Игорь улыбался своим мыслям. А Ирине вспомнился такой же летний полдень шесть лет назад… И словно стряхивая с себя эти воспоминания, она приподнялась над сыном и прошептала:

- Ты у меня от солнышка и от птиц, и нам никого больше не надо.

Сергей Черемнов

Источник:  Газета «Путь в науку», орган КемГУ, о8.03.1978 г.