Виктор Арнаутов. Асинский патриот (о творчестве Сергея Подгорнова)

Как ни странно, получается так, что очень мало пишут о современных кузбасских прозаиках. Вынесу за скобки творчество моего друга Сергея Павлова (хотя и он заслуживает большего), приведу в пример ещё одного автора – Сергея Подгорнова.

Специально проверил по годовым указателям содержания журнала «Огни Кузбасса» – сколько раз в нём напечатался он сам и сколько раз напечатали о его творчестве. Так вот, начиная с 2000 года Сергея Подгорнова опубликовали в 17 номерах. Не так уж и мало! Иные члены нашего Союза писателей России за это время «засветились» в «Огнях Кузбасса» всего-то по три – пять раз.

А как часто журнал публиковал критику и отзывы о творчестве Сергея Подгорнова? Ни разу! Ни ра-зу! И в том я вижу вопиющую несправедливость.

А между тем смею утверждать: Подгорнов на нашем писательском небосклоне звезда весьма и весьма яркая! По моему мнению, к его уровню может быть отнесено не более трех – пяти современных прозаиков Кузбасса. Стиль Сергея самобытен, его невозможно спутать ни с кем из собратьев. Искренне считаю, что как писатель он уже давно перешагнул границы не только Кемеровской области, но и Сибири.

Припоминаю случай. Шло ежегодное публичное обсуждение наполняемости и содержания журнала «Огни Кузбасса». В одном из выпущенных номеров была напечатана моя повесть «Мелодия текущего тока» – как мне казалось, не самое худшее мое творение. В качестве оппонента взял слово Подгорнов. И размазал повесть практически с самого первого её абзаца. Я был категорически с ним не согласен, однако обиду на Сергея не затаил. Наоборот, пригласил к себе домой переночевать, поскольку вернуться после обсуждения в свою Анжерку он уже не успевал. Что же до критики... «Каждый пишет, как он слышит». А воспринимается всё сугубо индивидуально. И то, что одному критику видится в произведении крайне слабым, другой отмечает как достоинство.

Не могу судить о качестве стихов Сергея Подгорнова (как поэта его знали у нас еще с 1980-х годов), а вот о нём как о прозаике всё же попытаюсь высказать своё мнение. Отмечу при этом ещё один парадокс: за всё то же время, с начала века, у него была издана всего лишь одна книга прозы «Ну – будем!». Всего лишь одна – за двадцать лет его членства в Союзе писателей! Хотя даже из того, что было опубликовано в журналах, наберётся по меньшей мере на полдюжины книг.

Вернусь к его первым публикациям в нашем журнале.

Но прежде важно отметить, что родился Сергей Елизарович Подгорнов в 1956 году в Кузбассе, в шахтёрском Анжеро-Судженске. Вырос в этом городе, уезжал на несколько лет, но потом вернулся. И до сих пор является его жителем. И именно Анжеро-Судженск можно назвать едва ли не главным действующим лицом многих его рассказов, повестей и даже романов.

Правда, в прозе Подгорнова у города имеется «литературный псевдоним» – Асинск. А относительно этого названия в его повести «Сказки горного цеха» приводится такая легенда. Якобы первой на месте нынешнего города обосновалась вельможная парочка из Испании, сосланная в Сибирь ещё в XV веке, и имя поселение получило в честь любимой женщины маркиза де Савиньи – Асуньсьонск; однако впоследствии из-за грубости местного языка, «поломавшего благородные имена и названия», все сократилось до Асинска...

В остальном же в произведениях Подгорнова фигурируют вполне современные и узнаваемые реалии родного города: стекольный завод, водоканал, администрация, школы, профтехучилища и другие объекты, официально-бюрократически именуемые инфраструктурой.

И ещё всегда (пусть и слегка закамуфлировано) в литературных творениях Сергея явно чувствуется его собственное присутствие – как персонажа или повествователя. Благодаря этому достигается эффект абсолютного доверия читателя автору. Кроме того, почти все повести и рассказы Подгорнова пропущены сквозь призму если не гротеска, то уж во всяком случае иронии (в том числе и к самому себе или главному герою).

Парадоксальность ситуаций – вот что лежит в основе большинства его произведений. А возникают такие ситуации, когда в обыденной жизни обыватель или даже профессионал сталкивается с очевидной нелепостью. Например, с чиновничьими препонами или, напротив, «указивками», которые, несмотря на явное противоречие здравому смыслу, приходится исполнять.

В народе говорят: «Чтобы почувствовать вкус супа, вовсе не обязательно съесть содержимое всей тарелки, достаточно и одной ложки». Я это к тому, что Асинск – содержимое той самой ложки из тарелки под названием Россия. А наполняется эта «тарелка» компонентами из произведений Сергея Подгорного. И вкус, надо признать, весьма своеобразный, да ещё и с перчиком!

Уже упомянутые «Сказки горного цеха» были напечатаны в нашем журнале (тогда ещё альманахе) в 2000 году. В центре повести бригада промывщиков песка асинского стекольного завода. В ней мастер, два бульдозериста – Толян и Витя-боцман, а также трое рабочих: Костик, Боря и Мирон. На фоне нескольких рабочих смен этой бригады разворачиваются события, которые, впрочем, и событиями-то назвать трудно.

Получается, что повесть как бы обо всём и ни о чём. Правда, персонажи выписаны весьма колоритно. Как мне видится, главное здесь диалоги. Причём на любую тему. И у каждого из персонажей по этому поводу имеется своё мнение. Нечто похожее через десять лет представил фильм «О чём говорят мужчины»: там ведь тоже почти никакого сюжета нет, зато диалоги... И тоже на любую тему. И тоже всё так грамотно, остроумно, с неожиданными поворотами в разговорах, с тонким юмором, а то и откровенной сатирой.

90-е годы прошлого века иначе как смутным временем и не назовёшь. Глобальный развал отлаженного Советами производства, повсеместно массовый локаут для профессиональных кадров. Пустующие полки магазинов, невыплаты зарплат и пенсий, тотальное безденежье обнищавшего разом народа и насущные поиски средств пропитания и выживания.

Вот на этом фоне и происходит «Обыкновенная история поиска работы, данная в размышлениях и обобщениях», напечатанная во втором номере «Огней Кузбасса» за 2001 год. Кстати, и тут не обошлось без эпизодов биографии самого автора: помотавшись по морям Дальнего Востока со специальностью «океанограф», Сергей возвращается к родным пенатам. Но пока лихие девяностые лишь на пороге стояли. «Работы было больше, чем людей! Господи, ну почему, почему я не был безработным тогда?»

А вот и они нагрянули: «Сегодня работу потерять нетрудно. Трудно найти её. В первом я с легкостью преуспел. Принёс заявление, мне его мигом подписали, и я ушёл. Всё... Оставаться наедине с самим собою и трудовой книжкой – это, скажу я вам, не повод для восторга...».

Вот и начинается «хождение по мукам», то бишь беготня по инстанциям, различным бюро по трудоустройству, отделам кадров... Школы, профтехучилища, железнодорожные и пожарные депо, машзавод, стекольный завод... «Я мотался по городу, выцеливая подряд все конторы и скромненько проскальзывал в кабинеты... Любопытствовал: «Нет ли у вас какой-нибудь работы?» Естественно, мне сразу же говорили: «Нет!»

Но наконец-то, кажется, повезло. Кто в эту пору самые востребованные? Презентанты и маркетологи – будущие менеджеры! Кто бы ещё знал, что это такое... «По ночам мне снился маркетинг. Он был большой и пушистый». А-а, как говорится, была не была, маркетологом так маркетологом! Но надо при этом, оказывается, ещё и выдержать конкурс, а претендентов на одно место аж семь человек. И тут как на рыбалке: клюнуть-то клюнуло, да сход уже с крючка случился.

Зато, как на охоте, в самый последний момент да и наткнёшься на какую-нибудь дичину или животину. Ай, повезло! И не маркетологом вовсе можно стать, а в конструкторский отдел стекольного завода попасть! Но перед этим надо пройти медкомиссию, встать на учёт в военкомате и сделать ещё много чего. Но главное, тут ещё экзамен... по технике безопасности. Скажем, билет номер 9 с вопросом «Правила движения пешеходов по территории завода».

«Старик, – однажды сказал мне Степа Побокин (лицо вполне реальное – анжерский поэт и прозаик, встречающийся как персонаж в повестях С. Подгорнова неоднократно. – Прим. авт.), – я прошёл сто предприятий и везде сдавал технику безопасности. Так вот: меня никто не пытался затянуть в станок, зато я девять раз травился в производственных столовых. А про столовые ни в одной технике безопасности не сказано. Ни в одной!»

И сколько же счастья испытывает главный герой, когда все препоны уже позади и он наконец-то обрёл вожделенную работу! Вот они – язвы капиталистической системы, которую совсем недавно так критиковали все учебники по политэкономии и научному коммунизму.

Очередная повесть «Забег неудачников» начинается с вопроса того же Степы Побокина: «У тебя нет ощущения, что за десять последних лет мы оказались не просто в другом городе, а на другой планете?»
И действие переносится в ретрогоды, самый конец восьмидесятых, канун развала Советского Союза.

Это – время экономической и политической агонии, разгула чиновничьей бюрократии, когда те, кто стоял у кормила власти, уже прицеливались на жирный кусок общенародной собственности, прикрывая предстоящий грабеж обманной приватизацией и ваучерами. Ненамного лучше в те годы пресловутой перестройки и «ускорения» обстояло дело и со служебным инженерно-техническим рвением, когда ценность выполняемой работы подменялась иллюзией её огромной важности...

Герой повествования оказывается уже в качестве шефа по гражданской обороне на городском водоканале, и вся суть его должности заключается в написании инструкций, к примеру, охранникам и сторожам: «У меня обязанность такая – готовить инструкции для тех, у кого их нет, а потом следить за исполнением. Я служащий, и этим все сказано». Так и приходит на ум параллель с фильмом Эльдара Рязанова «Забытая мелодия для флейты», где чиновники поют. А ещё о том времени говаривали: «Мы делаем вид, что работаем, а начальство делает вид, что нам платит». И неудачниками в таком «забеге» (в никуда) оказывается большинство бывших уважаемых (и чаще – порядочных) людей.

В этой повести много отступлений, как, впрочем, и в предыдущей, когда главный герой нашёл работу на стекольном заводе. И тогда повествование велось махонькими озаглавленными порциями – в виде анекдотов и бытовых случаев и даже одно-двухстрочных афоризмов. И употреблять эти порции следует вдумчиво, мелкими глоточками, будто дегустируя дорогой коньяк. Смакуя, скажем, юмор, которого и тут предостаточно.

Да вот, к примеру, чем не афоризм: «Зимой в Асинске дни настолько короткие, что даже молоко приходится выбирать на ощупь». Или такой диалог на базаре: «Эй, товарищ, сало бери! Погляди какое – с прослойками». – «Какие ещё прослойки? Ты лучше скажи: зачем свинью мучил?»

Не удержусь ещё от одного смачного «глотка»: «В честь наступающего Дня города по указу мэрии над Асинском были развешаны новые звёзды. Самая крупная получила имя «Губернаторская». У звезды, сиявшей над 5-м отделением милиции, два луча были заломлены за спину».

А теперь опять по поводу «забега», его конечной цели и месте в нём. Тут автор явно скромничает, утверждая: «...даже в утешительном забеге я далеко не первый. Никого я не догнал и никуда не втиснулся... Да и надо ли?» Догнал, догнал! Да и обошёл многих – по крайней мере, на ниве литературной. А вот с дальнейшим тезисом я полностью соглашусь: «Ведь, по сути, вся наша дорога – не в погоне за кем-то, она – в поисках человеческого тепла. Нашёл – ты царь. И принимай чужое, и делись своим. По-царски щедро и безоглядно – так, как только сердце твоё способно. Вот это и есть жизнь!»

Повесть «Консервативный ряд» была напечатана в журнале «Огни Кузбасса» № 1 за 2006 год. Особое внимание хочу обратить на то, что написанное Сергеем Подгорновым не залеживалось подолгу в его писательском столе – так же, как и в редакторском портфеле. И время создания той или иной повести, как правило, совпадало с реальным временем происходящего в них. В этом явная актуальность прозы автора. И даже небольшие отступления в прошлое лишь играют на настоящее. Они всегда к месту и обоснованны.

Бартер – слово-то какое. Что, забывать стали? А ведь через него все прошли, особенно производственники. Это когда «ты – мне, я – тебе». За водичку, скажем, платить нечем, денег нет на ферме или стекольном заводе? А вы нам тогда – телочками, или поросятами, или рыбой живой, допустим карпами. Или: мы вам – воду, вы нам – трубы, задвижки, фланцы, кабели, химреактивы, стекло... Идёт? Тогда по рукам!

Повесть «Консервативный ряд» как раз о тех серединно-девяностых, бартерных, когда, чтобы не померли с голоду свои работяги, отоваривали их в счёт зарплат бартерными продуктами (через свои уже коммерческие ларьки и магазины). Экономили, выгадывали на всём, хватаясь как за спасительную соломинку за подсобные хозяйства. Свои производственные дыры и прорехи латать было нечем.

Вот в такое время и попадает в нелепую ситуацию герой повести Леонид Фигуркин. Он пришёл в контору водоканала заплатить за воду, а его впопыхах по ошибке приняли за другого человека, однофамильца, устраивавшегося сюда на должность консультанта по разведению карпов на очистных сооружениях, – для получения, так сказать, побочного продукта. А почему бы и нет? Ведь Фигуркин – бывший океанолог. Рыбу видел в морях? Как не видеть. Значит, подойдёт... «Так вот, вода водой, но нам, если выжить хотим, с любого хвоста навар иметь надо. Даже с рыбьего. А почему за карпов берёмся – они быстро растут. Но в теплой воде», – подведет итог директор водоканала на одной из планерок.

И этот будто бы вымышленный курьёзный случай вовсе не редкий для того времени. Мой однокашник и друг, инженер-лесовод по образованию, в самом деле стал вдруг директором мебельной фабрики. А что? Там лес, и тут дерево...

Мода. Она может быть не только на стильную одежду, обувь, причёску, татуировку, песни, музыку, абстрактно-образную поэзию, авангардистское искусство. В наше время – это ещё и повальное увлечение юбилейными датами.

«Девяносто пять» – сатирическая повесть Сергея Подгорнова как раз о таком виде моды – отмечать юбилеи. И не столько отдельных личностей, сколько целых организаций и офисов, коих расплодилось с началом нового века как грибов после благодатного дождика. Теперь их, кстати, стало модно называть на западный манер корпоративами. А для коммерческих скороспелок уже и какие-нибудь пять лет существования – повод для шумного праздника, с приглашением раскрученных поп-звёзд.

И вот, глядя на такие корпоративы, прочие организации и предприятия, кое-как выжившие в жесточайшей схватке с капиталом, стали думать: а чем мы-то хуже?

«Вон, тепловая станция годовщину отметила: торжественное собрание, банкет и всё такое... Металлический завод перед Днём космонавтики юбилей отпраздновал; налоговая служба, горноспасательная станция» – не то 90, не то уже 95 лет. Так ведь и нам уже... дай бог памяти, а сколько же нам-то лет?

А давайте и мы закатим что-нибудь похожее! Правда, зарплату особо платить нечем и на новые трубы с задвижками не хватает, не говоря уже про новые бульдозеры и экскаваторы. Но ничего, как-нибудь осилим... Да не просто одним банкетом надо отделаться, с грамотами и премиями. Ещё и книжку сделаем по поводу юбилея, отразив в ней свою историю! А то вон металлический завод брошюру издал «90 лет металлическому заводу»... Кто этим займется? А кто у нас тут самый грамотный, синекурный? Леонид Фигуркин – начальник ГО? Вот ему и поручим это дело!

« – А нужна ли эта книга? Кучу денег потратим, а толку? Лучше подарки детям купить, – сомневались сотрудники.

– Книга нужна, – объявил директор. – Подарок быстро забудется, а книгу, если даже и сунешь куда, всё равно нет-нет да наткнёшься. Без книги никак нельзя».

Девяносто пять – это же о-го-го! Чего ж дожидаться столетия?! Девяносто пять – это же на год больше, чем у соседей, тепловой станции! Наметим дату и время празднования. И книгу – через полгода!

Вот и занялся нежданно-негаданно наш герой сбором материалов для будущей книги к юбилею: архивы, музеи, старые газеты, фотографии, встречи с ветеранами Асинского водоканала. И чем дальше углублялся он в историю, тем больше выявлялось неприглядных фактов, как выражались раньше – «крупных недостатков». А с ними-то как быть? Предать огласке или умолчать? Но главное всё же – установить точную дату: когда на самом деле появился в Асинске водоканал?

Не получилось бы с книгой как с теми же карпами, напомнили Фигуркину о неудавшемся недавнем рыбном эксперименте. А у того сразу страх: «Ненаписанная книга вдруг представилась мне взведённым капканом, и я, рохля, сую в него свою бестолковую голову».

И хоть не удалось доказать, что водоканалу не 95, а всего лишь 75 лет, как это официально утверждала справка из архива, юбилей всё равно состоится и книга будет написана и издана к намеченному сроку.

«Дом». Какое лаконичное и в то же время ёмкое слово!
Пожалуй, и начать анализировать творчество Сергея Подгорнова следовало бы с его философского эссе с таким названием. Дом – это не просто место твоего обитания. Это не какая-нибудь панельная или кирпичная многоквартирная хрущевка. Дом непременно должен стоять на своей территории – осанистый, рубленный из кругляша (лучше листвяжного), и вокруг него – постройки хозяйственные, стайки для скота и птицы, огород и обязательно банька. Раньше все это называли одним словом – усадьба.

«Дом – это твоя собственная вселенная. Он скорее открыт миру, чем закрыт от него. В доме есть всё, чего недостает за его пределами. А если всё-таки чего-то нет, значит, сам виноват. Какие претензии ты можешь предъявить миру, если не в состоянии обустроить дом?»

Вот и обустраивали дом-усадьбу веками по своему семейно-родовому укладу, по усмотрению патриархальному. Недаром же столько хорошего ему посвящено и столько ностальгического связано именно с домом (добавлю, уточняя: с отчим домом).

Вот и для писателя Сергея Подгорнова отчий дом – то главное, что привязывает его к малой родине, всё к тому же (пусть будет и тут в авторской версии) Асинску.

У этого населённого пункта, как и у любого другого, есть своя история, начало которой уходит корнями к местным преданиям. О таких преданиях и узнаем мы из небольшого эссе «Асинск». Оказывается, начинался этот город как посёлок, где стали добывать каменный уголёк. Сначала вручную, примитивно, это потом уже настроили шахты с современным оборудованием.

Одна из легенд открытия «горючего камня» в районе Асинска связана с... обыкновенной рыжей лисицей, которая своими лапками выковыривала из мышиной норки черные камушки. И кстати, если посмотреть на контуры Асинска на карте, можно разглядеть именно силуэт лисицы: «туловище, лапы, горделивая высокая шея, хвост на отлёте и корона на голове».

А уж от этой легенды прямая тропинка к настоящему открывателю асинских углей, к кузнецу Ивану Карышеву и его сыну Сергею. А от них – к промышленнику Льву Михельсону, бывшему питерскому адвокату...

Были у Асинска свои времена детства, юности и возмужания. А в ностальгические детско-отроческие годы будущего писателя Подгорнова (1960-е) Асинск «занимался тем, чем и всегда: выпускал стекло, лекарства и необходимые шахтам скребковые конвейеры. И вычерпывал уголь из-под себя. Центр его оседал. Он всё больше походил на огромную вогнутую чашку, сильно припорошенную шлаком, вылетающим из труб ТЭЦ».

И ещё о доме в том же Асинске. Но уже в другом произведении, в романе под названием «Поглощение». Конечно, сам жанр подразумевает, что здесь всё намного шире, объёмнее. С глубокой проблематикой и подтекстом, как и положено у настоящего мастера слова. Но именно вокруг дома и города на протяжении романа всё и вращается.

Главный герой Юрий Михайлович Волков является инженером по охране труда и промышленной безопасности ООО «Ремстройналадка». Время действия – уже второй десяток нового столетия. После пресловутой приватизации многие городские предприятия и организации оказались обществами либо акционерными, либо с ограниченной (что это такое, никто не знает) ответственностью. И у каждого ООО свой хозяин, как правило живущий в Москве, лишь изредка наведывающийся в свою вотчину. И большая часть доходов организации, как правило, хозяину-барину и достается. А на все производственные нужды (не говоря уже про соцпакеты работникам) один ответ: денег нет. Нет даже на лампочку в туалете. Даже на специальную форму-одежду и средства индивидуальной химзащиты, хотя их обязательное наличие предписывает закон.

Управляет же хозяйством исполнительный директор, у которого тоже денег не допросишься. Да и появляется он в конторе от силы раз в неделю, только чтобы подписать накопившиеся бумаги.

А надзорных организаций – пруд пруди, с плановыми и внеплановыми проверками, аудитами и инспекциями. И всем им надо иметь кусок хлеба, да ещё и с хорошим слоем маслица. Вот и облагают штрафами, часть из которых приходится на долю крайнего – инженера по ТБ да из его же дырявого кармана и изымается. Тут, как говорится, хочешь жить – умей вертеться...

Да и ладно бы. Только вот беда у нашего героя – покруче штрафов. Его личный дом (точнее даже, усадьба) стал проваливаться в буквальном смысле слова.

Многие годы из-под Асинска вычерпывали уголёк. Стало быть, внизу образовывались пустоты. И поверхность города постепенно проседала.

Как-то, возвращаясь домой после работы, Юрий Михайлович вдруг обнаружил, что «перед самой калиткой, всего в полуметре, земля со стороны дома осела. Неглубоко, на штык лопаты. Обрез был ровный и четкий, словно кто-то лопатой и подрубал».

Дальше – больше: «Он обежал свои владения. Вся усадьба, словно аккуратно вырезанный кусок торта, опустилась на двадцать – двадцать пять сантиметров».

Причём в таком же положении в Асинске оказывается не только усадьба Волкова, но и многие другие дома и объекты инфраструктуры. Тут следует авторский комментарий: «Под землёй располагались выработки заброшенных шахт. Ближе других была «Асинская». Её в середине девяностых, как и все остальные, прихлопнули, а пустые выработки остались. Сколько на разных глубинах нарыто, никто не знает. Вот земля и начала оседать. Отец Юрия Михайловича к этим выработкам тоже руку приложил, двадцать три года отдал «Асинской».

О приближающейся катастрофе во все фанфары трубила лишь местная газетенка. Знали об этом и местные власти, да отделывались лишь одними обещаниями о переселении и просили обречённых «держаться».

А между тем дом Волкова стал походить на «спустившего штаны бедолагу, когда у того внезапно прихватило живот. Даже окна выглядывали из ямы страдальчески». Через некоторое время не выдержала, лопнув, водопроводная труба, и палисадник быстро превратился в небольшое озеро.

Примечателен диалог Юрия Михайловича с женой Леной:

« – Это когда-нибудь прекратится? – допытывалась Елена Петровна.
– Прекратится, Ленусь. Вот только пустоты в шахтах заполнятся, и сразу все прекратится.

– Татьяна на работе говорила, что тут не пустоты виноваты.

– А что?

– Грехи наши...».

Что сказать: с этим трудно не согласиться. Грехи. Их немало на совести любого человека. А сколько их на совести политиков? Власть имущих? Хозяев, грабящих трудяг и население, вывозящих награбленное в офшоры, покупающих для себя дорогущие виллы, яхты и даже футбольные клубы? И ничего не меняется!

Так что провал – это ещё и глубокий символ результатов политики и экономики управления не только ООО «Ремстройналадка», Асинска, но и страны в целом!

В итоге вся усадьба нашего инженера проваливается окончательно, вместе с ним самим. Выбраться самостоятельно он уже не может.
Но! Вот тут-то и есть главная изюминка романа! В провале Юрий Михайлович обнаруживает небольшую лазейку, ведущую в старые выработки. А там – о чудо! – ему навстречу по галерее уже спешит бригада шахтёров, освещая путь своими фонарями: «Где-то здесь должен быть выход. Идем с нами, выход искать». И они все вместе уходят.

Такой вот финал романа. С надеждой на непременный выход из завала. Только искать его нужно. Но он точно будет найден! Выход – для инженера Волкова. Выход – для нашего народа. Выход – для Асинска.

Выход – для России!

...Как-то мой студенческий друг, ныне доктор наук и профессор одного из санкт-петербургских университетов (между прочим, уроженец города Анжеро-Судженска) обидно упрекнул меня в квасном патриотизме. Мне было что язвительно ответить: «Ну как же – мы ж теперь питерцы! Нам не квасок хлебный, русский – нам кока-колу подавай!» Но я промолчал...

А вот Сергей Подгорнов, как асинский кулик, не застыдился своего «болота»: «...Я оглядываю мою землю. Тот кусочек Кирпичной, к которому привязан больше всего. Здесь дом моего отца, моей матери. Здесь мой дом. Для себя я давно определился: ума надо набираться на стороне, а жить дома; такая вот штука. Это правило, само собой, не для всех, но для меня это – правило».

Вне всякого сомнения, одной этой бегло-обзорной статьей (за бортом остались даже такие крупные произведения, как повести «Ну – будем!», «Салим», «Счастливые люди», «ЧП в Асинске», роман «Аукцион») невозможно охватить всё многогранное творчество нашего земляка, современного писателя Сергея Елизаровича Подгорнова. Да я и не ставил перед собой такой задачи. Это – дело настоящих критиков и литературоведов. Только вот где они, эти критики и литературоведы? Ау!

Это я к вам обращаюсь, студенты и преподаватели филфака госуниверситета! Не пора ли свои курсовые, дипломные и диссертационные работы начинать писать на местном материале? Уж поверьте мне, как бывшему студенту и аспиранту, высасывать из пальца ничего не придется: богатейшего материала для анализа и выводов – море безбрежное!

Источник: https://ognikuzbassakci.ru/criticism/tpost/800v11k2b1-viktor-arnautov-asinskii-patriot-o-tvorc

Наша справка

Сергей Елизарович Подгорнов родился 30 января 1956 года в городе Анжеро-Судженске Кемеровской области, в семье рабочих.

В 1973 году окончил городскую среднюю школу № 11 и уехал во Владивосток, где поступил в Дальневосточный государственный университет, на географический факультет, отделение океанологии Окончил вуз в 1978-м.

Работал в Дальневосточном филиале научно-производственного объединения по технике промышленного рыболовства (НПО «Дальтехрыбпром»). Ходил на судах промысловой разведки – в должности инженера, помощника капитана по научной работе, – где в реальных условиях на добыче камбалы, скумбрии, сельди, минтая и других рыб проверялись опытные образцы рыболовецких изделий. В составе научной группы на научно-исследовательском судне погоды «Волна» побывал в портах Ванкувер, Гонолулу, Сингапур и других.

В 1987 году возвратился в Анжеро-Судженск. Устроился в редакцию городской газеты «Борьба за уголь», проработал в ней в должности корреспондента, а затем ответственного секретаря газеты до 1996 года.

С 1996-го по 1999 годы трудился в конструкторском отделе стекольного завода. С 1999 года и до прекращения трудовой деятельности в декабре 2021 года – в городском водоканале, где был инженером по гражданской обороне, инженером по охране труда.

Первые стихи написал в 7 лет. Его первые литературные опыты были опубликованы в газете «Борьба за уголь» (Анжеро-Судженск) в 1965 году. Печатался в ней вплоть до окончания школы.

Участвовал в работе владивостокского литературного объединения «Мастерская». С 1983 года начал печататься в журналах «Дальний Восток», «День и ночь», альманахе «Литературный Владивосток». Активно печатается в журналах «Огни Кузбасса» (Кемерово), «Сибирские огни» (Новосибирск), «Иная среда» (Кемерово). Участвовал в поэтических сборниках «На родине моей повыпали снега» (Кемерово, 1998), «Собор стихов» (Кемерово, 2003).

Книги автора: «Неторопливая страна» (стихи, Кемерово, 1991), «Глубокая вода» (лирика, Кемерово,1994). Автор повестей «ЧП в Асинске» («Иная среда». Вып. № 1, 2019); «Сказки горного цеха» («Огни Кузбасса», № 2, 2000), «Ну, будем» («Традиции & Авангард» № 4, 2023) и других произведений.

Стал победителем областного литературного конкурса «С любовью к Кузбассу», посвящённого 75-летию Кемеровской области.

Член Союза журналистов СССР (1989). Член Союза писателей России (2003).

Живёт в Анжеро-Судженске.

Стихотворения Сергея Подгорнова

Лето теплокожею листвой

хорошо шумит над головой.

Дальняя внизу течёт река
и над ней проносятся стрекозы.
Ветер улетает в облака,
тихо перекатывает грозы.

Этот рокот, гаснущий вдали,
и деревья за спиной рядами,
даже воздух с запахом земли –
все полно волненьем ожиданья.

Словно кто-то помнить не забыл,
что на свете есть земля и солнце.
Как когда-то в детстве: Жил да был…
И сейчас всё главное начнется.

* * *

Тот пригород…
Да был ли он такой
иль это память в радужных разводах?
Там, возле грядок стоя, день-деньской
подсолнухи дремали в огородах.

В сетях добычу ждали пауки.
Жара – пекла.
И, позабыв про драки
и высунув сухие языки,
в тень уходили вялые собаки.

И, потесняя серые чащобы
домишек старых – сплошь труха и ржа, –
уже вставали гордо небоскребы
в четыре полновесных этажа.

Но – то петух за курицей припустит,
то чушки вдруг в сарае завизжат…
Да пусть – решил я – это захолустье
старухи на крылечках сторожат!

И мать в дорогу проводила с плачем…
А дальше было просто и легко:
я раза два обжёгся на горячем
и на губах обсохло молоко.

Камень

У трёх дорог, избитых каблуками,
измятых грузной тяжестью колёс,
осколок ледников далёких – камень
стоит, наполовину в землю врос.

А вдоль дорог пшеница колосится
и шелестит, обильна и светла.
На камне том сидит большая птица,
сидит и чистит чёрные крыла.

Махну рукой – она взлетит над полем,
крылом неслышно чиркнет по лучу –
и вздрогну вдруг от холода и боли…
Она молчит и ждёт.
И я молчу.

* * *

Холодный свет дотронулся несмело
до губ припухших и горячих плеч.
Уже свекровь на кухне загремела,
лучинами растапливая печь.

Уже к столу прицельно потянулись,
слегка бодрясь, помятые сваты…
И шторы колыхнулись, распахнулись.
Ты вышла. На пороге встала ты.

И мать смотрела молча и дивилась,
не узнавая собственную дочь, -
в глазах твоих качалась и клубилась,
и затихала, остывая, ночь.

И никому о ней ты не расскажешь,
и вся она останется в былом.
Но ты её, счастливую, завяжешь
живым и дорогим тебе узлом.

Картошка

Вот здесь, за домом, для картошки место,
вскопал три сотки и сажу сюда.
С утра не жарко, ясен день воскресный,
лишь подточу лопату и – айда!

Ложись, картошка, исчезай с концами,
пуская корни, становись золой,
где токи между мёртвыми жильцами
из края в край гуляют под землей.

Их – Вавилон! Пусть хода нет обратно
тем, кто лежит, и растворился в ней,
но шёпот их, чуть слышный и невнятный
столетия струится меж корней…

Я зуб даю – за то, что, несомненно,
однажды – пусть на миг, на полчаса
ростки твои, как чуткие антенны,
родных моих уловят голоса.

И если так, то обо мне там, в грядке,
не говори: валяю дурака,
а передай, что, в общем, всё в порядке,
что, в общем, поживу ещё пока.

По Кирпичной

По нашей улочке кривой
с тряпичной сумкою в руке
не прошвырнусь, как сам не свой,
с продуктами и налегке.
И вдоль заборов и оград
на кочках, в ямках, там и тут
я, точно в детстве, видеть рад,
как одуванчики цветут.
Пасётся у столба овца,
прилеплено: «Куплю...» на клей.
И лаца-дрица-гоп-цаца
из обогнавших «жигулей».

А если вечер вниз падёт,
и в телевизоры народ
глазами в удивленье хлоп:
какой в Испании сугроб
в серёдке мая намело –
мне до сугроба нет делов.
И что там с газом – тоже нет,
и что там с Грузией…
Весь бред –
он дальше: за Восьмой горой,
Стеклоплощадкою сырой,
за нефтебазою с охраной
с шевронами на рукаве.

А здесь про это слышать странно,
здесь звёзды высыпают рано,
и к ним здесь ближе, чем к Москве.

Тот день

30 января 1956 года
(У Пастернака)
…Всё, что я помню, – день ледяной,
голос, звучащий на грани рыданий,
рой оправданий, преданий, страданий,
день, меня смявший и сделавший мной.
                                                     Лев Лосев

Нет, я не помню тот день – ну еще б!

Может быть, вьюга скакала по крышам,
может быть, кто-то оделся и вышел
и завалился по пьяни в сугроб.
И пока снегом его занесло,
и пока он превращался в ледышку,
и пока ангелов хор не услышал –
может, и помнил про это число.
А, может, лишь руки себе отморозил,
и кто-то тёр об них тающий снег…
У Пастернака сидел человек,
правда, ещё без фамилии «Лосев».

Это не то, что какой-нибудь знак.
Рядом всегда и бутылка, и книга –
мечется в пьяном бреду забулдыга,
и о высоком твердит Пастернак.
Вьюга бросается в окна жилья…

А из живой тесноватой пещерки
в руки подставленные акушерки
выдрался в этот день маленький я.
Всё впереди, ещё всё впереди,
все мои радости и тревоги,
все мои разные тропки-дороги…

Мама меня прижимает к груди.

В начале сентября

Я слышал: вновь оплакали Россию
и, сопли растирая по мордам,
пошли толпою квасить от бессилья…
Сочувствую я этим господам.
От их стенаний, от слезы горячей –
слезы почти ребенка! – день, что ночь.
И пусть поплачут. Пусть они поплачут.
Как ни крути, а горю не помочь.
…А тут картошка подоспела к сроку,
и урожай предвидится хорош!
Айда, жена, а то, темнея боком,
за школой туча скапливает дождь.
Ботву – долой, берём царапки в руки,
и клубни в ведра:
дон-дон-дон-дон-дон!
Из огородов слышится в округе
весёлый повторяющийся звон.
Денёк, что надо: сухо и не жарко…
Когда народ копается в земле,
а уголь к холодам готов в углярках –
перезимуем сыты и в тепле.

В стране пока что скорби и разрухи
как и всегда. Во всех её веках
есть женщины в селеньях, есть и шлюхи,
и кто-то угорает в кабаках,
и мёртво встал заводик обречённый,
и честность здесь пока что не в цене…
Но счастье снится пацану с девчонкой
не где-нибудь, а в этой вот стране,
в стране, моримой голодом и битой,
где можно быть и в славе, и в говне,
где большинство делишек шито-крыто;
и всё-таки – в единственной стране,
в стране с её теплом, её покоем,
в который глянешь и – заворожит.
И что бы нам ни каркали такое –
мы будем жить.

Мэр

Тот опыт – он не каждому знаком,
когда до боли спину прогибая,
на шаг вперед, два шага отступая,
по жизни ты идёшь не прямиком.

Над тощей городской казною, тих,
сидел и планы строил мэр угрюмый:
«Не зря ведь кто-то почести придумал –
попробовать словить кого на них?
Вот есть министр, и деньги есть при нём,
и хапнуть рад, и тает перед лестью.
А то, что вор, так это даже к месту –
от вора мы, быть может, отщипнём.
На днях он приезжает… Шансов нет
почти, но всё же мнением единым
мы изберем Почётным гражданином
и в сквере поместим его портрет.
А чтобы он, как чирей на носу,
один там не торчал, поступим просто –
мы пристегнем в компанию к прохвосту
газетчика, редактора-лису…».

Минула пара лет. Министра-вора
изгнали. И в Почётных не висит.
А дом высотный, деньги на который
он дал, давно построенный стоит.

Рыкунов

На Рейнеке, уютном островке,
лежало лето в красоте и блеске,
у пирса появлялись мэрээски.
И сферы, оставляя след в песке,
шли вместе с тралом. Я их с вертолёта
нащелкивал на фотоаппарат.
В те дни я равно молод был и рад,
что у меня отличная работа.
Всем заправлял на Базе Рыкунов –
по тралам спец и кандидат научный,
мой шеф и человек весёлый, штучный,
и победитель каменных слонов.
Почти как кинофильмовский чудак,
он был умён, немножечко рассеян, –
и дураков, и всяких фарисеев
разыгрывал порою просто так…

Года мелькнули так, что только свист.
Моря – вдали, и острова не светят.
Я вдруг вчера наткнулся в интернете
на то, что пишет бойкий журналист:

«На Рейнеке – народец ещё тот.
Вот Рыкунов, провидец, гвоздь сезона –
Китай предупредил через шпиона
(шпион консервы в лавке продаёт),
что скоро ожидается раскол
от острова и дальше, до Байкала,
что будут жертвы и, причем, немало,
а после всё покроется песком.
– Когда? – спросил. – Скажите мне число!
А он так остро посмотрел и впарил:
– Спасет нас только выживший Гагарин,
похищенный когда-то НЛО.
Пока же он в космическом обозе
работает за совесть, не за страх –
в далеких обезвоженных мирах
в сигаре преогромной воду возит…»

На острове, сверкающем, как медь,
живут в ладу мечтатели, пьянчуги.
Как далеко от вас я нынче, други, –
взглянуть бы…
А на рожу журналюги
я не хотел бы даже и смотреть.

 Источник: https://writer21.ru/podgornov-s/texts.php