Сергей Черемнов. Праздник Октябрьской революции. (Отрывок из книги «Спасти шахтёров»)

– Хочешь, – предложил я Валерке, – я тебе почитаю?

– Ага! – тут же согласился брат и подсел ко мне на кровать.

– Вот смотри, есть Корней Чуковский «Путаница», есть Сергей Маршак «Сад идёт». Или хочешь Гарина-Михайловского «Корейские сказки»?

– Хочу «Пииехали», – потребовал Валерка.

Это, знаю я, Агния Барто «Всё на всех». На обложке нарисовано, как дети в выходной день на летней даче ждут приезда родителей. Всё как в жизни:

«Приехали! Приехали!

Родители приехали!

С конфетами, с орехами

Родители приехали.

Девочки и мальчики

Прыгают от радости:

В каждом чемоданчике

Яблоки и сладости.

Вот для дочки

Танечки

В узелочке

Прянички.

А вот это пироги,

Для себя их береги.

Вот для сына

Петеньки

Леденцы

В пакетике.

Это Пете моему,

Это больше никому...».

Валерка со счастливым выражением на лице повторяет за мной на свой лад: «Аехами... пиехали... адасти... ладасти...».

– Так, – перевернув последнюю страницу, строго говорю я. – Какую ещё почитаем? Давай «Гуси-Лебеди»?

– Нет! – заявляет Валерка. – «Пииехали».

Я снова читаю ему Барто:

«И с пакетами в руках

Уплетают в уголках

Друг от друга

По секрету

Кто пирог,

А кто конфету.

Ходит Витя

Мимо всех:

«Хоть бы мне

Один орех!

Не дождался

Я отца,

Остался я

Без леденца...».

А Валерка всё нашёптывает: «Секету... кафету... аса... лидеса...».

– Ну, всё, – снова закрываю книжку. – Теперь «Три медведя»...

– Нет! – грозит кулачком упрямый брат. – «Пииехали» хочу!

Отговорить его не получается, и мы опять уткнулись в Барто. Я читаю, Валерка с наслаждением повторяет рифмы:

«Вдруг ребята

Встали с мест:

– Мы едим,

А он не ест?

Товарищи

Родители!

Хотите,

Не хотите ли,

Но кладите

Всё на стол

И делите

Всё на сто!

Что мы сели

По углам?

Всё поделим

Пополам…

Разделите

Всё на всех:

Вам орех,

Нам орех…

Всё у всех,

Ребята, есть?

Начинайте

Есть!».

Мы снова и снова перечитываем эту книжку – и в пятый раз, и в шестой, и в седьмой... Брат просто упивается ею, как загипнотизированный, как заезженная пластинка, он опять требует её. Никакие мои уговоры и предложения не действуют, в ответ он только сердится и так звучно кричит: «Хочу «Пииехали», – что я не спорю и быстренько сдаюсь...

***

Я просто обалдел от этой читки и едва не поссорился с Валеркой. Ситуацию спас отец. Вначале его фигура мелькнула в кухонном окне, а через мгновенье он ввалился в дверь (был на демонстрации в честь годовщины Октябрьской революции), озябший, с раскрасневшимся лицом. Но голос был бодрый:

– Как вы тут, сыны? – спросил он, быстро скидывая с себя одну одёжку за другой. – Чем занимались?

– Читали, – показал я книжку.

– Ага, – подтвердил Валерка.

– Молодцы! – похвалил отец. – Давай-ка, Сёма, картошку чистить. Скоро мама придёт, обедать будем...

Мы прямо в раковину, где умываемся и моем руки, навалили картофельных клубней и взялись с отцом за ножи. Чистить картошку я уже умею. Научила баба Мотя, когда бывал у неё в гостях. Она не раз показывала, как это делается, приговаривая: «Учися! Это в жизни завсегда пригодится», – и не боялась доверить мне маленький острый нож. 

Отец был возбуждён демонстрацией и говорлив, от него пахло папиросами и спиртным.

– Народу была тьма-тьмущая, – рассказывал он. – Полгорода, наверное! А холодища! Такого холодного праздника никто не припомнит... Они там на трибуне приплясывают, чтобы ноги согреть. Мужики говорят: думаешь, им там не наливают? Наливают! Иначе, веришь, они в ледышку превратятся! Ну, и мы приняли понемногу... Мёрзнуть-то неохота!

Я молчал, поддакивал отцу, из-под рук которого выползал длинный симпатичный завиток картофельной кожуры. Я же осторожно и не очень умело обрабатывал свой клубень. Картошку мы помыли под тонкой струйкой ледяной воды из крана и покидали в кастрюльку. Только поставили её на плиту, пришла с работы мама. Она как-то странно, боком втиснулась из сеней в кухню. В руках у неё было что-то длинное, завёрнутое в газеты 

– Сёма, двери за мной прикрой, – попросила. – А ты, отец, держи! – мама из последних сил передала опешившему отцу свёрток и присела прямо на порог. – Еле дотащила, устала, не могу...

– Да ты на стол её положи и разворачивай, – велела она отцу.

В газеты была завёрнута большая серебристая рыбина. Я таких никогда не видал, она выглядела просто огромной. По дому разнёсся вкусный аромат копчения.    

– На шахте в буфете продавали к празднику, – сообщила довольная мама. – Еле достоялась. Копчёная сёмга, а может, лосось... Продавщица сама не знает толком, как называется. Почти на одиннадцать кило потянула! Еле дотащила, – доносилось из родительской спальни, где мама переодевалась в домашнее. – Деликатес!

– Про картошку вы правильно решили, – похвалила она нас с отцом. – Я после работы Василия встретила. Он сказал, что родители к нам в гости нагрянут. Так что скоро появятся. А я не готовила... Давай-ка, Иван, выдвигай в большой комнате стол на середину. Тарелки доставай, вилки, – командовала мама.

– Вот те на! Тёща с тестем – счастье в дом... – обрадовался отец. – И то – с лета не бывали!

Мы с отцом быстро накрыли стол скатертью, расставили тарелки, рюмки и стаканчики. Отец сходил в погреб за разными соленьями. Мама протёрла тряпкой рыбьи бока. Интересно разглядывать это невиданное морское чудо. Я потрогал спинные плавники – один подлиннее, другой покороче. Заглянул в полураскрытый рот с острыми, как иголки, зубчиками, в желтоватый неподвижный глаз. Потрогал пальцем светлую чешую, усеянную тёмными крапинками. 

– Отрежь вот так, – мама ребром ладони провела полосу повыше рыбьего хвоста.

Отец отхватил ножом приличный кусок вместе с хвостом. Открылось красноватое рыбье мясо. А вкусный запах усилился так, у меня слюнки потекли. И, видно, не только у меня. Рекс вылез из-под кровати, потянулся, с безразличным видом подошёл к кухонному столу и решил передними лапами достать до края столешницы.

– Ну-ка! – замахнулась на него мама. – На улицу выгоню!

Рекс сделал вид, что испугался, но отошёл лишь на пару шагов.

– Отнеси своим, Вань, – показала мама на отрезанный кусок. – Да заодно, пригласи их к нам.

– Женю с Таисьей тоже? – уточнил отец.

– Конечно, – кивнула мама. – Праздник же...

– И я с тобой! – подхватился я и быстро сунул ноги в мамины валенки.

***

Пока отец возился с одеждой, я раздетый проворно выскочил на двор. На улицу опускались сумерки. Пронёсся по тротуарчику мимо палисадника, заскочил на дедово крыльцо, промахнул сени, распахнул дверь в дом и с порога закричал:

– Мы зовём вас в гости! Собирайтесь скорей!

И лишь тогда понял, что в кухне царит полумрак, в котором возле печи смиренно сидят дед с бабушкой. Сквозь шторы, прикрывающие вход в зал, пробивается свет лампочки, и доносятся звуки радио. Ни дед Алёха, ни баба Сина никак не отреагировали на моё появление. Зато из-за шторы показалось голова тёти Таи:

– Во-первых, Семён, здравствуй! – быстро остудила она меня. – Во-вторых, с праздником! В-третьих, что значит, зовёте в гости?

Умела же тётя Тая разложить всё по полочкам. Но растеряться от её вопросов я не успел – на подмогу пришёл отец. Он положил на стол завёрнутую в газету рыбу.

– Это вам подарок к праздничку! Собирайтесь, собирайтесь, папа, мама, Тая! Да что вы в потёмках-то сидите, вечер ведь уже? – отец нашарил на стене выключатель, и кухню залил желтоватый свет. – К нам Валины родители идут, праздновать будем! 

Тётя Тая совсем вышла из комнаты в кухню, за ней – дядя Женя, следом показалась любопытная физиономия двоюродного брата Сашки.

– Да как-то неудобно, – застеснялась тётя Тая. – Мы не готовились. Ты как, Жень?

– Да, конечно, неудобно, – дядя Женя, кажется, даже покраснел от нашего предложения.

– Ну, вы чего? – в голосе отца зазвучала обида. – Чего вы, Тая, Женя, брат? Мы же от чистого сердца! Мы и сами толком не готовились... Однако праздник же! Чем богаты... Давайте, давайте, собирайтесь, собирайтесь, – настойчиво уговаривал он.

– А что! – вдруг поднялся со своей табуретки дед Алёха. – Раз сват со сватьей идут, я тоже пойду. У людей праздник, а мы... кумаха его знает! – прибавил дед свою присказку.

– Но-но! – сурово осадила его бабушка, указала пальцем на иконы и прикрыла рот уголком платка, которым была повязана её голова.

– Прости, Господи... – тут же перекрестился дед, глядя в тот угол.

– Ладно, – сказала тётя Тая. – Идите. И мы сейчас придём. У меня котлеты есть, я принесу...

– Ага, – согласился отец. – И табуретки не забудьте.

Когда мы вернулись к себе, отец предложил:

– Валюха, а чего мы тесниться будем?! Давай кухонный стол с обеденным вместе составим.

Так мы и сделали, и накрыли их общей скатертью. Получилось просторно. Мама всё боялась, что еды на широком столе будет мало. А вышло очень даже хорошо: горячая картошка, красная рыба, варёная свинина, солёное сало, маринованные помидоры с огурцами. Хлеба нарезали. Тёти Таины котлеты тоже заняли достойное место. Суетились все, даже Валерка ходил с вилкой по комнатам и время от времени легонько тыкал ею в загривок Рекса.

***

Баба Мотя привела с собой другого моего двоюродного брата Витьку.

– Соскучилися мы, дочка, – она потёрла замёрзшие руки и обнялась с мамой. – Вон и малой с нами увязался. Мороза не забоялся... А тебе, Семён, и тебе, Валера, петушок на палочке. Нате-ка, – и она протянула нам по розовому леденцу.

Ещё она принесла с собой варёную курицу. Довольный Витька улыбался – рот до ушей. Дед Конур долго сморкался в платочек и отчаянно тёр пальцами свой большой замёрзший нос. Прежде чем снять полушубок, он достал из внутреннего кармана бутылку и передал отцу. Почти такую же принёс с собой и дед Алёха, когда он и его домочадцы пришли к нам. Не было только бабы Сины.

– Да у неё сегодня постный день, – виновато сообщил дед Алёха. – Ну её к лешему...

Ему на помощь пришла баба Мотя:

– Правильно, сват, – сказала она. – Сёдни праздник, сёдни можно. 

Первый тост отец произнёс коротко:

– С праздником всех! – и выпил первым. 

Мы с братьями тоже сидели рядком за общим столом, а Валерка крутился на коленях у мамы. Сначала мы с Витькой уплели по котлете, попробовали копчёную рыбу, потом принялись за холодную курятину. Успевали и жевать, и тараторить – давно не виделись, а новостей накопилось немало. Сашка молча тыкал вилкой в свою тарелку, где лежал кусок мяса и солёный огурчик, делал вид, что ест, а сам всё прислушивался к разговорам взрослых.

– Дома только что поел, – сообщил он мне. – Я же не знал, что мы пойдём в гости.

Второй тост был за здоровье. А перед третьей рюмкой пришла и баба Сина с целым блюдом жареных пирожков. Она с тревожной улыбкой на лице постояла в проходе, выбирая, куда бы усесться. Все загомонили, приглашая её устроиться рядом. Однако отец вскочил и поставил ей стул со спинкой между собой и дедом Алёхой. Пирожки водрузили на стол.

– С картошкой, – сдержанно представила баба Сина своё угощение. – Постные...

От рюмки она наотрез отказалась, умолкла, опять прикрыв рот уголком платка, и уставилась в одну точку на столе. Зато мы с Витькой тут же ухватили по тёплому пирогу.

– Третий тост за женщин можно или за шахтёров, – предложил дед Конур.

– А у нас за столом только женщины и есть доподлинные шахтёры! – с довольным видом ввернул дед Алёха. – Наши мужики что-то в шахту-то не идут, язви их...

Мне его слова показались несправедливыми, ведь я знал отцовскую историю, поэтому не смог промолчать:

– Деда! – объявил я громко. – За нашим столом не только мама с тётей Таей в шахте работали! – и… встретился взглядом с отцом.

Тот внимательно смотрел на меня, улыбался и качал головой, мол, не болтай. И я прикусил язык... Взрослые выпили. «Закусывайте!», – передвигала мама тарелки с едой. Вскоре разговоры за столом стали громче: женщины говорили о шахте, деды с отцом и дядей Женей обсуждали рано начавшуюся холодную зиму.

Тогда баба Мотя отложила вилку и предложила:

– Сват, а давай-ка споём!

И, перебивая все разговоры, запела свою любимую:

– Сранила-а калечка-а са правай руки…

 Дед Алёха, не моргнув, серьёзно подхватил:

– Заби-и-лась сердечка а ми-и-лам дружке...

Гости притихли, вслушиваясь в напев, и, набрав воздуха, разом вторили нестройным хором:

– Заби-и-и-и-лась сердечка а-а ми-и-и-и-ла-а-а-м дружке-е... 

У деда Алёхи из тёмного глаза выкатилась крупная слеза. Он одобрительно кивал головой. Пели долго, протяжно. Только песня про колечко закончилась, тётя Тая завела знакомый напев про шахтёров:

– Спят курганы тёмные, солнцем опалённые...

Потом спели «Только тот ценит солнце и высокое небо, кто поднялся с зарёй на-гора...».

***

– Да, – вздохнул дед Конур. – Тяжела у шахтёров работа. Как ты только там, Валентина, под землёй управляешься? Ведь с вас, с газомерщиков-то, спрос, ой-ё-ёй, какой!

Мама не успела ему ответить – её опередила тётя Тая:

– Уж стараемся, как можем, Никанор Степанович. Нарушителям безопасности спуску не даём. Нас за это, может, не все любят. Зато в этом и наша защита – случись что – а мы предупреждали... Так же, Валя?

– Конечно, – поддержала её мама. – С горняками в забое иной раз до ругани доходит. Там метан выше нормы, работать нельзя, проветривать надо. Я забой тогда «закрещу», а они чуть не матом орут: «Такая-сякая, без премии оставить нас хочешь!» Но я ведь по правилам требую, по инструкции...

За столом все замолчали и слушали. 

– Без премии, зато живы! – вмешалась баба Мотя.

– Их тоже понять должно, – вставил дед Алёха. – Им детей кормить надо. Опять же уголь нужен, язви его... Такая вот у шахтёра инструкция!

Мужчины закивали, соглашаясь. Но тётя Тая возразила:

– А если он взорвётся? Его – на кладбище, а нас – под статью?! Сколько мы каждый год таких случаев разбираем?!

– Да-да, – снова поддержала её мама. – Вот недели три назад в Донбассе страшная авария была, знаете? Про это не пишут... Но мы-то на планёрках все эти случаи рассматриваем...

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался дед Конур. – Расскажи-ка нам.

Мама посмотрела на тётю Таю и сказала:

– На шахте «Горская» в Луганской области метан взорвался. Десятого октября, кажется. Народу в смене было много, – она снова посмотрела на тётю Таю. – Двадцать девять человек похоронили...

– Ого! – нахмурился дед Алёха. – Ужас просто, кумаха его!

– А у нас в Прокопьевске за этот год мало что ли всего было?! –  перебила его тётя Тая. – Только и успеваем разбирать да обсуждать...

Она потрогала виски, припоминая:

– Вот... Помнишь, Валя, весной на шахте Калинина машиниста подземного электровоза тяжело травмировало? Ещё фамилия у него такая... Бабушкин, вроде? Умер в больнице...

– Неа, – ответила мама. – Что-то не припомню уже. Зато на шахте «Северный Маганак» проходчика звали Иван Иванычем. Он выработку крепил, а уголь обрушился. Откопали, так он ещё неделю прожил в больнице. В июне или в июле это было... Признали нарушение паспорта крепления.

Все помалкивали, говорили только наши с Сашкой мамы. То и дело слышались названия шахт: «Манеиха», «Зиминка 3-4», «Чёрная гора», № 3-3 «бис»... Звучали непонятные подробности: «Задохнулся в спаренной печи, которую не проветривали... Засыпало углём при обрушении штрека... Травмировало при обрушении кровли... Погиб от удушья в загазованном забое... Хотел сесть в двигающийся скип, сорвался, тяжело травмировался и умер...».

– О, Господи! – горестно всхлипнула баба Мотя. – И всех к нам несут, на Буфер. Там земли всем хватает...

Отец и дядя Женя в разговоре не участвовали. Сначала они сидели тихо и улыбались, слушая эти истории, но скоро и улыбаться перестали. Отец то и дело тёр ладонью лоб, а Сашкин отец теребил пальцами мочку уха.

В один из моментов я глянул в расстроенное лицо отца и тут же сообразил, чем мы, пацаны, должны заняться прямо сейчас. От нетерпения даже в животе задрожало. Я поманил Витьку и Сашку, и когда они наклонились ко мне, прошептал: «Идём к деду Алёхе... Я такую игру придумал!»

Взрослые наполнили рюмки. Отец потянулся, чтобы выпить, но я остановил, поймав его за рукав:

– Можно, мы к деду Алёхе пойдём играть? А то тут неинтересно...

– Думаю, можно, – разрешил отец. – Только сам у деда спроси. И чтобы без фокусов!

– Идите, – сразу согласился и дед Алёха. – Чево вам тут сидеть? Но не баловать! А то я вас... – он легонько шлёпнул меня пониже спины.

***

В дедовой гостиной я растолковал братьям, что надо составить стулья возле обеденного стола: спинками друг к другу так, чтобы образовавшаяся фигура стала похожей на лаз под стол. После этого мы собрали половики, половички и дорожки – их, сотканных бабушкой, в дедовом доме немало – надёжно укрыли ими с боков стол и всю конструкцию из стульев. 

На столе стояла высокая тонкая ваза из зелёного стекла, а в ней – пластмассовая роза. На всякий случай мы решили вазу не трогать. Погасили в комнате абажур, оставив зажжённую лампочку только в кухне. Падающий с улицы свет фонаря отбрасывал от вазы странную тень, похожую, как показалось мне, на черенок от лопаты. Через лаз между стульями пробрались под стол. Здесь было темно.

– Рассказывай уже про свою игру! – теребили меня братья.

Я таинственным голосом начал повествовать им про наш с Толиком поход в горы, который закончился разборками с родными. У меня уже давно язык чесался, очень хотелось поделиться с кем-нибудь подробностями того дня.

– Помнишь? – спрашивал я Сашку. – Мы говорили, что играли на огородах... А на самом деле мы сначала лазили на терриконик за «Чёрной горой»... А с него перешли на гору, где написано «Слава труду»... Там искали камни, на которых растения отпечатались...

– Как это? – тревожным шёпотом спросил Витька и схватил меня в темноте за руку.

В ответ я сперва фыркнул так же, как Толик тогда – мол, ничего ты не знаешь:

– Толик говорил, что миллионы лет назад на месте нашего города стояло болото и лес. А зимы тогда вообще не было!

– Да этому Толику верить... – еле слышно произнёс Сашка.

– Не хочешь, не верь! – отрезал я. – Можешь не слушать.

– Ладно-ладно, – пошёл брат на попятную. – Рассказывай дальше.

– А вы молчите и слушайте! – потребовал я... – А дальше, деревья падали в болото. Потом из земли выросли горы и завалили растения...

Я хотел показать, как это происходило. Но понял, что в темноте не получится. 

– Из-за этого в горах, на камнях, остались отпечатки листьев или веточек.

Сашка снова недоверчиво хмыкнул.

– Мы с Толиком нашли отпечатки! – загорячился я. – Он нашёл два камня, и я один откопал. Теперь у меня под подушкой лежит. Я вам его покажу... Камешек красный, а на нём красивый листочек...

У Витьки, чувствую, глаза загорелись от моего рассказа. Он всегда мне верил. А Сашка... Не брат, а какой-то Фома неверующий! Ладно, подумал я, ещё не всё поведал. Посмотрим, что вы дальше скажете?!

– Это ещё не всё! – повторил я мысли вслух. – Потом мы с горы спустились и прямо в шахту зашли... А там так страшно!

– Как это? – дрожащим голосом справился Витька.

– Да кто вас туда пустит? – попытался сбить меня с толку Сашка.

– Ладно! – согласился я. – Может, до того места, где шахтёры работают, мы и не добрались. Только пещера возле горы всё равно ведёт в шахту...

И я начал описывать им старую штольню, грязь и мрак, которому нет конца и края. И то, как сначала было страшно зайти внутрь, и как мы всё-таки набрались смелости...   

– Толик знает, что по этому ходу можно попасть прямо в шахту, – убеждал я братьев. – И мы туда снова пойдём. Только об этом пока никому...

– А может, ты со своим Толиком всё это сочиняешь, – ехидно заметил Сашка.

– Я! Сочиняю?! – завопил я. – Видел, какие у нас ноги грязные были?

– Ха! – крикнул он в ответ. – Подумаешь, ноги грязные! Может, вы на огородах вывозились?!

Сцепиться мы с ним не успели: дедовы домочадцы вернулись домой. Первым из светлой кухни влетел в тёмную комнату дядя Женя. И в темноте сходу наскочил на наше сооружение. Стулья разлетелись по сторонам, стол покачнулся, и стоявшая на нём ваза со звоном упала на бок.

Дядя Женя включил свет, на который мы, как тараканы, высыпали из-под стола и вместе с дядей Женей и вошедшей вслед за ним тётей Таей, как заворожённые, смотрели, как стеклянная ваза медленно катится по столешнице.

Это длилось, наверное, секунду, но эта секунда показалось долгой... Наконец, ваза добралась до края, шмякнулась на пол и разбилась на мелкие кусочки. 

Я наклонился, чтобы поднять упавший цветок.

– Ничего не трогайте! – топнула ногой тётя Тая. – О, Боже! – простонала она. – Моя любимая ваза! Мне её подарили на день рождения...

– Мальчишки, сейчас же осторожно уходите отсюда. Ноги берегите! Женя, неси веник и совок! – командовала Сашкина мама.

В гостиную заглянул дед, увидел разгром и затопал ногами:

– Что наделали, варнаки! Я те, Сёмка, уши-то оборву!

Я с испугу зажал уши ладонями. А дядя Женя произнёс уставшим голосом:

– Не надо, папа, это я виноват. Я её разбил...

– Раз разбилась, значит, к счастью! – улыбка у тёти Таи получилась, может, и грустная, но всё-таки это была улыбка. – Когда вырастите, подарите мне такую же... Идите домой, Сёма и Витя, там Никанор Степанович с Матрёной Ермолаевной домой на Буфер собираются. Ночевать наотрез отказались. Чего, говорят, мешать. Ведь завтра четверг – взрослым на работу, Саше – в школу, а тебе – в детсад...

***

Полностью читать книгу можно здесь: https://слово-сочетание.рф/uploads/books/cheremnov-spasti-shakhterov.pdf;

Или: http://f.kemrsl.ru:8081/iap/DFDL/licenzion/2023/Cheremnov_S.%20I._Spasti%20schachtera.pdf