Сергей Черемнов. Накануне школьных дней. (Отрывок из книги «Спасти шахтёров»)

– Загляни-ка ко мне в мастерскую, – позвал меня вечером отец. – Что-то ты давно не заходил.

Я-то – заходил, просто он об этом не знает. Он втихаря делает для меня письменный стол – вроде как сюрприз, который собирался преподнести перед школой. Позавчера днём, когда отец был на работе, я взял ключ от мастерской и всё увидел: стол уже почти готов, от него сильно пахнет олифой. Однако столешницу ещё предстояло доделать.

– Это твой стол! – торжественно произнёс отец, когда я зашёл к нему. – В магазине таких не продают. Я его увидел на фотографии в кабинете какого-то начальника – на работе мужики журнал притащили. Будешь за ним уроки делать, пятёрки получать.

Стол получился на загляденье. С одной стороны – круглые витые ножки, с другой – тумбочка с дверцей и полками внутри. Выдвижной ящичек. Всё покрыто светлым лаком. Столешница обтянута коричневым дерматином.

– Давай домой его затащим! – вцепился я в деревянный край стола.

– Не удержишь… – недоверчиво покачал отец головой. – Подожди, деда Алёху на помощь позову.

Они с дедом занесли обнову в дом. Долго ходили с ней по комнатам, выбирая точку. Рекс и Валерка бегали за ними, один гавкал, другой не мог понять, что происходит, и радостно переспрашивал:

– Это мне? Это мне?

– Нет, – наконец, ответил отец. – Это Семёну, он в школу пойдёт, ему уроки делать надо.

– А-а! – зарыдал младший брат. – Я тоже хочу-у!

– Пойдёшь в школу, и тебе сделаю, – пообещал отец. – Кала-бала?       

В детскую стол не вошёл. Да ему там и не место. В большой комнате стол поставили сначала у одного окна, потом передвинули к другому. Отцу показалось, что он не вписывается, нарушает вид комнаты. Тогда решили пристроить его в родительскую спальню. Чтобы освободить побольше пространства, сдвинули в угол мамино трюмо. И стол занял место возле окна в спальне – теперь здесь будет моя территория для уроков.

Я отыскал спрятанный в родительском шкафу ранец, который вручили в детском саду. Достал из него фарфоровую чернильницу и красную ручку с железным пером. На столе они смотрелись просто замечательно.  Букварь положил в тумбочку, а пенал с простыми карандашами и ластиком – в выдвижной ящик.

– На, – отец принёс из кухни табурет. – Пока на табуретке потренируйся. Я тебе сделаю стул со спинкой.

– Спасибо! – расчувствовался я, и мы обнялись.

Я уселся на место, где буду выполнять домашние задания, и глянул в окно. Отсюда было видно угол нашего палисадника с кустом сирени, ветками малины, забор и калитку. Над забором мелькали головы взрослых мальчишек: Шуры Тымака, Витьки Додона, Вовки Котелевского. Они гоняли мяч с теми, кто поменьше: со Славкой, Лёнькой, Сашкой, которые ещё не переросли наш забор. Зато их азартные крики слышались даже через стекло. Особенно выделялся звонкий голос Славки. В другое время я тоже вышел бы против больших пацанов. Но сегодня не хотелось уходить от нового стола...  

Моё первое свободное от дачи лето, яркое, бодрое и классное, катилось к концу. Мама сообщила, что записала меня в первый класс. Школа располагалась совсем рядом с моим бывшим детсадом. Только двухэтажное школьное здание из почерневшего бруса, похожее на привычные городские бараки, находилось с «нашей» стороны железной дороги. Чтобы добраться до неё, не надо перебегать стальное полотно.   

– У стадиона открыли школьный базар. В мой выходной пойдём туда, – предложила мама. – Надо тетрадки купить, дневник. Ещё кое-что...

– Кое-что – это что? – поинтересовался я. – Секрет?

– Никакого секрета, – засмеялась мама. – Обувь тебе, куртку новую, форму посмотрим.

Через пару дней мы с мамой ходили по школьному базару – на площади возле входа на стадион «Шахтёр». Народу тут толкалось немало – выбирали новые тетрадки с промокашками, цветные карандаши. У прилавков собирались короткие очереди. Мы переходили от одной палатки к другой, мама заглядывала в бумажку со списком и просила продавца показать то счётные палочки, то кассу для букв и слогов.

Мы купили и тетрадь для прописей, и ещё две стопки тетрадей: для письма – с узкими линейками, которые пересекает линейка с наклоном, и для арифметики – в клеточку. У одних тетрадей на задней обложке напечатали Правила октябрят, у других – таблицу умножения. Я принялся было читать правила, но мама потянула дальше. Ещё мы взяли коробку цветных карандашей, акварельные краски с кисточкой, деревянную линейку и небольшой треугольник. А также – набор цветной бумаги и бумажный клей. И, конечно же, дневник.

Это было какое-то волшебство! Для меня всё накупленное казалось бесценным сокровищем – никогда ещё мне не делали столько подарков за один раз. Не терпелось получше рассмотреть каждый из них. Но мама торопила: «Ещё не всё, Сёма, не отставай». Мы отстояли очередь там, где продавали учебники. Здесь лежали горки книг по разным предметам для всех классов. Мама взяла учебник русского языка и арифметику для первого класса.

В новую книгу для чтения «Родная речь» я всё же заглянул: «За детство счастливое наше спасибо, родная страна!», «Как учился В. И. Ленин»... Но мама опять повела в те ряды, где продавали школьную форму, одежду и обувь. 

Я быстро надел тёмно-серый пиджак с тремя пластмассовыми пуговицами, брюки с ремнём на пряжке. Рукава и штанины были самую малость длинноваты, но мама сказала, что это – на вырост: «Ты так быстро растёшь». Посмотрел на себя в куске зеркала, который пристроили на деревянном ящике. И остался доволен. Мама предлагала померить ещё что-нибудь, но я не согласился – от одного-то переодевания устал.

Рядом девчонки примеряли форму. Одна из них придирчиво выбирала белый фартук с кружевными нашивками на рукавах и воротничке. Она подняла голову, и я узнал нашу соседку Таньку. Она, показав на меня, сказала что-то своей маме и подошла:

– Привет! – улыбалась Танька. – Тоже к школе готовишься?

– Ага, – кивнул я. – А ты в какую школу пойдёшь?

– Ты совсем плохо соображаешь, Сёмка? – засмеялась она. – Если наши дома рядом стоят, то в какую школу я могу пойти?

Она смотрела насмешливо. Я молчал, почему-то не смог сразу сообразить, что ей ответить.

– В ту же школу пойду, что и ты, – не выдержала Танька.

Наши мамы о чём-то оживлённо беседовали.

– Что-то умаялась я с этими примерками, – Танька смахнула со лба капельку пота. – Давай газировки попьём. У входа на стадион есть автоматы.

– Давай, – согласился я. – Сейчас у мамы спрошусь и деньги возьму.

– Да ладно, – Танька потянула меня за рукав. – Мы же быстро, пусть они поговорят. А деньги у меня есть...

Мы побежали туда, где выстроился ряд автоматов газированной воды. Танька протянула мне трёхкопеечную монету. Мы налили по стакану пузырящегося напитка с вишнёвым сиропом. Выпили и разом заурчали ударившими в нос газами.

– Спасибо, – мне было приятно после газировки. – Потом отдам.

– Да ладно, – повторила Танька. – В школе сочтёмся. Кажется, нас зовут...

Узнав про газировку, мама пыталась вручить соседям монетку за меня. Но те наотрез отказались. Когда они уходили, Танька незаметно моргнула мне глазами...

Мы вернулись с мамой домой, когда отец ещё был на работе. И я сам вынул из почтового ящика свежие газеты, которые он выписывал. На первой странице «Правды» красовалась фотография ракеты, на боку которой крупными буквами написали «На Луну». Она стояла посреди полного людей стадиона. Ого! – удивился я и начал читать заголовки. Оказывается, это в Москве прошло закрытие летней Спартакиады народов СССР. Мне картинка понравилась. Пришедший с работы отец согласился со мной, но зачем-то хлопнул по газете ладонью:   

– Никита на ракетах совсем помешался...

– Как это? – поинтересовался я.

– А так? – крякнул он. – То ли всех нас в космос отправит, то ли Карибский кризис не даёт забыть...

– Хватил болтать про политику! – сказала мама. – На работе целый день, поди, с мужиками про политику. И дома... Чего тебе от этих ракет? Если мы в космосе первые, разве это плохо? Садитесь лучше ужинать.

– Что-то у меня живот болит, – поморщился отец. – Я попозже поем...

Но всё-таки сел за стол. Я, пока мы ели, рассказывал про школьный базар и про покупки. Отец слушал молча, в некоторых местах удивлённо округлял глаза, мама поддакивала мне и иногда поправляла, а Валерка настойчиво работал ложкой, ни на кого не обращая внимания...

Через несколько дней город праздновал День шахтёра. Последнее воскресенье августа выпало на 25 число. Я как узнал, что мы отправимся в этот день к бабе Моте, так и подскочил с утра пораньше. Тем более что и дед Алёха с бабой Синой собирались пойти вместе с нами, и дядя Женя с тётей Таей. А, значит, будет и Сашка. Вот это праздник!

Мы поспешили к бабе Моте и деду Конуру, не дожидаясь остальных. Мама хотела помочь бабушке с обедом. Погода выдалась на загляденье – было солнечно и тепло. Пока мы шагали на Буфер, я рассматривал улицы и деревья. На тополях трепетали первые зажелтевшие листья – лето подходило к концу. 

К столу в большой комнате у бабы и деда добавили ещё стол из сеней, принесли стол от дяди Васи и накрыли всё это клеёнками и скатертями. Получилось много места, ведь кроме всех наших и дяди Васи с тётей Фаей, ожидали ещё дядю Витю с женой. Всего выходило около двух десятков гостей. Отца с Юрием отправили в огород накопать свежей картошки. Мы с двоюродным братом Витькой увязались за ними.

– Шуряк, – то и дело поторапливал отец позёвывающего Юрия, – ты хоть что-нибудь делай! Куст подкапывай или клубни выбирай. Нас на кухне ждут, а ты стоишь как истукан!

Но Юрий так ни разу и не наклонился к земле. Мы с Витькой рылись в чёрной как уголь и жирной почве, выколупывая из неё розовые картофелины разной величины, но больше – крупные. А он лишь держал ведро да посмеивался. Когда наполнились два ведра, отец подхватил их и понёс на кухню. Мы с Витькой долго мыли руки дождевой водой из бочки на углу дома и соображали, чем ещё можно заняться.

– Айда к Шакировым, – предложил брат. – Александр, похоже, дома.

Мы подобрались к закрытому белыми занавесками окну, которое, кажется, выходило на кухню Шакировых, и неумело посвистели. Из-за занавесок тут же показалась кудрявая голова Александра.

– Заходите, – махнул он рукой. – Мамки нету.

Широкая светлая кухня выглядела пустовато. Здесь была небольшая чисто выбеленная печь, на плите – кастрюля и сковорода, на стене висели полки с посудой, стол и пара табуреток стояли у окна. Сам Александр до нашего прихода слушал радио в другой комнате. Сейчас оттуда доносился протяжный лирический напев.

– Концерт по заявкам передают, – сообщил он. – А вы праздновать пришли? – повернулся он ко мне.

Я кивнул.

– А мы с мамкой этот праздник не любим, – вздохнул Александр. – Раньше, когда папка был живой, они отмечали. А теперь – нет. Он ведь в шахте под завал угодил...

Мы нахмурились и промолчали, обдумывая его слова.

– Мамка в этот день уходит, – снова заговорил Александр, – к его сестре. Сидят, плачут... А я, знаете что? – встрепенулся он. – Хочу на могилу к нему сходить. Пойдёте со мной?

– На Буферское кладбище? – уточнил Витька.

– Ага, – тряхнул кудряшками Александр.

– А что, пойдём, – согласился Витька. – Ты как, Семён?

– Я – за. Пообедаем, и сразу. Я на кладбище ещё не был...

Мы договорились: как только освободимся, постучим в его окно. Двоюродный брат Сашка поддержал нашу идею. «Поедим, и потихоньку – будто играть на улицу, а сами... – он в волнении потёр ладони. – А там не страшно?»

– Днём там нормально, – со знанием дела сообщил Витька. – Вот ночью лучше не соваться.

На обед нас усадили за общий стол. Валерка на этот раз отказался сидеть у взрослых на руках и выпросил себе отдельный стул. Баба Мотя как всегда вкусно «намяла» нам варёной картошки со сливочным маслом и сметаной. Крупными кусками нарезала огромные розовые сладкие помидоры, такие – на зависть соседям – росли только у неё в огороде. Куски варёного мяса и колбасу мы доставали вилками сами. Съели ещё по голубцу. Витька с Сашкой принялись за вареники с капустой, от которых я отказался – в животе места для них не осталось, и прислушался к разговорам. 

Взрослые выпили уже раза три. Мужчины закусывали и в основном молчали или отделывались короткими репликами. Зато женщин было не остановить. Говорили, конечно, о шахте и шахтёрах. Громче других высказывалась тётя Тая, ей вторила мама. Тётя Аня – дяди Витина жена – возражала им. Хотя, похоже, сама в шахте не бывала.

– Вот вы говорите: труд у шахтёров геройский, – размахивала руками раскрасневшаяся тётя Аня. – А чего там геройского? Мой со смены приходит, дома никогда не расскажет, чем занимался на работе. Я к нему с вопросами, а он отмахнётся, поест и спать завалится.

– Да ничего интересного н-нет, – чуть заикаясь, откликнулся сидящий рядом с ней дядя Витя. – Темно, шумно, пыльно... К-каждую смену одно и то же. Щит двигаем, секции м-монтируем, уголёк д-добываем. И завтра опять будем секции двигать...

– Чего ты его слушаешь?! – повысила голос тётя Тая. – Он под землёй жизнью рискует. Не будет же он тебе про страхи рассказывать. Он же мужик! Сама сходи в шахту один раз. 

– Вот-вот! – вставила мама. – Сразу поймёшь, что там может быть занятного.

Мужчины закивали головами, соглашаясь. А тётя Аня насмешливо произнесла:

– Думала, что в шахте любопытное что-то происходит. А там – всё одно и то же, скукота...

– Чего-чего, а скучать в шахте некогда! – возмутилась тётя Тая.

Тут и отец лукаво улыбнулся:

– Нет, не всегда одно и то же. Помню, там бывает так весело, что волосы дыбом встают вместе с каской.

– Неужели настолько страшно?! – обомлела тётя Аня.

– Страшно становится потом, – успокоил её отец.

– Хватит лясы-то точить, – прикрикнул на невестку дед Конур, взял бутылку и наполнил рюмки. – Давайте лучше за шахтёров выпьем!

– Правильно, сват, за шахтёров, кумаха нас задери! – поддержал его дед Алёха пьяненьким голоском и отмахнулся от бабы Сины, которая до сих пор сидела, молча уставившись в тарелку, а сейчас подавала ему какие-то знаки.

Тост поддержали, выпили и взялись за вилки. Баба Мотя поднялась со своего места:

– Ешьте, гости дорогие, – картинно поклонилась она с коротким смешком. – А как закусим, сразу и споём...

– А вам уже хватит есть, – толкнул я Сашку и Витьку ногой. – Обжоры, нам пора. Они сейчас петь будут...   

Кладбище расположилось на самом конце Буфера – сразу за последними огородами. Мы вчетвером понеслись по улице Зенковской. Сначала улица вела нас под гору, потом пошла вверх. Вскоре последний дом остался позади. Метров через сто вдоль дороги потянулась решётчатая деревянная ограда, выбеленная белой известью, за которой виднелись ряды могил. Со стороны кладбище выглядело как большая тополиная роща: повсюду росли эти стройные деревья, изредка между ними выделялись светлые стволы берёз и тёмно-зелёные кусты сирени. Кладбищенская ограда тянулась далеко вперёд. Где-то в её середине был широкий въезд с распахнутыми настежь воротами, рядом возвышалась будка, похожая на сарай с низкими окнами.

– Давай здесь перелезем, – предложил Александр. – Не люблю сторожей, – и свернул к изгороди.

Она была чуть выше моего роста, но перебраться через неё не составило особого труда. Отсюда могилы выглядели старыми, многие заросли травой, и все были огорожены самыми разными металлическими оградками, установленными не ровно в ряд, а как вздумается. От всего этого кладбищенские аллеи выглядели неухоженно.

После обеда здесь было тихо и почти безлюдно. Мы поспешили по тропинке за Александром. Я то и дело останавливался, чтобы прочесть какое-нибудь имя. Многие памятники походили на пирамидки из крашеного железа с крестиком или звездой на макушке, кое-где из земли торчали почерневшие деревянные кресты. На некоторых памятниках виднелись фотографии в стеклянных рамочках, но почти везде снимки выгорели или потемнели от времени.

– Идём, идём, – торопил Александр, уверенно переходя от одной аллеи к другой.

Мы уже далеко отошли от дороги. Если бы я забрёл сюда один, давно бы заблудился. Ряды могилок сливались в одну бесконечную цепь. Казалось, их отличали только имена. Мы растерянно поглядывали друг на друга, на маячившую впереди спину Александра, но молчали. Говорить в этом безмолвном месте не хотелось, и высказывать свои сомнения мы стеснялись. Но вот Александр остановился, встали и мы. Он покрутил головой, осматриваясь, и выдавил из себя почти шёпотом:

– Кажется, я сбился, это не здесь...

– А где? Где? – подскочили мы к нему. – Ведёшь нас, сам не знаешь, куда...

– Я с мамкой в начале лета сюда приходил, – он зашмыгал носом. – И ещё мы весной были и прошлой осенью...

– Подожди! – я решил успокоить его. – Закрой глаза и подумай. Вы же, наверное, через ворота заходили?

– Да, – неуверенно кивнул он.

– Ворота вон в той стороне, – показал я рукой. – А потом куда сворачивали?

Александр повернулся в сторону ворот, почесал затылок и воскликнул:

– Понял! Все за мной! – и рысцой припустил между могил.

Мы мчались за ним, наверное, минут двадцать. С ходу огибали многочисленные деревья, окружённые захоронениями.

– Вот! – задыхаясь, вымолвил он. – Вот здесь мой папка...

Александр остановился возле высокой железной оградки и, взявшись руками за её прутья, приник к ней головой. Мы последовали его примеру. Оградка была окрашена в синий цвет, как, впрочем, и памятник, наверху которого высилась облупившаяся малиновая звезда.

Александр потянул небольшую калитку, ведущую внутрь ограждения. Но она не поддалась. Он вцепился в неё обеими руками и упёрся ногами в землю – результат тот же. Мы принялись помогать ему, остервенело дёргая дверцу и раскачивая всю конструкцию ограждения, всё равно ничего не вышло. Тогда Александр осторожно перелез внутрь через ограждение и присел на просевший земляной холмик. Первым за ним последовал Витька, потом – Сашка и я.   

На могиле кроме травы росли какие-то цветы с увядшими уже головками. Засохший букет лежал возле памятника. Александр выбросил его на оградку. Я всмотрелся в чёрно-белую фотографию на памятнике: на ней весело улыбался молодой мужчина с тёмными волосами и чуть раскосыми глазами. На табличке значилась фамилия Шакиров и длинное, малопонятное имя-отчество. Год смерти – 1961-й...

– Помню, когда его засыпало, к нам домой дядьки с шахты приехали, – Александр неотрывно глядел на фотографию отца. – Мамка потом сказала, что сразу поняла – нет больше папки... Они домой зашли молча и шапки сняли... Мамка как закричит в голос!

Он сжал плечи и, показалось, даже уменьшился.

– А чего стоите? – взглянул он на нас. – Садитесь. Прямо на траву садитесь. Побудем возле папки...

Мы присели, оглядывая памятник и соседние могилы. Солнца не стало, небо нахмурилось, отчего всё вокруг выглядело теперь неуютно. Хотя по-прежнему стоял удивительно тёплый и тихий день.

– Они рассказали, как папку засыпало породой, – грустно продолжал Александр. – И его напарника засыпало. Напарника успели откопать, а папку нет. Он дальше находился, поэтому... Его под звездой похоронили... – он показал на малиновую звезду.

– Шахтёров всегда под звездой хоронят, – подтвердил Витька. – Где звёздочка – там шахтёр!

После этих слов я по-другому взглянул на памятник, который теперь представился мне торжественным и даже красивым.

– Папка меня на горбушке катал, – Александр коснулся памятника рукой. – Он сильный был, сажал меня себе на плечи. Папиросы курил. Иногда с мамкой разругаются, раскричатся, а потом помирятся и хохочут...

Мы с минуту помолчали.

– А ведь я папке конфету принёс, – вспомнил Александр, вытащил из кармана карамельку в бумажке и положил рядом с памятником. – Мы с мамкой обязательно ему что-нибудь приносим. Мамка ему рассказывает, как мы живём без него...

– Он же не слышит, – предположил Сашка.

– А ты, прям, знаешь! – сердито огрызнулся Александр. – Мамка говорит, что он нас видит. Смотрит с неба на нас.

– Ага, – недоверчиво усмехнулся Сашка. – Расскажи ещё, как он на небе с Богом беседует. Никакого Бога и нет! Скажи ему, Сёмка.

Мне не хотелось сейчас говорить про это, но я не мог не согласиться с братом и кивнул. 

– По кладбищу ветер свищет, на кладбище нищий ищет... – складно произнёс Витька завывающим голосом.

– Кончай пугать! – прикрикнул на него Александр. – Лучше объясните: если Бога нет, то нет и ада, и рая?

– Не знаю, – неуверенно промямлил я. – Ещё не читал про это. Я только про Бога слышал.

– А мамка говорит, что он в рай попал, – в голосе Александра тоже слышались сомнения. – И ему там хорошо.

– В раю тепло и там всё-всё есть, – заверил нас Витька. – А в аду людей жарят на сковородке. Мне баба Мотя рассказывала.

Я попытался представить себе эту огромную скворчащую сковороду, на которой в ряд, как пирожки, жарят больших человеков с открытыми глазами. Картина выходила ужасная.

– А ещё ночью на кладбище лучше не ходить, – с заговорщицким видом продолжал Витька. – В темноте покойники из земли вылезают и могут живого человека с собой под землю забрать. Не верите? – вдруг выкрикнул он громко.

Мы с Сашкой вздрогнули и испуганно переглянулись. А Александр отреагировал спокойно:

– Я тоже про это слышал. Так мы сюда ночью и не ходим. Зачем нам?

– Ещё вспомнил! – продолжал он. – Мамка говорила, в последнюю ночь папке приснилась женщина в белом платье, а лицо он не рассмотрел... Он мамке этот сон рассказал и на работу ушёл, – добавил он тихо. – Она считает, это ему знак подали, надо было взять отгул. Это смерть его была... 

У меня от этого рассказа по спине побежали мурашки.

– Вон она идёт – ткнул Витька пальцем в сторону большого куста сирени на одной из соседних могил.

– Где? – испуганно привстали мы с Сашкой и впились глазами в пустую аллею.

Неожиданно по ней пронёсся короткий сильный порыв ветра, нагнул кусты, раскачал ветки тополей, примял траву, разлохматил наши головы. Погода переменилась, а мы за разговорами и не заметили. По небу летели низкие тучи. Стало мрачно, будто подступил вечер. 

– Может, домой? – поднялся я. – Похоже, дождь сейчас будет.

Все вскочили на ноги. Первым могилу покинул Александр, за ним Сашка, потом я. Витька замешкался и замыкал нашу цепочку. По головам и спинам ударили первые крупные капли. Мы ускорили шаг, потом что есть мочи побежали к выходу. Внезапно хлынул настоящий дождь.

Мы бежали, не оглядываясь. Укрыться было негде и наши рубашки и футболки вмиг промокли насквозь. Два Саши держались впереди, я едва поспевал за ними, то и дело смахивая воду с лица, слыша, как позади меня шлёпает ногами по мокрому и хрусткому щебню аллеи Витька. Внезапно шаги его стихли, ещё мгновения спустя раздался вопль:

– Помогите! – закричал Витька. – Спасите!

Два Саши только прибавили ходу. А я встал, как вкопанный, мои ноги будто приросли к тропинке. Я медленно обернулся, ожидая увидеть позади себя всё что угодно, например, что страшилища тянут двоюродного брата под землю. Он распластался под деревом на сырой траве лицом вниз, обхватив голову руками. Возле него никого не было, только дождь хлестал, как из ведра. Поэтому я кинулся к ему на помощь.

– Чего орёшь? – присел я над ним. – Вставай!

– Не могу, – Витька даже головы не поднял. – Он меня за ногу держит!

– Кто? – я тряхнул его за плечи. – Ты о чём?      

– Не знаю, – простонал брат. – Посмотри сам.

Рядом с его ногами из травы торчал то ли корень тополя, то ли обломок ветки, о которую он и споткнулся. 

– Никого там нет. Ты просто запнулся. Вставай, Витька! – потребовал я. – Пацаны уже удрали...

Он засопел, встал на четвереньки, потом поднялся на ноги, обтёр дрожащие ладони о мокрые штаны.

– Давай! – тянул я его за мокрую футболку. – Бежим!

Мы побежали, понемногу набирая скорость. Живо оказались возле забора и сходу перемахнули через него. Дождь прекратился так же внезапно, как и начался. Неподалёку нас поджидали Сашка с Александром.

– Чего там? – подскочили они. – Что случилось?

Мы молчали, пытаясь отдышаться, улыбаясь, смотрели на их взволнованные лица. «Всё хорошо», – ответил я наконец. Мы встали в шеренгу, положили руки друг другу на мокрые плечи и пошагали по пустынной грязной дороге, даже не обходя многочисленные лужи.

У бабы Моти нас потеряли, но не так уж, чтобы очень. Больше всех наше долгое отсутствие разволновало тётю Таю и Валерку. Младший брат искал нас по всему саду-огороду и, не найдя, разревелся. Увидев нас, входящих в дом, он подбежал и пребольно ударил меня кулаком по спине.

– Где вы были? – закричал Валерка. – Зачем спрятались?

Тётя Тая заохала, увидев мокрого Сашку, но тётя Фая успокоила её, пообещав принести нам что-нибудь сухое из Витькиной одежды. И вскоре мы с Сашкой переоделись. Мои родители не придали особого значения нашему отсутствию. Наверное потому, что мы часто играли здесь на улице с местными друзьями.

Часть гостей уже разошлась: баба Сина увела домой деда Алёху, дядя Витя с тётей Аней отправились ещё к кому-то в гости, дядя Юра – к друзьям, дядя Вася – вернулся к себе домой. По довольным лицам взрослых было заметно, что они наелись, хорошо выпили и напелись песен. Отец с дедом Конуром докуривали папиросы. И мы тоже засобирались по домам...

Когда наша небольшая компания спустилась с Буферской горы и вышла на улицу Российскую, где-то во дворах пяти- и двухэтажных домов заиграла гармошка, сбивчивые голоса нестройно подхватили песню. Отец послушал этот плохо спевшийся хор и предложил:

– Женя, Тая, давайте споём нашу! Мы хорошо умеем...

Тётя Тая отмахнулась от его предложения, а мама вообще попыталась его отговорить. Но отец во всё горло завёл свою любимую:

– Не кочегары мы не плотники, но сожалений горьких нет. А мы монтажники-высотники...

– И с высоты вам шлём привет, – неестественным голосом подпел дядя Женя.

Валерка косолапил впереди, держась за мамину руку. Мы с Сашкой шли позади всех и в вечерней темноте угорали, неслышно хохоча над нетвёрдыми походками взрослых...

Вечером мама сказала:

– В четверг в школе будет перекличка. Надо идти.

– Мне уже страшно, – шутливо передёрнул я плечами. – Как я там буду перекликаться? Это нас проверять будут, есть мы или нет?

– Что-то вроде того. Не бойся, – успокоила мама. – Мы с тобой вместе пойдём.

Говорят, что наша школа небольшая. Не знаю, я других школ пока не видел. А та, в которой предстояло учиться, на мой взгляд, выглядела очень внушительно: два этажа, голубые переплёты окон. Конечно, наш детсад располагался в первом этаже высокой пятиэтажки. И может быть, поэтому выглядел солиднее. Так ведь в садике детям принадлежал только один этаж, а здесь-то – целых два! 

Школьный двор огорожен сплошным забором с воротами, калитка в которых в это утро не закрывалась. Дети поменьше пришли сюда со взрослыми, а те, кто старше – приходили сами по себе. На школьном дворе стоял нескончаемый гомон. Народу – не протолкнуться. Соскучившиеся за лето друг по другу, пацаны носились в догоняшки. Девчонки делились летними новостями. Где-то в кучках детей и родителей учителя выкликали фамилии.

Я растерялся от этого гама, от людской толчеи. Но мама быстро нашла нужную нам группу людей и пристроилась к ним. Выяснилось, что я буду учиться в первом «а» классе, в нём будет тридцать учеников. Девчонок и пацанов – примерно поровну. Из знакомых здесь оказалась и соседка Танька. Мы издали отметили друг друга взглядами, но подходить ближе не стали. Перекличка шла полным ходом. Звучали незнакомые имена, которые ни о чём мне не говорили. Я ждал и волновался, меня всё не называли.

– Чернов? – в конце концов произнесла тётя в тёмной вязаной кофте и длинной чёрной юбке. У неё была высокая причёска, и серьёзное выражение лица. Весь её вид был таким строгим – строже, кажется, не придумаешь.

– Чего молчишь? – подтолкнула меня мама. – Здесь мы!

– Ты, Семён, у нас предпоследний, – сообщила тётя. – А последний – Якушев Владимир.

– Я, – басовито ответил высокий, на полголовы выше меня, худой мальчик, которого крепко держала за руку маленькая толстенькая женщина.

– Все на месте, – объявила тётя. – Давайте начнём. Меня зовут Надежда Васильевна. Я ваша учительница. Через два дня мы с вами начнём учиться...

Она неожиданно и озорно засмеялась:

– А ведь я вас обманываю, дети. Не через два, а через три. Первого сентября будет воскресенье. Надо же! Вот лентяям повезло! Ничего, мы и до второго сентября доживём. А теперь запишите или запомните, что надо для учёбы в первом классе.

Некоторые родители, а это были одни только мамы, достали из своих сумок карандаши и бумагу. Моя мама – тоже. А некоторые понадеялись на память. Учительница рассказывала про учебники и тетради, про то, что должно быть в пеналах и что потребуется на уроках труда... Казалось, Надежда Васильевна знает о жизни первоклассников всё на свете.

– Наши чернильницы, – говорила она, – только называются непроливайками. На самом деле они запросто проливаются. Поэтому носить их в портфелях не надо, зальёте книги и тетради. Надо сшить для чернильницы мешочек, чтобы носить её в руках. И про перочистку не забудьте, иначе в тетрадках будет мазня...

Она много ещё чего поведала, но меня отвлёк Славка. Он попал в первый «б», и у него перекличка уже закончилась. Он отыскал меня и выдернул из толпы.

– Ты что?! – возмущённо начал он своим высоким голосом. – Переходи в наш класс! У нас учительница молодая и красивая – Любовь Сергеевна. У нас весело будет. А у вас?! Сам посмотри, старая тётка!

– Тише ты! – остановил я его. – Никуда я переходить не буду, – неожиданно мне стало так обидно за нашу учительницу, что захотелось его стукнуть. – Ничего ты не понимаешь, наша учительница тоже хорошая! 

На нас зашикали родители, подскочила Танька:

– Чего расшумелись? Другим мешаете. Нельзя так, мальчики!

– Нельзя так, мальчики! – передразнил её Славка, засунул руки в карманы и, не торопясь, удалился.   

Он так расстроился, что не вышел вечером играть в футбол. И чего обиделся?! Я же не виноват, что так получилось...

***

Полностью читать книгу можно здесь:

https://слово-сочетание.рф/uploads/books/cheremnov-spasti-shakhterov.pdf   

Или здесь: http://f.kemrsl.ru:8081/iap/DFDL/licenzion/2023/Cheremnov_S.%20I._Spasti%20schachtera.pdf