Поэт и прозаик Виталий Артемьевич Крёков

Виталий Артемьевич Крёков родился 10 августа 1946 года в селе Мочище, ныне микрорайон города Бийска Алтайского края. Мать его – Анна Романовна, в девичестве Ягунова, до войны жила с первым мужем в Красноярском крае. Муж погиб на финском фронте, а четверо их детей умерли от голода и болезней. В годы Великой Отечественной войны она работала санитаркой в военно-санитарном поезде.

Отец Виталия – Артемий Евлантьевич Чудов – родом с Алтая, до войны работал плотником, был намного старше Анны, двое его сыновей от первого брака погибли на фронте. Познакомились родители в Ивановской области, после войны приехали в Бийск, работали в одном из совхозов Зонального района под Бийском.

В 1948 году мать с дочерью Галиной и сыном Виталием переехала в Кемерово. Анну Крёкову с двумя детьми приняли родители её первого мужа Крёкова. В 1952 году она купила дом в деревне Сухая Речка, работала уборщицей, с 1955 года – дояркой в совхозе «Октябрьский».

Виталий окончил Сухореченскую начальную школу. Семилетнюю школу окончил в посёлке Новостройка со справкой, не сдал экзамены по математике и физике. Остался в деревне, работал водовозом, развозил на лошади уголь. В первой половине 1960-х годов приехал в Кемерово, где окончил фабрично-заводское училище по специальности каменщик-обмуровщик, работал на стройке, писал зарисовки и стихи в газету.

В автобиографической заметке Виталий Крёков писал: «Моя родина – Сибирь. Родился я в городе Бийске Алтайского края. Мать моя была из рода Ягуновых, известных казаков, основавших Верхотомский острог, а затем занявшихся земледелием и основавших деревни Ягуново, Денисово, Крёково. А отец из рода Чудовых – казаков Бийкатунской сторожевой линии на Алтае.

Судьбу свою я определил, когда ещё не знал алфавита. Говорил, что буду писать песни и книги. Меня никто не отговаривал. Рифмоплёт, композитор, поэт – до тридцати лет были моими прозвищами в гуще горячо любимого мною народа» («Кузбасс». 2006, 9 авг.).

Во время службы в инженерных войсках Советской Армии (1965 – 1968 гг.) Виталий Крёков участвовал в работе Омского литературного объединения, где общался с писателями Владимиром Пальчиковым, Владимиром Макаровым, Вильямом Озолиным, Иваном Яганом, Татьяной Четвериковой, Анатолием Васильевым (редактор тюменского альманаха «Врата Сибири»).

Первая публикация – стихотворение «Из берёзовых ран я не пил свежий сок…» – состоялась в 1966 году в газете «Молодой сибиряк» (Омск).

После армии с 1968 года жил с матерью и тёткой Таисьей Романовной в Кемерове в небольшом домике на улице Вторая Заречная. Вернувшись в Кузбасс, формировался как поэт при литературной группе КТОМ – Кемеровское творческое объединение молодёжи. Дружил с молодыми поэтами Александром Ибрагимовым и Николаем Колмогоровым.  

С начала 1970-х годов печатался в газетах «Комсомолец Кузбасса», «Кузбасс», «Край» (Кемерово), «День» (Москва) и других. Виталий был участником областных и краевых литературных семинаров писателей Кузбасса, Алтая. В 1971 году пять стихотворений Виталия Крёкова были опубликованы во втором номере журнала «Огни Кузбасса». В 1980-х годах активно участвовал в работе литературной студии «Притомье».

С Крёковым познакомилась известная кемеровская художница Галина Николаевна Писаревская, член Союза художников России. В память об этом общении был создан портрет «Поэт Виталий Крёков» (1979 г., бумага, акварель, 91x70), который теперь хранится в фонде Кемеровского музея изобразительных искусств. Репродукция портрета поэта с букетиком незабудок опубликована в журнале «Огни Кузбасса» (2018, № 1).

В 1970-х годах Виталий работал каменщиком в различных строительных организациях, обмуровщиком котлов на Кемеровской ГРЭС, получил квартиру в бараке, женился. В этом браке с Валентиной Крёковой (в девичестве Десятых) в 1979 году родилась дочь Кристина. У Кристины Крёковой двое детей: Глеб Евстафьев и Серафима Крёкова.

В 1980-е годы Виталий Артемьевич работал столяром в Кемеровском музее изобразительных искусств, дружил с художниками, искусствоведами. В 1994 году познакомился с Ниной Петровной Гусевой, заместителем директора Кемеровского областного краеведческого музея. И она стала его верной женой, другом и музой. Ей поэт посвятил стихотворение «Если станет с деньгами получше…» (2000).

В 1990-е и 2000-е годы В. А. Крёков работал мастером по кладке печей и каминов, в том числе и на писательских дачах в Переделкино.

В 1993 году стал членом Союза писателей России.

Виталий Крёков – автор шести поэтических книг, изданных в Кемерове: «Лицо твоё» (1980), «Цветы картофельных полей» (1992), «Всё родное, хорошее…» (1993), «Наша бедность граничила с Богом» (1995), «Соломенный мост» (1996), «Деревьев люд смиренный» (2005). И книги прозы «Воспитание кривых брёвен» (2011).

Участвовал в поэтическом сборнике, изданном в Москве, «На тебя и меня остаётся Россия: молодая российская поэзия» (1987). Печатался в журналах «Москва», «Наш современник» (Москва), «Сибирские огни» (Новосибирск), «Сибирь» (Иркутск), «День и ночь» (Красноярск), «Сибирский тракт» (Тюмень), «Огни Кузбасса» (Кемерово).

Виталий Крёков – лауреат литературных премий «Молодость Кузбасса» (1979), «Образ», литературной премии имени Виктора Баянова (2015). Награждён медалью «За веру и добро».

Умер 5 сентября 2016 года. Похоронен в Кемерово.

 

Поэтический мир Виталия Крёкова

В кемеровскую литературную среду Виталий Крёков пришёл в конце 1970- х годов. Валентин Махалов вспоминал о первом выступлении поэта на собрании Кемеровского литературного объединения молодёжи: «Спокойное течение вечера было нарушено. В привычные ритмы ворвалось что-то новое. Заговорила поэзия, жизнь не придуманная, а близкая, ощутимая и понятная. Стало ясно, что в литобъединение пришёл поэт со своим чувством мира…».

Стихотворения, которые прозвучали здесь, были потом опубликованы в первом сборнике «Лицо твоё» (1980). Лирический герой сборника возвращается домой и воскрешает в памяти своё деревенское детство. Мир этот вновь открывается для него знакомыми местами, родной природой, которая его тогда окружала.

В поэтических воспоминаниях эти картины подвижны, дышат живыми ритмами разных времён года, игрой световых рефлексов и красок. В этих картинах есть взгляд подростка, впервые открывшего высокую меру красоты природного мира, дающую веру в жизнь («Лето в отрочестве»). И есть мир повзрослевшего героя, который видится ему всё более просторным, растёт в вертикаль небесную, но остаётся по-прежнему очень узнаваемым, со своими «любимыми лесами», «апрельским палом», «багряной местью осени».

С особой нежностью поэт относится к берёзам, любуясь их весенними «свежими одеждами», находя именно в них живую душу природы. Берёза в поэзии Крёкова – это своеобразное мировое древо его поэтического космоса. Она вечна, всегда рядом, она одушевлена, всё помнит и поэтому любима, почитаема, её ветви обнимают, спасают, шум её листвы утишает боль. В большой группе стихотворений берёза – центральный образ, несущий основное смысловое содержание текста: «Берёзы в ветреный день», «Из берёзовых ран я не пил свежий сок…», «Родина».

В динамике развития художественного мира в цикл природного времени начинает вписываться канва жизни – взросление, первая любовь, первые потери и осенняя скорбь утрат, и сама жизнь начинает видеться в этих ритмах как вечное возвращение: «Будут тёплыми воды и суша …», «В день воскресный уйду одинокий», «В кедровнике, среди таёжных пашен похоронив меня буранным днём…», «Надежда выше всех печалей в моём молчании живёт», «Бессмертье», «Об ушедших душа отболит ли?»

В 1993 году Виталий Крёков стал членом Союза писателей России. Он считал, что «писатель – это явление редчайшее. Необходимо иметь ясный ум, богатый язык, знание жизни народа изнутри. Большая литература идёт от ветхозаветного. Ветхозаветное – это глина, солома, огонь, терпение. Моё стремление хоть немного соответствовать этому ветхозаветному отражено в моих произведениях» («Кузбасс». 2006. 9 августа).

В поэтических сборниках «Цветы картофельных полей» (1992) и «Всё родное, хорошее…» (1993) личная судьба всё более глубоко сопрягается вечными ритмами природы и мироздания. Постепенно за ясными и дорогими картинами деревенских пейзажей, проникнутых тёплыми воспоминаниями о детстве, проступит ощущение цельности и гармонии Богом сотворённого мира, в котором круговорот времён года, зимний холод или весеннее пробуждение воспринимаются поэтом как ясность и прочность первозданного мира, вечность, дарующая устойчивость, крепость всему мирозданию.

Сильнее зазвучавшие в сборниках «Соломенный мост» (1996), «Деревьев люд смиренный» (2005) христианско-космологические мотивы появляются в постепенном осознании жизни человеческой как дара, «Благой вести», которой воздаётся «любовь-молитва», от «слова к слову милое чувство».

Возвращаясь к первому сборнику «Лицо твоё», отметим, что в нём начал формироваться целый комплекс мотивов, образов, пополняющееся содержание которых определит в дальнейшем неповторимые узнаваемые черты поэтического космоса Виталия Крёкова.

Среди них особое место займёт любовь к родовому началу, родовой основе жизни. Она воплощена в образах семейного круга с его тёплой домашней мифологией трапез, всегдашних огородных работ, поездок к родне, посещений погостов. Образы тёплого простого домашнего мира бедной деревенской избы с огородом, картофельным полем проходят через многие стихотворения: «Всё родное, хорошее (Русская тема)», «Я вижу отчий край…», «На земле», «Наша бедность граничила с Богом…».

Во многих поэтических текстах в центре этого родового домашнего мира мать. Хозяйка бесхитростной избушки, работница, почти всегда среди поля, цветущего или дарующего урожай, в какой-то миг она становится светочем души, к ней обращено слово поэта, впервые ощутившего слиянность неизмеримой высоты небес и простой жизни: «Какая, мама, синева! / Несём с лугов цветы./ Ещё не вкладывал в слова / Такой я красоты… Проведаем с тобой погост, / А там в обратный путь…».

В более поздней лирике с образом матери начинают связываться богородичные мотивы («Божья Матерь», «Поле Матери»), тесно переплетаясь с почти натурфилософским поклонением природе как вечному храму: «Привет тебе, спасительная роща! / Привет тебе, мой белоликий храм!..».

Природа дарует лирическому герою спасительное богообщение: «Весною постной мир природы светел, / В нём юность и виденье тонких грёз … / Унынья нет, не чувствуется тленья, / И старость станет не совсем страшна, / Когда вот так – блаженные селенья / В молитвах видит кроткая душа…».

Часто в размышлениях о своей будущей судьбе поэт видит себя в деревенском доме, в полевых работах вместе с любимой женой. В лирических текстах формируется своего рода деревенская идиллия с её простой повседневной работой на земле, задушевность и тепло семейного счастья в доме, построенном своими руками, где «…жить легко, неторопливо, / Вдали от пасмурных времён…», «Здесь тополя с рождения Христа / Здесь мне с тобою вековать-стараться…».

Значительное место занимает в поэзии Виталия Крекова любовная лирика. Женские лица в его поэзии – это целая галерея деревенских и городских героинь: землячек, подруг, любимых или женщин, только увиденных или встреченных на пути и поразивших своей строгой духовной красотой.

Среди них есть деревенская девчушка «с красотою звонкой», которой хочется дарить нежный иней с берёз и «в шаленке дочка мамина» в черёмуховом окне, есть и строгая хозяйка «северного сада» и дома, наполненного «домашним кружевом» родственного слова о детях и внуках.

С женскими образами связан звуковой мир поэта: нежный голос, который звучит «обветренною кожицей» весенней берёзы, музыка как поцелуй светлой души, песня «неневестной девы с вековым напевом о человеческой судьбе». Традиционно женское лицо и у музы поэта, которая приходит «не затронув двери», даруя крыло, унося в небеса, чтобы потом «упасть ливнем строк». «Осень. Уголок моей отчизны: / Пятистенки, огороды, пруд, / Белоствольных тающие нимбы / В прорубях вечнозелёных руд…», женские родные и милые лица – все эти образы родного мира, «уголка родной отчизны», который становится частицей «отчего края» с его общей живой жизнью простого деревенского народа.

В ней соединились мудрость, труды, скорби и всегдашний неутолённый весёлый задор молодости, надежды, счастливая любовь. Появление крупных форм в творчестве Крёкова связано с опытом лироэпоса. Поэма «Данилкино утро» (1976-1983) – это хроника жизни лирического героя, в которой малый деревенский мир вписан в эпоху 1950-х годов. Лёгкие штрихи обновления городской жизни и мимолётные очерки молодых лиц друзей и подруг создают узнаваемую атмосферу подъёма, оживления, надежд, близкое соприкосновение деревенской и городской общей жизни, – всего, что узнаваемо в строе жизни первого послевоенного десятилетия всей страны.

Вторая поэма «По казачьему тракту» (1999) построена как ряд очерков колхозной деревенской жизни про донос в «чека» и гибель зоотехника Елькина, про дядю Гену, бесстыдного сельского Дон Жуана, про драматическую историю беженки Маши-сиротки. В них проглядывает ирония и горькая усмешка повествующего автора, который видит, как исчезает из колхозной деревенской послевоенной жизни нравственная чистота, как много горьких вдов, несчастных судеб.

Движение к повествовательной форме проявилось в творчестве Виталия Крёкова последних лет в создании ряда рассказов и очерков. В «Записках печника», в книге рассказов «Воспитание кривых бревен» (2011) много невыдуманных героев. Они были встречены автором в повседневной жизни, и он с любовью и уважением рассказывает о своих земляках простую правду.

Бытописание Крекова особенно ярко реализуется через особую стилистику – это разговорная речь с вкраплением просторечных форм. В этой речевой стихии раскрывается и сам герой-рассказчик, и его герои. В «Записках печника» – это печник и строитель по профессии, поэтому его слово, как он сам говорит, полно «живых сгустков нашего прошлого и современности». Так, имея в виду эпоху нашего социалистического строительства, он говорит о слове «прораб», которое напоминает не о победных свершениях, о времени, когда были распорядители и десятники, и люди, часто подневольные, выполнявшие грубый неквалифицированный труд.

В книге «Воспитание кривых брёвен» повествование ведёт автор, вспоминая о своем детстве, оживляя в памяти свои первые колхозные работы. С этими автобиографическими рассказами перемежается художественный очерк «Фёдор Григорьевич, Дерик и другие», в котором создано несколько точных портретов земляков.

В сборнике рассказов и повестей примечательны очерки-путешествия: «Река Иордан походила на Искитимку», «Сергиев Посад», «На дурноезжем». Они расширяют художественный мир книги благодаря символичной топонимике – река, храм, дорога.

Ставшая последним законченным произведением Виталия Крёкова книга «Воспитание кривых брёвен» всем своим строем связана с лирикой и лироэпосом поэта, воссоздавая её художественный мир в новом авторском видении.

Поэзию Виталия Крёкова ценили многие кузбасские поэты. Высоко оценил поэзию Виталия Крёкова московский критик Вадим Валерьянович Кожинов. Публикуя подборку его стихотворений в 1993 году в газете «День», он отметил, что поэзия Виталия Крёкова «просто воплощает – решительными и в то же время тонкими штрихами – реальное и вечное русское бытие, ту душу России, которая живёт не только в людях, но и в полях, в деревьях, в скрипнувшей от ветра двери. И, вобрав в себя поэтический мир Виталия Крёкова, обретаешь глубокую уверенность в том, что никто не сможет поломать или хотя бы исказить это сладостное и горькое бытие. Оно, в конечном счёте, отторгнет или перемелет навязываемые ему чуждые отношения и идеи».

Людмила Ходанен

 

Виталий Крёков. Лирика

Из берёзовых ран я не пил свежий сок,

Не сушил лебединые груди.

Я берёз красоту как святыню берёг,

Чтоб лечились берёзами люди.

Я поверил поверью ещё с детских пор,

Что душа её схожа с любовью:

Опущу на неё этот острый топор –

Ствол окрасится алою кровью.

                                             1967 год, Омск

                                             («Цветы картофельных полей», 1992)

 

МУЗЫКА

Ты властвуй мной свободно, не спеша.

Я за тобой пойду в аллеи века.

О, музыка, ты – светлая душа,

Покинувшая тело человека!

Я видел, как стенала ты, росла,

В единый миг копившая удары.

Один порыв, взмах белого крыла –

И с грохотом обрушивались скалы!

Ты, как огонь, текла в каналах жал,

Твоей стихией сердце очищалось!..

Я твои губы полуоткрывал,

Когда ты шла ко мне, моя усталость.

                                                       1968 год, Омск

                                                       («Цветы картофельных полей», 1992)

                        ***

В твои глаза ночь выдышала росы,

На губы твои алые – хоть дуй.

 Я намотал на шею твои косы,

 Чтоб долгим был ответный поцелуй.

 А у деревни речи станут строги,

 Расстанусь, как попутчик, у крыльца.

 На счастье наши русские дороги

 Тянулись и тянулись без конца.

                                               1968 год, Кузбасский

                                                («Соломенный мост», 1996)

                  ***

Как детский сон после обеда,

Как зелень после тёплых влаг,

На чердаке нашёл я лето

Среди исписанных бумаг.

О, сколько розовых восходов

Среди неровных строк стоит!

Там, за плетнями огородов,

Рожок курёнком голосит.

Там, встретив красотою звонкой,

Взглянув украдкою в лицо,

Моя знакомая девчонка

Начнёт скоблить и мыть крыльцо.

Там дни любви моей несмелой

Никак не могут отцвести.

Я всё хочу ей иней белый

С берёз в лукошке принести.

                                         1969 год («Лицо твоё», 1980)

                     ***

Наша бедность граничила с Богом...

Память сердца всегда дорога.

За сухим ископыченным логом

На закате темнели стога.

Вот и сумерки встали стеною:

Резкий блеск одиноких огней,

И пастух одинокий в ночное

Гонит за день уставших коней.

Наша бедность... В бурьяне избушка

Да ведро над печною трубой,

Много неба и хлеба горбушка

В летний день с родниковой водой.

Одуванчиков жёлтых обнова,

На прополке картофеля мать...

Неустанно, как доброе слово,

Хорошо это всё вспоминать.

                                           1970 год («Лицо твоё», 1980)

                   ***

Ещё сентябрь не начинал дожди,

И бархат синевы не опорочен.

Живу последним всполохом любви,

По паутинкам осязаю осень.

Вот солнечною грустью канул день.

Я, путником в осенней тьме блуждая,

Люблю тот дом, где былью скрипнет дверь

И ослепит крыльцо настоем чая.

И чувства невесомые мосты

Меня соединяли на вокзале

С девчонкой, целовавшей рот сестры

Большими откровенными губами.

Так, миновав стихийные моря,

На твёрдый берег опуская сходни,

Всё верую, что снова жизнь меня

Заполонит горячею любовью.

                                            1970 год, Кемерово, Заречье

                                            («Цветы картофельных полей», 1992)

                   ***

День проступал, и постепенно

Слабел покой ночных чернил.

Любовь из каменного плена

Прекрасный голос выводил.

И песня, с вековым напевом

О человеческой судьбе,

Вдруг стала неневестной девой

На недоступной высоте.

Я с накипью самообмана

Ждал счастья, как игрок в лото, –

И вот стою с дырой в кармане

Демисезонного пальто.

Нам, братьям по судьбе тревожной,

Кто след испить её хотел,

Плутать всю жизнь по бездорожью

И плакать от убогих дел.

Но ослепительно и жгуче

Из выстраданной мной строки

Прозреет солнцем из-за тучи

Божественная кисть руки.

                                      («Цветы картофельных полей», 1992)

 

В ГОСТИ

                  I

Как славно, мама! Посмотри –

Всё поле зацвело!

Идём гостить денька на три

С гостинцами в село.

Идём к бесчисленным кустам

Черёмуховых сот.

Идём к любимым старикам

Работать в огород.

С действительной я ровно год

Вернулся молодцом.

В селе красавица живёт

И служит продавцом.

Я познакомиться не прочь –

Тревожит сердце юнь! –

И целоваться с ней всю ночь,

Шептать слова в июнь.

              II

Какие, мама, облака!

Дождю большому быть.

В Денисово на два денька

Идём траву косить.

 – День добрый, дедушка!

 – Как звать

Мальчонку? Чьей родни?

 – Из Волгограда, говорять,

 – Всё не живём одни.

Вновь разговор. Хрустит опять

О тёрочку морковь.

Иван Данилыч – это зять,

Григорьевна – свекровь.

            III

Какая, мама, синева!

Несём с лугов цветы.

Ещё не вкладывал в слова

Такой я красоты.

Как будто вечно юный гость,

Весна волнует грудь.

Проведаем с тобой погост –

Пойдём в обратный путь.

                                      1972 год («Лицо твоё», 1980)

                  ***

О жизнь монеткой изотрусь,

Вконец растрачу дар сердечный,

С тяжёлой головой проснусь

В избушке низкой на Заречной.

Но труд от всех падений спас.

Мысль проплыла в оконной раме:

«Как хорошо, что есть аванс

И три рубля еще в кармане.

Что прожитое ровно дым,

Коль сортностью был ниже средних».

Уже вода под подвесным –

Тяжёлая, в листах осенних.

Шаг сделаю, другой, ещё,

В туманное завязну утро,

Увижу девичье лицо

И станет солнечно и мудро.

И поведет мечту вперед –

Подумаю: «Откуда милость?

Иль прошлое во мне живёт?

Желанное со мной случилось?»

И, сдерживая чувства вал,

Скажу одно ей, не скрывая:

«Я Богом жил, Его я знал».

Она: «Его я тоже знаю».

                                      1977 год, Кемерово

                                      («Цветы картофельных полей», 1992)

 

 НАДЕ

Здесь тополя – с рождения Христа.

Здесь мне с тобою вековать-стараться.

Здесь вечер лет примерно на полста

И облака над нами лет на двадцать.

Твой шёлк волос струится испокон,

В глазах – неостывающее лето.

И вся ты – излученье вешних крон,

Где времена и перемены цвета.

Мне никогда не пережить тебя.

В безлюдный вечер серединным маем

На лошади мы выедем в поля

И борозды картошкой забросаем

                                         1988 год, Красный Ключ

                                         («Цветы картофельных полей», 1992)

                       ***

Не возвожу я свой духовный кров,

Где от вершины до вершины снежной

Кочкарники холодных облаков

Плывут себе, плывут над чуткой бездной.

Пусть тяжела обыденности клеть.

Господь! Мне светит радость в жизни бренной:

Во дни глубокой осени глядеть

На озимь и деревьев люд смиренный.

                                               1992 год, Кузбасский

                                               («Соломенный мост», 1996)

 

С. ДОНБАЮ

Незабудки голубеньким снегом

На зелёном лугу вновь и вновь

Вопрошают: «Мы разве не небо?

Разве мы на земле не любовь?»

И прохладят любимым, далёким

С детских лет. Вот уже потому

Эту весть о покое высоком

Принимаю один к одному.

Здесь, где северный ветер наводит

Облаков необъятную мощь,

И просёлок, петляя, уходит

В занавесы редеющих рощ,

Слёзы смоют безумство и важность…

Всемогущий! На лике земли

Ты прости и хоть в малую тварность

На исходе пути посели.

Незабудками, веточкой вербы

Наши души проклюнутся вновь,

Вопрошая: «Мы разве не небо?

Разве мы на земле не любовь?»

                                            1995 год, Пинигино

                                           («Соломенный мост», 1996)

 

ПОД КРОНАМИ И ОБЛАКАМИ

Там, где в погоду, в непогоду

Спаситель нищенствует с нами,

Люблю закаты и восходы

Под кронами и облаками.

Ночь тёмная пройдёт остудно.

Узор ветвей в предзимье чёткий.

И наступающее утро

Работает каминной топкой.

И я опять, опять мечтаю

Уйти в мой край, что сердцу ближе.

Где светлый дух в пути познаю

И церковь Божию увижу.

Где в тихом поле странник встречный

Прошелестит судьбою робкой.

Где далеко – далёко вечер

Работает каминной топкой.

                                            1997 год («На родине моей повыпали снега:

                                            Поэтический век земли Кузнецкой», 1998)

                     ***

Если станет с деньгами получше,

Не в Москву, не в Париж и Берлин,

Я уеду скорее в Урумчи.

Загляну к русской Нине в Инин.

Может, там отмеряют полозья

Санный путь за потаем потай.

Там в суровом полынном межзвёздье

В такт Вселенной вздыхает Китай.

Я не стану для Родины грузом.

Я не буду вымаливать мзду,

Но, как женщину, русскую музу

От разбойных людей увезу.

Будут плыть облака, будут ветры

Тополя серебристые сечь.

В лунных сумерках яшмовой флейтой

Будет слышаться русская речь.

Оглянусь я на дали и шири:

Не возьмёшь Томь блескучую впрок,

Что течёт в притаёжной Сибири,

Где шахтёрский стоит городок.

Богатеи там есть, ну их в баню.

Там поэтов, что в поле травы.

Там построил мужик на «тайване»

Колокольню в четыре трубы.

Там разрезы, там шахты и штольни.

А горняк только славою сыт.

За копейки из преисподней

Выдаёт на-гора антрацит.

И всегда время подлое в силе.

Горький плач там и скрежет зубов.

Помню день: из домов выносили

Враз шестнадцать шахтёрских гробов.

Резанул мужиков взрыв кинжальный.

От железа осталась труха.

И на лицах погибших лежали,

Как на ликах святых, воздуха.

Что за мною: судьба ли, судьбина?

Только крест свой несу не один.

Ты жена – дочь шахтёрская, Нина.

Даст нам Бог, доберёмся в Инин.

Небеса сеют снежной порошей.

Вот Берёзовский город возник.

Ты со мною, кулёма-матрёша,

Ненаглядный мой снеговик.

                                         2000 год («Деревьев люд смиренный», 2005)

Источник: книга «Классика земли Кузнецкой»: в 3 т. – Т. 1: «Золотой запас поэзии Кузбасса». – Кемерово: ГАУК «Кузбасский центр искусств», 2020. С. 208 – 227.

Фото: из личного архива Нины Инякиной