Сергей Черемнов. В космосе – первая женщина, а под землёй – целый город. (Отрывок из книги «Спасти шахтёров»)

В воскресенье родители с дядей Женей спозаранку уехали на картофельное поле. А нас с Валеркой оставили на попечение бабы Сины и тёти Таи. Но женщинам, видно, было не до нас. Потому что в наше кухонное окно заглядывал дед Алёха. Если он меня не видел, то барабанил по стеклу, и тогда я подбегал к окну и кричал:

– У нас всё нормально, дед!

– Смотрите у меня! – грозил он через стекло кривым указательным пальцем. – Не балуйте! – и примерно на час оставлял нас в покое.

Мы с Валеркой соскучились друг по другу. Проснувшись утром, брат обследовал дом, вернулся в нашу спальню и растолкал меня, сообщив:

– Дома никого нет. Подвинься! – и улёгся с книжкой у меня под боком. 

Следом за ним на мою кровать запрыгнул Рекс. Мне хотелось ещё подремать, поэтому я не открывал глаза, слушал, как Валерка перелистывает страницы, рассматривая рисунки. Потом они с Рексом начали шумно возиться на постели. Какой уж тут сон! Брат увидел, что я не сплю, тут же сунул мне книжку: «Почитай!»

– А где волшебное слово «пожалуйста»? – поддел я его.

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста... – затараторил брат.

В общем, полчаса мы читали «Былины» про русских богатырей. Потом ели на завтрак варёные яйца, кашу и хлеб с маслом. Впрочем, кашу я ел один, запивая тёплым чаем. Брат кашу не любил.

– Зря ты кашу не любишь, – попенял я Валерке. – В детсаду тебе её каждый день будут давать...

Зато Рекс доедал за нами всё, что ни дашь. Потом мы умылись и решили поиграть.

– Машину на, играй, – Валерка великодушно пододвинул мне свой большой самосвал.

Это был тот самый самосвал, которым он приложил меня по голове на даче прошлым летом. Кажется, это случилось так давно, будто в другой жизни. Я оценил доброту брата, но мне хотелось почитать. И мы занялись каждый своим делом. Я читал «Былины», он, громко посапывая, сначала мастерил что-то из деталек металлического конструктора, а когда надоело, принялся лепить фигурки из пластилина. Он, заметил я, полюбил ладить из игрушек что-нибудь придуманное им самим...  

На улицу идти не хотелось, да мне и запретили отходить от брата хоть на шаг. Был бы с нами Сашка, мы замыслили бы что-то поинтереснее чтения книги. Однако Сашка находился далеко от дома. Его отправили в пионерский лагерь «Турист», который принадлежит шахте «Коксовой». Он не хотел, но тётя Тая настояла. Там сосны, речка Чумыш, чистый воздух, хорошее питание, – убедила она и себя, и его, – пусть сынок загорает и купается. Так что Сашка вдали от города загорал и купался в своё удовольствие...

День тянулся себе и тянулся. Мы с Валеркой поиграли в прятки. Младший брат отыскивался гораздо быстрее, чем я, потому что он прятался не так умело. Кроме того, его выдавал Рекс озабоченным поскуливанием возле того места, где скрывался брат.

Пришла тётя Тая с кастрюлькой горячего вкусного супа, который мы быстро схлебали. Часа через полтора баба Сина принесла несколько румяных пирогов с картошкой. В отличие от малюсеньких пирожков бабы Моти, эти были большими, но не менее вкусными. Я осилил сразу два. Потом мы играли в мяч. Валерка встал в «ворота» – дверной проём из гостиной в спальню родителей. Я отошёл к противоположной стене и бил по мячу. Конечно, щадил брата, пинал мяч не очень сильно и невысоко, он старательно отбивал или ловил. Мы увлеклись, начали дурачиться. Стало весело, и мы колотили по мячу всё сильнее и сильнее. Брат покатывался со смеху, Рекс метался из стороны в сторону.

В один прекрасный момент резиновый мяч отскочил от ловко подставленного Валеркой кулака, полетел в сторону телевизора и ударил по высокой хрустальной вазе, которая стояла на нём. Ваза качнулась и начала медленно падать на пол. Не знаю, как у меня это вышло?! В одно мгновение я как птица пролетел по комнате, в падении у самого пола поймал тяжёлую посудину, сильно ушиб локоть, но это было ничто в сравнении с тем, что могло случиться. Однажды ваза уже разбилась... Наверное, мелькнувшее в моей голове воспоминание и толкнуло меня на невероятный прыжок.

– Всё, – сказал я Валерке. – В мяч больше не играем, а то нам сильно попадёт...

Он согласился и снова ушёл к своим игрушкам. Родителей всё не было. Стрелки будильника приближались к пяти часам. Включать телек ещё рано, и я решил послушать новости по радио, ведь их передают каждый час. Радио, как положено, пропикало шесть раз. А потом я услышал:

– Внимание! – сказал уже знакомый диктор. – Работают все радиостанции Советского Союза. Передаём важное сообщение!

Не знаю, почему, но я испугался.

– Валерка! – заорал я. – Иди сюда! Что-то случилось!

Прибежал испуганный брат. И мы припали головами к приёмнику. А оттуда неслось:

– Сегодня, 16 июня, в 12 часов тридцать минут по московскому времени на орбиту спутника Земли выведен космический корабль «Восток-6», впервые в мире пилотируемый женщиной – гражданкой Советского Союза космонавтом товарищем Терешковой Валентиной Владимировной. В этом полёте будет продолжено изучение разных факторов влияния космоса на человеческий организм. В том числе будет проведён сравнительный анализ воздействия этих факторов на организм мужчины и женщины...

– Здорово! – схватил я брата за грудки и оторвал от пола. – Женщина в космос улетела!

– А как? – захлопал брат непонимающими глазами.

– На ракете! – начал объяснять я. – По небу летает вокруг земли. Высоко-превысоко...

– Пойдём, посмотрим! – подхватился Валерка.

– Стой! – тормознул я его. – Уже смотрели... Ракета так высоко летает, что отсюда не видно.

– ...Запуск корабля «Восток-6», – продолжало между тем радио, – осуществлён в период нахождения на орбите космического корабля «Восток-5, запущенного в Советском Союзе 14 июня 1963 года... 

– С космонавтом Быковским! – выкрикнул я подсказку диктору. – С Валерием Быковским... Его, как тебя, Валерой зовут, понял?

Брат зарделся от удовольствия.

– А космонавта Терешкову зовут Валентина, как нашу маму...

– Что вы там про меня говорите? – перебила меня мама.

Из-за радио мы не услышали, как она вошла. Лицо её было в пыли, волосы выбились из-под косынки. Мотоциклетного мотора мы тоже не слышали: иногда отец глушил двигатель ещё в начале улицы и с горки бесшумно подкатывал к нашей калитке.

– В космос женщину запустили! – объявил я. – Её зовут Валентина Терешкова... Как тебя!

А радио не унималось:

– Первая в истории человечества... Одновременно в космосе находятся два советских корабля... Между космическими кораблями «Восток-5» и «Восток-6» установлена двухсторонняя связь...  

Мама сбегала за отцом, который ставил мотоцикл в гараж. С пыльным-грязным дядей Женей подтянулись к нам тётя Тая и дед Алёха, который топил баню. Оживлённо перебивая друг друга и диктора, взрослые слушали сообщения о докладах товарища Терешковой товарищу Хрущёву, Центральному Комитету партии и всему советскому народу, о новых подробностях полёта Быковского.

Когда новости закончились, взрослые договорились, что пока те, кто ездил в поле, сходят в баню, те, кто оставался дома, накроют стол. Стали обсуждать, где праздновать.

– Конечно, у нас! – поставила мама точку в коротком споре. – Ведь скоро начнут передачи по телевизору.

...Всю следующую неделю по вечерам отец читал нам свежие газеты. Они были наполнены космосом. Писали, что у Терешковой позывной «Чайка», что она – бывшая ткачиха, родилась в деревне, парашютистка и что не замужем.

– А ведь ей 26 лет, – подчёркивала мама, которая, слушая, гладила наши рубашки. – Пора бы уже... Мы с ней почти ровесницы, а у меня двое растут... – кивала она на нас с Валеркой.

«В Москве, – с выражением читал отец заметку, – слышали взволнованный голос космонавтки, которая произнесла: «Я – Чайка... В правый иллюминатор вижу горизонт, вижу Землю... Я – Чайка. Всё в порядке, чувствую себя отлично. Техника работает хорошо». Сияющая звезда зажглась сегодня в космосе. Она затмевает все звёзды в мире, какими бы яркими они ни были».

«В Москве, – громко читал отец следующим вечером, – на улице Горького женщины – а воскресенье здесь – это важный день для покупок, все магазины открыты – очевидно, радовались больше мужчин. Они улыбались: и те, кто был в компании, и те, кто гуляли одни...».

– А мужчинам завидно, – поддразнивала отца мама. – Они думали, что женщины побоятся космоса. А мы его не боимся!

Тогда отец зачитывал про Валерия Быковского:

«Чем вы заняты в полёте в свободное время от выполнения заданий по программе?» – задал космонавту по радиосвязи вопрос корреспондент.

– Здесь трудно делить время на служебное и свободное, – ответил Валерий Фёдорович. – Но всё же свободное время у меня есть. В это время, конечно, в кино не пойдёшь и в волейбол не сыграешь. Но заняться есть чем. Я много думаю о разговоре с Никитой Сергеевичем Хрущёвым. Думаю о родине, партии, о родном народе, которые сделали меня космонавтом. И, конечно, о близких – Вале и Валерике...».

– Про Хрущёва он думает, – хмыкнул отец. – Про семью – это я понимаю, а про Никиту-то чего? Ещё бы про кукурузу вспомнил! Хотя, наверное, у них по-другому нельзя...

– А у него семья как у нас! – обрадовалась мама. – Жена тоже Валя, и сын Валера.

– Сын Валера? – оживился младший брат.

– А ты думал, ты на свете один? Напрасно! Валер-то много, – успокоил я его. – Молчи и слушай... – и брат обиженно поджал губы.

Иногда отец читал обзор заграничных газет, который печатали в «Правде». «Чайка» на орбите – это символ эмансипации советских женщин», – писали там. – «Валентина или Валя, как её зовут друзья, своей улыбкой и бесконечной говорливостью, казалось, разогнала уныние всего мира...».   

«Британская лётчица Джеки Моггридж заявила, что хотела бы оказаться на её месте. Это чувство зависти, конечно же, испытали сотни тысяч женщин по всему миру».

«В «Нью-Йорк Таймс» говорится, что русские сделали космическое пространство женским. А в «Геральд» сказано, что если раньше женщины подметали улицы, то теперь могут вытереть и звёздную пыль». «Советы» устроили «космическое свидание» мужчины и женщины», – отмечали иностранные газеты.

– Ишь ты! – удивлялся отец, переворачивая газетную страницу. – Английская королева передаёт Терешковой поздравления, желает успешного полёта. И ей завидно, наверное...

Ответить ему было некому: мама ушла на работу, а мы с братом про английскую королеву ничего не знали.

Космонавты приземлились в среду. Мы узнали об этом вечером того же дня по радио. Терешкова спустилась раньше Быковского.  Она сделала 48 витков вокруг Земли, а он – 81 виток! Везде только об этом и разговоров. Прихожу в магазин – говорят о космонавтах. Стою в очереди у бочки с молоком – Терешкову обсуждают. На улице мы с мальчишками тоже размышляли: что такое космос, где учат на космонавтов, почему ракету в небе не видно... И пытались придумать какую-нибудь игру.

Недовольным был лишь один Славян. Он больше всего любил играть в футбол, а тут предлагают понарошку летать на космическом корабле. Но и его уговорили. К дому Роговых недавно привезли и сложили друг на друга брёвна. На них мы и организовали нашу космическую площадку.

Первый раз Быковским стал Славян. Я усадил его сверху на деревянную горку между двумя бревёшками. И наш «Восток-5» «стартанул» в небо! Мы с Серёжкой Зайцевым вели с ним переговоры с Земли. А Лёшка Усталов и Сашка Бачин были зрителями.

– Я Быковский, – рапортовал Славка. – Лечу высоко в космосе.

– Неправильно! – поправил я. – Космонавты не фамилии называют, а свои позывные. У Быковского позывной «Ястреб».

– Я Ястреб, – терпеливо повторил Славка. – Вижу землю.

– Доложите о самочувствии, Ястреб, – попросил я.

– Самочувствие нормальное, – сообщил наш космонавт.

– А что видишь из космоса? – осторожно поинтересовался Серёжка.

– Не знаю, – растерялся Славян. – Ну, Землю вижу. Что ещё? – он посмотрел на меня.  

– У тебя же, – начал я его инструктировать, – два окошка круглых. Называются иллюминаторами. В правый иллюминатор ты видишь Землю, а в левый... ты видишь звёзды!

– Что ещё у него спрашивать? – поинтересовался Серёжка.

– Про технику спроси. Как она у него работает?

– Техника работает хорошо, – доложил Славян, не дожидаясь Серёжкиного вопроса.

В общем надо было запускать вторую ракету, только никто не согласился быть Валентиной Терешковой. Я хотел позвать Таньку, но передумал. Нечего ей делать в нашем космосе! Тоже мне, Терешкова нашлась... После этого Славка «приземлился» и уговорил всех играть в футбол.  

Не знаю, был ли в нашем городе праздник или митинг в честь космонавтов? Если и был, то для меня прошёл незаметно. А в Москве их встречало много-премного людей. В газете была большая фотография: на Красной площади все космонавты стояли на трибуне мавзолея Ленина. Рядом с Терешковой, Хрущёвым и Быковским были Юрий Гагарин и Герман Титов, Андриан Николаев и Павел Попович. 

– Их уже шесть человек! – сосчитал отец. – А Хрущёв-то! Говорит, что буржуазия всегда считала женщин слабым полом, а Терешкова показала Америке, кто есть кто! Слышишь, Валя, что тут пишут: «Полёт в космос Валентины Терешковой стал символом равенства женщин при социализме».

Мама не откликнулась. Мы с отцом сидели на кухне, а она в родительской спальне раскладывала в шкафу чистое бельё. Отец, не обращая внимания на мамино молчание, читал нам про московский митинг.

– Вот, Валя! – отец дурашливо поднял вверх подбородок и хитро посмотрел на вошедшую на кухню маму. – Он крепко обнял её и поцеловал...

– Кто обнял? – не поняла мама. – Кого поцеловал?

– Хрущёв Терешкову! – отец поцокал языком. – 22 июня на глазах у тысяч, которые пришли посмотреть на женщину-космонавта. А ты меня поцеловать боишься!

– Да ну тебя! – отмахнулась мама и погрустнела. – У них там праздник, а у нас на шахте опять траур...

– Что случилось? – подскочил с табуретки отец. – Ты ничего не рассказывала.

Я тут же навострил уши.

– Мастер-взрывник погиб, – ответила мама. – Куцых Николай. Уголь из ската выгружали. Там сначала большой кусок где-то застрял, а потом как сыпануло! Разбило люк. Как он рядом оказался? Его сразу завалило. Пока растерялись, пока откапывали... – мама захлюпала носом.

– Мам! – подбежал к ней Валерка. – Почему плачешь?

– Ничего, – мама с трудом подняла его на руки. – Это я за космонавтов радуюсь... А ты у нас уже вон какой большой да тяжёлый!

– Это же я у вас большой, – еле слышно прошептал я.

За космонавтов было радостно. Но шахтёра стало так жаль, что я пошёл к себе и прилёг на койку, чтобы слёзы высохли незаметно для родителей. «Почему так? – не понимал я. – Почему они умирают в шахте? И мама почти каждый день в шахту ходит...».

Валерка сопел во сне. Отец выключил телевизор и тоже отправился спать. Сквозь шторы в нашу спальню с кухни проникал свет и вкусные запахи – мама что-то стряпала на завтра нам с братом. Из-под Валеркиной кровати поглядывал Рекс, ждал, когда я затихну, чтобы без вопросов забраться на постель к брату. Мне же не спалось, как ни пытался улечься поудобнее. История с шахтёром не выходила из головы. И я всё ворочался с боку на бок. Потом поднялся: так сильно захотелось пить, что не было сил терпеть. 

– Ты чего не спишь? – мама отряхнула фартук. – Заболел?

– Не-ет, – помотал я головой. – Просто пить хочу... Ты же тоже не спишь.

– Котлет вам наделала, – она приподняла крышку кастрюли. – Будете завтра есть...

– Мам, – позвал я. – Посиди со мной, а то не могу уснуть.

Она заглянула в нашу спальню, поправила у Валерки одеяло, присела ко мне на кровать и погладила мою руку. Тут я припомнил наш с ней разговор про её учёбу в техникуме, про шахту.

– Помнишь, ты говорила, что ваша «Коксовая» – самая большая шахта в Советском Союзе? – мама кивнула. – И обещала рассказать про свою работу?

– Поздно уже, – попыталась отговориться она. – Завтра нам с отцом рано вставать.

– Ну, расскажи хоть немножко, – попросил я. – Хоть чуть-чуть... А то не усну.

И мама согласилась, придвинулась поближе и тихо спросила:

– Про что рассказать-то?

– Почему люди под землёй так часто гибнут? – мне не хотелось, чтобы разговор получился коротким, старался, чтобы она подольше не уходила. – Аж страшно! Отец говорит, что шахтёрские мужики и то боятся. А тебе разве не боязно?  

– Ещё как боязно, – вздохнула мама. – Я раньше как-то меньше трусила. Может, потому что ты был ещё маленький. Когда я на «Коксовую» пошла, тебе только год был, а Валера вообще не родился. Я первое время про опасность вообще не думала. Ну, шахта и шахта...

– Вот если где-нибудь останешься один-одинёшенек в кромешной темноте, то боязно... А в шахте много людей трудится. Она ведь работает безостановочно. Там всегда кто-нибудь есть. Так что даже и захочешь, один в ней никак не останешься, – в полумраке спальни мама серьёзно смотрела на меня, и я понимал, что она говорит правду. – И так круглые сутки. Сначала под землю идёт первая смена шахтёров, потом их сменяет вторая, после на её место спускается третья смена. И снова наступает черёд для первой... 

Она приложила кулак ко лбу, как будто это лампа на каске:

– Иногда идёшь один по выработке, фонарём себе дорогу подсвечиваешь. И только подумаешь, что никого рядом нет, тут же впереди замаячит огонёк, а то два-три. Люди идут навстречу!

Мама разулыбалась:     

– В самые первые смены мне вообще казалось, что шахта – это всего лишь большое метро. Ты же про метро знаешь? – спросила она.

Ну, конечно!  Ведь сама же рассказывала мне, как с отцом ездила в Москву и каталась на подземных поездах от одной красивой станции до другой. Поэтому я молча кивнул. А она с усмешкой вспоминала свою первую в жизни смену на «Коксовой». Тогда их, нескольких новичков – молодых специалистов, которых только что приняли на участок вентиляции и техники безопасности, знакомил с подземным хозяйством опытный шахтёр.

– Спустились мы в шахту. И он привёл нас на главный конвейерный уклон с металлическим арочным креплением, от пола и до потолка перетянутым бетонной затяжкой. Это как будто широкая улица, только под землёй, – уточнила. – Яркие фонари горят, под ногами деревянные трапы, как тротуары. Светло, просторно. Я увидела всё это и заявляю: «Да ничего же тут страшного?» А шахтёр рассмеялся и говорит:

– Типун тебе на язык! Погоди, ещё увидишь нашу настоящую работу...

– А почему типун? – не понял я.

– Ну, это вроде как – под землёй не говори лишнего. Шахтёры же народ суеверный. Считают, что в шахте не надо болтать языком или хвалиться, а то случится всё наоборот. Беду можно накликать...

– И ты тоже в это веришь?

– Не знаю... Может, не во всё. Но в некоторые приметы, не захочешь, да поверишь.

– Например, в какие? – не унимался я.

Мама забавно наморщила лоб:

– Ну, например, когда начальник задание даёт, которое ты под землёй будешь выполнять, за это надо расписаться в книге нарядов. Так ни в коем случае нельзя расписываться красными чернилами. Говорят, потому что они по цвету похожи на кровь...

– Ух ты! – вырвалось у меня. – А ещё?

Мама в задумчивости потёрла щёку:

– Если в спецовку переоделся, вышел из раздевалки и вдруг вспомнил, что тормозок забыл захватить с собой, то возвращаться нельзя. Шахтёр ни за что не вернётся за едой с полдороги, а то несчастье случится. Лучше весь день проработает голодным. 

– И ты голодная работала?

– Нет, я про тормозок никогда не забываю...

– А что ты в шахте делаешь?

– Я же тебе рассказывала, – напомнила мама. – Забыл?

– Ага, забыл, – схитрил я. – Это ведь давно было! Расскажи ещё раз!

– Ладно, – сдалась она. – Только давай потише, а то всех разбудим... Сначала меня на шахте назначили газомерщицей, а через несколько месяцев перевели мастером. Потом я стала старшим мастером нашего участка вентиляции. Но, всё равно, делать приходится одно и то же. Понял?

Я молча пожал плечами, боясь перебить её. Работа газомерщика, напомнила мама, знакома ей ещё с тех пор, когда в техникуме ходила в шахту на практику. 

– У меня каждую смену нескончаемые проверки газовой атмосферы в забоях. Слежу, чтобы там была специальная пыль, инертная. Угольная пыль – чёрная, а инертная – белого цвета. Она нужна для пылеподавления... Ну, чтобы в случае аварии чёрная пыль не взорвалась. Смотрю, чтобы огнетушители имелись, чтобы они были исправными... Вот всю смену и хожу под землёй. От одного забоя к другому километры наматываю...

– Далеко ходишь? – уточнил я.

– Как бы объяснить? – призадумалась мама. – Помнишь, как вы с отцом утром в детсад шли? Это километра два-три. Так мне за смену под землёй приходится раз в пять дальше шагать. Может, все десять километров или даже больше! 

А там прямой дороги почти нет, пояснила мама. То приходится шагать по прямой ровной выработке, то карабкаться вверх по узкой печи, то лезть вниз по крутой лестнице.

– Устаю так, что в мойке потом ноги дрожат... – она поправила мой примятый подушкой чуб. – Ну что, будем спать?

– Погоди, – запротестовал я. – Вот ты ходишь, ходишь и вдруг почуяла газ...

– Нет, – усмехнулась она. – Носом метан никак не почувствуешь. У него нет ни запаха, ни цвета. Но, если в забое его скопится больше нормы, – жди беды...

Мне показалось, мама говорит об этом чересчур спокойно. Хотя, взрыв, по её словам, может бахнуть в любую секунду. От искры электрокабеля или от неисправного двигателя, просто от удара металла о металл. Каждый раз перед сменой её начальник участка, выдавая наряд, как молитву повторяет: «Следите за концентрацией газа. Чуть превысил норму, не раздумывая, останавливайте работу. Если что, спрос будет с нас. Так что, берегите себя! И учите инструкции».

– И ты можешь остановить работу шахтёров? – в прошлый раз я не придал этому значения.

Она кивнула. Но я переспросил на всякий случай:

– А они тебя слушаются?

– Куда деваться, – ответила мама. – Хотя некоторые очень ругаются, мол, из-за меня план не выполнят, уголь не добудут. И тогда зарплата у них выйдет меньше. А им детей кормить надо... Но я твёрдо стою на своём: пока забой не проветрится и газ не уйдёт, – никакой работы! Пусть лучше они без зарплаты останутся, зато домой придут живыми. А будет авария, они погибнут, шахта остановится. Меня, если уцелею, в тюрьму посадят, потому что недоглядела...

Меня гордость взяла за мамины возможности. А она перекрестилась:

– Вот я и боюсь, не дай Бог, что это случится. Правила безопасности перечитываю. Всё подземное устройство «Коксовой» изучила.

– Знаешь, шахта – это как город, – сравнила мама, – только под землёй.

Она объясняла, а мне чудилось: у шахты есть свои проспекты – это уклоны, улицы – квершлаги, переулки – штреки и штольни. У высоких домов города есть лифты. У шахты есть свои огромные лифты-клети. Они опускают в глубину и поднимают оттуда людей, грузы и уголь. В подземелье ярко освещены рудничные дворы, где шахтёров поджидают маленькие электровозы, чтобы развезти поближе к забоям. Электровозы везут в вагонетках к грузовым клетям и добытый уголь... 

– Здорово там всё придумали! – оценил я.

– Да уж, – подтвердила мама. – Только я теперь, как в шахту спускаюсь и представляю огромную толщу земли над собой, очень хочу поскорее выйти на поверхность... И молю Бога, чтобы со смены вновь вернуться домой. Вот так, Сёма!

Я хотел спросить: почему же она не уходит на другую работу? Но не успел. Штора на дверном проёме резко отъехала в сторону, и перед нами предстал отец – заспанный, всклокоченный, в одних трусах.

– Вы что, совсем обалдели? – заворчал он громко. – На часах ночь, утром на работу, а они разговоры развели... Живо спать!

– Не шуми! – остановила его мама. – Валеру разбудишь...

Они ушли к себе, и я мгновенно заснул. Не слышал, как Рекс выполз из-под Валеркиной кровати, запрыгнул на неё, покрутился, укладываясь поудобнее в ногах у брата, и затих.

А снилось мне, будто брожу один в кромешной тьме, её изредка разрезают далёкие тонкие лучи света, за которыми должны быть люди. Я бегу им навстречу, но огни гаснут, и меня опять обступает плотная темень. Приходится стоять и дожидаться, пока вдалеке снова вспыхнет огонёк. Но приблизиться к нему не получается. Я снова замираю на месте и жду, затаив дыхание. Это похоже на игру в прятки. Только это какие-то неприятные прятки, от этой игры исходит тревога...

***

Полностью читать книгу можно здесь:

https://слово-сочетание.рф/uploads/books/cheremnov-spasti-shakhterov.pdf   

Или здесь:

http://f.kemrsl.ru:8081/iap/DFDL/licenzion/2023/Cheremnov_S.%20I._Spasti%20schachtera.pdf