Виктор Цыганков. Вечера на хуторе близ Чугуевки. Рассказ

(Автор – Виктор Михайлович Цыганков родился 13 января 1955 года в Прокопьевске, в семье шахтёра. Трудовую деятельность начал в 1971 году учеником токаря. В 1972-м уехал во Владивосток, где окончил судоводительский факультет Дальневосточного высшего инженерного морского училища (ДВИМУ).

Несколько лет был секретарём комитета ВЛКСМ ДВИМУ. Затем до середины 1980-х трудился в Кемеровском райкоме и горкоме комсомола. С отличием окончил высшую школу КГБ имени Ф.Э. Дзержинского. Служил в органах КГБ СССР на различных должностях в оперативных подразделениях.

Оставив службу, работал на руководящих должностях в различных учреждениях и на предприятиях Кемерова. Был исполнительным директором Фонда содействия развитию налоговых реформ по Кемеровской области.

В 2003 году перешёл в администрацию города Кемерова – начальником управления промышленности и потребительского рынка. Затем трудился в должности председателя комитета по управлению муниципальным имуществом. Несколько лет был первым заместителем главы города В. В. Михайлова. 

В 2015-м вышел на пенсию.

Активно занимается творческой деятельностью. Автор книг рассказов и воспоминаний «Рота, подъём!» (2020), «13 рота: 50 лет спустя» (2022), «И это всё о нас» (2022); повестей «Как молоды мы были», «90 минут» – об учёбе в морском училище, дружбе и приключениях курсантов-моряков.

Увлекается живописью. Его картины – это портреты друзей, пейзажи, натюрморты).

Пороховой дым от выстрела Фёдора Дмитриевича быстро рассеивался. Из стайки с визгом выскочил, сорвав с петель дубовую дверь, отлетевшую метра на три, здоровенный – центнера на полтора – хряк с окровавленной мордой.  Вероятно, в момент выстрела он интуитивно дёрнулся, и пуля рикошетом от его лба ушла в деревянную стойку. 

Налитые кровью глаза кабана, по-восточному узкие и раскосые, яростно вращались. Ослепнув на доли секунды от яркого солнечного   света, не понимая происходящего, он замер, а потом, громко визжа, рванулся к изгороди, пытаясь её протаранить и получить путь к свободе. Но изгородь устояла, самортизировала, отбросив его обратно. Не переставая визжать, он бросился к калитке, на пути к которой оставалась одна преграда – это я в парадных флотских брюках.

– Ворота, ворота держите! – кричал стремительно взобравшийся на крышу сарая хозяин, чуть ранее промахнувшийся при выстреле. – А то, не ровен час, по всей тайге будем искать!  

С не меньшей ловкостью, что было удивительно при его комплекции, к нему присоединился и Виталий Петрович, наш ротный старшина, в задачу которого входило перед выстрелом открыть, а затем закрыть дверь и не выпустить порося в загон.  Его усы топорщились в разные стороны, показывая полное недоумение от происходящего.

Выполняя команду, Шура, сын хозяина, приехавший по такому случаю в краткосрочный отпуск с нами на помощь отцу, и Николай, один из нас, своими мощными плечами подперли калитку снаружи. Кабан, придавив меня к изгороди тёрся мордой, поворачивая рыло то вправо, то влево, о землю, о штакетины и об мои парадные брюки, оставляя везде кроваво-грязные полосы. Давление со свинячьего края нарастало, но хлопцы крепко держали калитку с внешней стороны, не выпуская ни меня, ни кабана.  В моей голове, как в загоне, металась одна мысль: укусит – не укусит? А если укусит – откусит или не откусит?!..

Визг, писк, крики, мат, громкий лай сидящего на цепи пса Басурмана, грязь из-под копыт животного, яростный напор кабана, искавшего путь к свободе – таким было солнечное морозное утро на хуторе близ Чугуевки в ноябре 1974 года.

***

Чугуевка – удивительное место, расположенное в Улахинской долине в центре Приморского края и окружённое со всех сторон горной системой Сихотэ-Алиня. Всего-то 350 километров на «скором» поезде Владивосток-Чугуевка, состоящем из единственного, далеко не пульмановского вагона, и ты попадаешь в удивительный и разнообразный растительный и животный мир.

Вековые дубы, берёзы, сосны, орешник, пихта, клён, переплетённые лианами  лимонника, косули, изюбры, кабаны, медведи, волки, зайцы, лисицы и, конечно же, уссурийский тигр – всё это неповторимый волшебный природный мир, в лоне которого нам, курсантам 13 роты: Терёшину Виталию, Петелину Николаю и мне – автору этих строк, предстояло провести два дня и одну ночь, по приглашению  курсанта Шуры Мудрого, у его родителей, заодно оказав им помощь в подготовке «праздника свеженины»! Вот «праздник» и начался через два часа после нашего приезда…

***

Вдруг кабанчик как-то странно дернулся, неожиданно сменил тональность визга, развернулся и понесся в сторону стайки! Сзади у него из-под хвоста – из самого укромного места – торчал, вероятно, причиняя боль и иные неудобства, дымящийся бычок «Беломора».  Влетев в стайку, свин крупом начал чесаться о стойку. Прогремел выстрел: на этот раз Фёдор Дмитриевич не промахнулся…

Разгорячённые, мы стояли в загоне, курили, громко обсуждая события последних минут.

– Да замолчи ты! Ух, как разошёлся! – прикрикнул Шура на бесновавшегося на цепи здоровенного пса.

– Батя, я же просил дать ружьё мне, а ты одно твердил: у меня, мол, опыта мало! Если бы не мы с Николаем, сейчас бегали бы за ним по округе! – возмущался Мудрый-младший.

– Да ладно, – вяло оправдывался отец. – Дело сделано! Бывает! А ты не шибко-то на отца голос подымай! Никто не застрахован, он мордой вильнул, вот пуля и ушла вправо! А, вы – молодцы! Кто это додумался окурок ему вставить?

– Как-то автоматически получилось, – ответил Николай, улыбаясь, – бычок хотел выплюнуть, а поросёнок тут передо мной задом крутит! Я, недолго думая, и пригасил об него окурок. Да и Витьку стало жалко, и его парадные брюки. Что-то от них осталось, Витек?

– То, что от брюк осталось, нужно теперь приводить в порядок, – ответил я, щепкой пытаясь счистить с них сгустки грязи.

– Не расстраивайся!  Иди пока в баньку, брюки сними, я сейчас хозяйке скажу – она ими займется. А тебе на пока что-нибудь сыщем из моих деревенских штанов, – сказал мне хозяин и направился в дом.

– А ты чего в загон полез? Твое место было здесь с нами. Мы же чётко определились кто, где стоит и что делает! – недоумевал и возмущался Шура.

– Спроси дурака! - ответил я. – Сам не пойму: какого рожна я туда пошёл.

– Александр, привет! С приездом! Ты надолго? – спросил у Шуры подошедший мужчина. – А батя твой где?

– Дядь Женя, привет! Он только что в дом пошёл, сейчас будет, – ответил Шура. – А мы с десантом на пару суток, родителям надо помочь. А у вас как дела? Вроде, тоже порося колете?

– Да никак! Убежал, зараза! – мужик с досады стукнул кулаком по изгороди. – Пока готовились, он проломил изгородь – и в тайгу. Сейчас с мужиками поедем искать. Дмитрич! – обратился он к подоспевшему отцу. – Ты мне мотоцикл не одолжишь? А то на одном нам несподручно? Магарыч за мной!

– Дело нужное! – откликнулся отец. – Шурка, выкати «Урал».

Глядя вслед отъехавшему соседу, хозяин произнес:

– Главное, чтобы его тигра раньше не нашла. А то четыре года назад вот также – убежал, а наутро только остатки нашли.

– Что, и такое бывает? – удивился Терёшин.

– Да, у нас «они» постоянно бродят. Долина, ветра нет, зимой не так морозно. Косули, олени частенько выходят на поля кормиться. Да и поросята, если завизжат, их слышно далече. И сейчас, наверное, где-нибудь на сопке, в укромном месте, лежит себе тигра и облизывается. Ждёт своего часа. Стемнеет, он подойдёт ближе и все отходы, что за поскотиной у речушки люди выбросят, съест либо унесёт...

– И ничего не боятся?

– А чего им бояться?! Хозяин тайги – он и есть хозяин! Собаки на привязи. И вообще, когда псина одна против тигра, она не лает: либо страшится его, либо под гипнозом. Случаи бывали – собак уносит со двора вместе с будкой, а она молчит, не пикнет. Когда тигра у деревни, в деревне тишина. Никто не тявкнет. Вот и наш Басурман, здоровый кобель, смелый, а в прошлую зиму тигра дважды подходила к дальнему забору, следы оставила, а он молчал всю ночь, даже не гавкнул. Наш дом крайний. За изгородью метров через двести – речка, а там и тайга пошла. Если повезёт, увидим, как к утру тигра натопчет следов. Снег свежий, хорошо будет видно.  

– А слепки можно будет воском отлить?

– Нет, это только летом. На снегу не отлить, воск горячий, снег поплывёт.     

Мы переглянулись, весёлое дело – пообщаться с таким гостем ночью на хуторе.

– Ну да ладно! Перекурили, парни? Шурка, иди в баню, подбрось в печь, да пошевели, чтоб пожарче было. А вы, хлопцы, помогите мне кабана на разделочную треногу переместить. Пока паритесь, я его свежевать буду, а потом – обед.

***

Неделю назад нашей поездке в Чугуевку предшествовал разговор отца и сына Мудрых по междугородному телефону. Отец просил его приехать на выходные с друзьями, как было в прошлый раз, когда копали картошку: «Так-то мы с матерью неделю бы ковырялись, а с вашей помощью управились в два дня, – с удовлетворением напомнил он Шуре. – А кабанчик вымахал крупный, центнера на полтора, боюсь, один не справлюсь».   

– Батя, мы приедем и поможем. Не волнуйся! В следующую субботу встречай. Только и к тебе просьба: всё, что мы раньше готовили, чтобы ребят удивить нашей природой, перепроверь, подготовь, чтобы был высший уровень! И комар носа не подточил! Я тебя очень прошу, время потрать, а сделай, как надо!

– Хорошо, Шура, не переживай. Обещаю, будет, как в кино на первом ряду!

***

Крупный молодой самец проснулся в своём логове, устроенном в скрытой расселине под большим камнем на сопке Облачной, закрывающей долину от северных ветров. Всю последнюю неделю охота в этой части его владений была удачной. И он не торопился покидать уютное место, с любопытством наблюдая за жизнью человейника у подножия сопки.

А внизу Чугуевка жила своей жизнью. Топились печи, народ сновал по делам, визжали пилы, стучали молотки, кто-то шёл в тайгу, кто-то – из тайги вёз дрова, сено. Над домами витал дым. А кругом – белый мягкий снег. Аромат парной свинины и запах поросячьей крови, поднимавшиеся из долины второй день, сильно волновали молодого самца.

Зверь потянулся, прогнув спину, и, царапая когтями передних лап ствол старого дуба, раскрыл пасть и негромко зарычал. Инстинкт подсказывал ему: рано ещё идти вниз на запах крови, чуть позже, когда сумерки поползут по склонам сопок к вершинам, тогда и наступит час лёгкой охоты.

Зверь ещё раз зевнул, лёг на опавшие листья, опустил морду на сильные передние лапы.

***

Вот и суббота. Затемно поезд прибыл на станцию назначения, где нас встретил Мудрый-старший. И мотоцикл «Урал», нагруженный пятью особами, медленно пополз по скользкой грунтовке в сторону хутора.

Через полчаса мы въезжали в родовое гнездо Мудрых. «Соток тридцать», – подумал я, глядя на огромную дворовую территорию. Рубленный из могучих стволов, дом располагался в центре двора, напоминая своим видом средневековый замок. Количества сараев, стаек – не счесть.

– Крепко живут! – как бы продолжая мою мысль, вслух сказал Виталий Терёшин. 

Метавшийся по двору недоброго вида здоровенный пёс, виляя хвостом и поскуливая, бросился, насколько позволяла цепь, к Шуре. Встреча была волнительной для обеих сторон. Плотно позавтракав и ещё пару часов поспав, мы провели дислокацию на местности, переоделись, кому досталось, в рабочую одежду – мне брюк не хватило, пришлось выступать в своих парадных – и выдвинулись к стайке, где взволнованный кабанчик пытался пробить стенку, сотрясая её сильнейшими ударами.

– Беспокоится, – сказал Фёдор Дмитриевич. – Значит так, я – с ружьём напротив входа. Ты, – он указал на Терёшина, – открываешь дверь сарая и сразу же после выстрела накрепко закрываешь, ну а ваша задача – в случае чего не дать ему возможности! Из загона он убежать не должен! Ясно? Пошли…

Как вы догадались, минут через сорок дело было сделано, кабанчик висел на разделочной треноге. А мы, оказав первичную помощь в его свежевании, отправились в баню.

***

Парная встретила нас тёплым радушием, запахами трав, веников и настоящим жаром. Шура на правах хозяина начал потихоньку поддавать парку, черпая горячую воду из большого таза, в котором запаривались веники. Вскоре сидеть на полатях стало невозможно, а Шура всё помаленьку да помаленьку плескал на каменку. Пот бежал с нас градом, уши «сворачивались в трубочку», обитая липой, парная накалилась до такой степени, что сидеть на отполированных до блеска досках было невмоготу. А Шура в шапке и варежках всё поддавал и поддавал…

Я вылетел из парной первым, окатил себя холодной водой, крякнул и перевёл дух.

– Вот это да! – только и сказал Терёшин, отчаянно шевеля усами. – Вот это банька! Нам бы в училище такую!

Последним из парилки вывалился Шура.

– Ну что, слабо париться или как? – он держал в каждой руке по венику и мягко похлопывал ими себя по бедрам.

– Дай хоть пару минут передохнуть! – взмолились мы.

– Ладно, – добродушно кивнул он распаренным красным ликом. – Я тогда пойду зачну, а вы присоединяйтесь!

Нам хорошо было слышно, как, вернувшись в парную, он плеснул на камни ковшик водички и радостно крякнул. Послышались шлепки веников…

–  Во дает! – воскликнул Терёшин. – Никогда бы не подумал, что Мудрый у нас такой отчаянный парильщик.

 Из парной донеслись звуки, подтверждающие, что Шура не остановился на достигнутом, ещё поддал парку.

– Пойду, гляну, как он там, – Терёшин встал, решительно подошёл к двери парной и резко открыл её.

То, что он увидел, заставило его усы принять форму крайнего удивления! Шура сидел на лавочке, держа в правой руке веник, мягко и осторожно шлёпал им по отполированным доскам, а левой рукой удерживал ковш с холодной водицей, поливая её на себя.

– Это ты чего?! – возмущению Терёшина не было границ. – Вы посмотрите, гости дорогие, на эту чуду-юду! Нам твердит, что он страстный любитель парной, что жить без бани не может, а на самом деле – прямое очковтирательство! – кричал он, яростно жестикулируя. Усы торчали в разные стороны, что свидетельствовало о крайней стадии недоумения и негодования их хозяина. – В то время, когда весь советский народ, всё прогрессивное человечество борется за чистоту тела и духа, вы, товарищ Мудрый, позволяете себе нагло обманывать товарищей, при этом возможно имея на своем теле и голове жалкие остатки недобитых буржуазных сатрапов, то есть, вшей! Ату его, ребята! Холодненькой водичкой!

Он схватил стоящее рядом ведро с холодной водой и опрокинул на всё ещё сидящего на лавке, разомлевшего Шурика. Тот подскочил, пытаясь выбраться из парилки, но мы, получив опыт борьбы с кабанчиком, не дали ему выбраться на оперативный простор, загнали на верхние полки парной, и в назидание на будущее, оскорблённые его поведением в настоящем, отходили как следует берёзовыми и дубовыми вениками по всем попадавшимся под руки и веники местам!  

Шума и веселья было много, вся холодная вода использована, потрёпанные веники напоминали тощие мётла городских дворников, а мы продолжали ими жарить друг друга! Истина подтвердилась: в бане генералов нет!

***

С разгорячёнными паром, вениками и пушистым снегом телесами мы вошли в большую комнату и обомлели, увидев накрытую «грядку». Большой круглый стол напоминал готовый к смотру войсковой праздничный парад, выстроенный на плацу.

В центре, как и положено, красовалась четверть чистого, как капля утренней росы, первача, справа темнели настойки первача на кедровом и манчжурском орехе, слева – светлые цветные на облепихе, женьшене, калине, лимоннике. Это напоминало группу генералов, принимающих торжественный марш. Чуть поодаль любопытная женская группа – лёгкие ягодно-плодовые настойки. Затем построенные ровными рядами огурчики и грибочки, хрустящие, солёные, капусточка бочковая с яблоками, сальце всех видов: копчёное, солёное в натуральном соку и в рассоле, форель речная, местная, запечённая в муке и жареная, селёдочка тихоокеанская с отварной холодной картошечкой, отдельно стояла тяжёлая артиллерия – блины! Блины с таком, со сметанкой, с желе из ягод и просто с маслицем!

Мы не заставили себя долго упрашивать и по команде: «За стол!» – расположились вокруг этой красоты, готовые к суровым испытаниям застольно-строевого марша!

Часа через полтора, после напряжённой работы вилками, ножами, стопками, ртами и руками над закусками и огромными кусками жареного мяса, а также активного мужского общения с «генеральской свитой», мы отползли от парадного плаца и богатырский сон сморил наши курсантские головы.

Но как засмеркалось, мы вновь оказались за столом. С наслаждением пьём настоянный на травах чай и решаем вечную проблему российской интеллигенции: что делать? Шура так прямо и сказал:

– Ну что, сраные интеллигенты, может, растрясёмся, сбегаем в местный культурный центр на занятия танцевального кружка?

– А что? Идея хороша, подкупает новизной и свежестью предстоящих отношений. Прошу высказываться, товарищи курсанты, – обратился Терёшин ко мне и Николаю.

Коля – философ по жизни особенно в сфере взаимоотношения полов, яростный любитель красивых женских ног, чем-то напоминавший известного русского поэта своими курчавыми тёмными прядями, сверкнул хитро глазами:

– Я – за! Нужно на всякий случай проверить отношение представительниц местной интеллигенции к морской форме и, главное, к курсантской душе!

– Я – с Николаем! Надо парня подстраховать, неизвестно, как поведут себя народные массы, увидев такой десант! – я кивнул головой и попытался щёлкнуть голыми пятками.

– Тогда, слушай мою команду! Через полчаса построение на крыльце, форма одежды парадная, бриться до синевы, и чтобы ботинки блестели, как сопли на морозе! – Терёшин старшинским голосом отдал приказ и довольный собой ласково потрепал усы.

***

Сумерки сгущались, тени ползли по сопкам, ночь обещала быть тихой, лунной, морозной.

Тигр проснулся в своём логове. Глухо урча, зевнул, широко раскрыв пасть, сделал растяжку, встав на задние лапы, передними когтями провёл по стволу дуба. Раз, другой, на землю посыпалась кора. Медленно повернулся и посмотрел вниз в сторону хутора. Всё было как обычно, ничего не вызывало у него чувства опасности. Постояв несколько минут, он осторожно, по-кошачьи тихо, начал спуск в долину…

***

По дороге в культурный центр Шура посвятил нас в особенности демографической обстановки хутора.

Вся молодёжь, особенно лица мужского пола, уехала на поиски лучшей доли в другие города и посёлки. Девчата… Да что тут говорить, сейчас сами всё увидите, сказал он и распахнул двери культурного центра, которые тяжело заскрипели.

Да, обстановка была сложная! На занятия танцевального кружка собрался весь цвет хуторских девчонок от… и до… лет, и не столько потанцевать, сколько посмотреть на курсантов. Слух об их приезде весь день будоражил девичьи сердца.

Сбросив шинели, мы прошли в зал. В полумраке из старенького плёночного магнитофона «Маяк», стоявшего в углу на стуле, лилась музыка, на другом стуле лежало с десяток бобин с записями. Под музыку Поля Мориа две девичьи пары медленно танцевали, вдоль стен стояло человек десять женского пола.

– Есть где развернуться и в тихой бухте постоять, хотя якорь явно не бросишь, глубина не та! – негромко прокомментировал Николай, достал гюйс, пристегнул его к парадной тёмно-синей фланели, как знак готовности к знакомствам, и дал полный вперёд.

– Ты осторожнее, – негромко предупредил его Шура. – Я смотрю, тут некоторые живут километрах в пяти от тихой бухты, а такси у нас не ходит даже днём, а ночью тем паче. Как бы вплавь не пришлось добираться!

– Ясно, – пробурчал Николай в ответ и пошёл в сторону магнитофона, на звук музыки.

Отвлекаясь от повествования, уточню, что гюйс – форменный тёмно-синий накидной воротник с тремя белыми полосками, который пристегивался пуговицами к фланели. Чтобы под шинелью он не мялся и всегда хорошо выглядел перед тем, как одеть шинель, гюйс снимался, укладывался особой формой и помещался на плече курсанта между тельняшкой и фланелью.

***

Около полуночи магнитофон выключили. Девушки посмотрели на нас, мы посмотрели на них, и стороны разошлись при обоюдном согласии, без взаимных претензий и потерь. Ночная мгла поглощала субботний вечер, улицы, деревья, дома, одинокие лампочки, горящие у ворот.     Вчетвером в отличном настроении возвращаемся на окраину, где уже много десятков лет располагался дом Мудрых.

По дороге вспоминали события прошедшего дня и, уже практически стоя у ворот дома, Терёшин сказал:

– Тихо! А почему так тихо в нашем углу? – при этом он вопросительно посмотрел на Шуру.

И действительно, собаки лаяли на другом конце улицы, а у нас тишина, только снег скрипит под ногами. Даже Басурман не выскочил навстречу. По выражению наших лиц было понятно: думаем об одном! Тигра, не иначе как тигра бродит где-то рядом и, возможно, что из-за вон тех кустов наблюдает за нами, размышляя над дилеммой – кто вкуснее.

Постояв пару минут у крыльца, зашли с гордым видом в дом: мы смелые, не побежали, не дрогнули, не испугались. Одно слово – молодцы!

Шура о чём-то начал говорить с отцом, стоя в сенях. До нас доносились только обрывки слов:

– Да, всё сделал, – говорил отец. – Отходы на покосине… Прошёл… И это приготовил…. Это не знаю, не я…К утру будет ясность.

Выпили вечерний чай и – спать! Но… организм не спрашивает, когда можно на двор по нужде. Когда ему нужно, тогда и нужно. И не важно: можно или нет. Шура, видя наш немой вопрос, с улыбкой сказал:

– Мужики, не терзайтесь. В сенцах – ведро, так вы туда… и порядок. Утром выльем.

А надо сказать, от крыльца до уличного туалета метров пятьдесят. Когда собаки лают, не боязно и почти удобно. А когда молчат?..

***

Бесшумно, серой тенью тигр пересёк открытое пространство у реки и оказался в двадцати метрах от крайнего дома. Вокруг было тихо. Запах крови его манил всё сильнее и сильнее. Он продолжал бесшумное, очень осторожное движение вперёд… Где-то слева послышались голоса, смех, потянуло едким запахом табака, из-за угла жилища вышли люди…

***

Первыми «до ветру» пошли мы с Терёшиным. Вышли на крыльцо. Чудесная ночь, небо чистое, луна ярко освещает деревья, покрытые снегом, морозный воздух будто замер, дышится легко и свободно. Для нас, проведших последние зимы на Эгершельде – районе Владивостока на полуострове Шкота, где располагалось наше училище – с его бесконечными ветрами, снежными зарядами, это напоминало волшебную сказку из детства. Подошли к нужнику, Терешин зашёл во внутрь, я закурил, повернулся в сторону речушки и вздрогнул от неожиданности… Твою мать! Какая-то длинная серая тень промелькнула бесшумно от края ограды к поскотине. Что-то у меня внутри опустилось вниз, засосало под ложечкой, и я молча ввалился к сидящему на корточках Терёшину.

– Ты чего? – топорща усы, спросил он.

– Там кто-то есть! Только что промелькнуло! Тише, тише… – шёпотом отозвался я.

Мы лихорадочно стали искать отверстия в стенах, чтобы посмотреть.  Но у хорошего хозяина и нужник крепок и надёжен.

– Выкини ты свою папиросу. Твой огонёк с того берега видно! – потребовал Петрович, продолжая искать щель.

– Мужики! Вы где? – это Коля вышел на крылечко. – Куда попрятались? – ещё громче позвал он и направился в нашу сторону.

– Дай, я хоть штаны подтяну, а то сейчас и он ещё сюда завалится, а завтра в местной газете некролог: «Их нашли в нужнике, даже штаны надеть не успели!»

Я выглянул из приоткрытой двери и помахал Николаю рукой, давая понять, чтобы он уходил обратно в дом. Свободного места у нас не было.

– Не понял!  Чего ты мне показываешь? – ещё громче удивился он, остановился, чиркнул зажигалкой и… замер. Уже через пару секунд оказался рядом с нами.

– Вы что молчите?! – начал он. – Там кто-то есть!  А доски-то совсем тонкие! Такие от тигра не спасут!

– Да тише ты! От такого гостя и кирпичная стена не спасёт! А доска – это так, для антуража. Нужда заставит, в выгребную яму полезем, там он нашего запаха не учует, – то ли в шутку, то ли всерьёз вымолвил Петрович. – Хорошо, что хозяин на размере сортира не экономил, а то сейчас сидели бы друг на друге.

Мы начинали подмерзать. Ведь выскочили на улицу в тельняшках всего на несколько минут из тёплого, натопленного дома, чтобы всё сделать по-быстрому. А на дворе градусов десять морозца.

– Какие предложения? Как нам дальше быть? – поинтересовался Николай, пытаясь проковырять пряжкой ремня щель в доске.

– Пока знаю один вариант – найти щель и осмотреться! А то, как подводная лодка, всплывём, а там ждут сюрпризы, – мудро изрёк Терёшин.

– Это-то ясно! – согласился Николай. – Я-то про оправиться!

– Тут два варианта: либо в дырку, либо в карман товарища. Но сразу скажу – я тебе свой карман не подставлю, а то поутру нас найдут. Ты – беленький, а я… Поэтому, давай меняться местами...

В это время из ближайшей поленницы с шумом выпало на землю несколько чурок.

– Тише, вы! – прошипел я. – Накаркаете! Точно будем героями некролога в местной газете. Двигайся, двигайся, Петрович! Ишь, сколько места занял. И ищем щель – надо оглядеться, а то я уже совсем замёрз.

– Парни! Вы где! – с крыльца раздался голос Шуры. – Мы  не откликались, чтобы не дать зверюге обнаружить себя. – Спрятались что ли? Выходите, никого тут нет.

В этот момент мы все ясно услышали со стороны сарая, где содержался кабан, какой-то подозрительный хруст. И сразу после этого хлопнула входная дверь.

– Ушёл, что ли? Сачканул! А ещё друг называется, в гости привёз! – в сердцах шёпотом произнёс Терёшин.

– Есть! – зашипел Николай, продолжая ковырять доску. – Нашёл щель! Сейчас расширю. Так, смотрю. За нужником до леса чисто!  Тигров не видно! А вот другая сторона не просматривается.

Снова скрипнула входная дверь дома и уже другим голосом Шура обратился к нам:

– Ребята, у меня в руках карабин и мощный фонарь. Я сейчас зажигаю фонарь, а вы по очереди с интервалом в две-три секунды бегите ко мне. У меня карабин наизготовку, если тигр появится, буду стрелять! Ясно? Начали!

Вспыхнул яркий свет, и я первым припустил в сторону крыльца. Поскользнувшись на обледеневших досках, растянулся во весь рост, собрав тельником всю стылую грязь. Выбежавший за мной Терёшин, обутый в ботинки на босую ногу, споткнулся об меня и упал рядом. Николай пронёсся как стрела мимо нас, успев язвительно спросить:

– Что нашли, мужики? Делим на троих!

Вот и крыльцо. Отдышавшись, отряхиваясь, зашли в дом. А здесь тепло и уютно, как будто и не было этого кошмара. В целях профилактики простуды Фёдор Дмитриевич налил нам первача. Сугрев растёкся по телу. И сразу захотелось спать, только спать…

Утром за завтраком хозяин задал жене вопрос: не жучки ли древесные у нас в досках завелись? В нужнике весь пол усыпан опилками, словно там десяток жуков всю ночь доски грызли…

– Какие жучки, Федя, когда на улице такой мороз?! – в тон ему ответила супруга. – Может какая-то птичка туда залетела, искала себе корм и насорила. А жуки давно спят! Мороз…

После этих слов мы молча переглянулись. Не одна птичка, а целых три! И не корм искали, а сами не захотели быть кормом! Но самое интересное хозяин сообщил после завтрака. На снегу за огородами и у реки много следов. След свежий тигриный.  Зверь крупный, полакомившись остатками кабанчика, ушёл за реку. Быстро одевшись, пошли за хозяином поминутно оглядываясь по сторонам: чем чёрт не шутит!  Следов действительно было много Я приложил свою форменную шапку к отпечатку в снегу. След был больше головного убора. От такого не убежать…

В понедельник, возвратившись в ротное помещение с ужина, мы с Терёшиным услышали, как Шура Мудрый в курилке громко рассказывает курсантам о нашей поездке. Смех было слышно на всю казарму.

– Чего они так смеются? – недоумённо поинтересовался Петрович и его усы вопросительно распушились.

А Шура громко продолжал:

– У бати там всё схвачено на верёвочках. Когда нужно – тень промелькнёт, когда нужно – дрова упадут! Летом на тёмном фоне не так заметно, а зимой – настоящий спектакль. Но чтобы втроём в нужник залезть – это нужно очень захотеть!

Старшина зашёл в курилку:

– Ты хочешь сказать, что тигра не было?  Что это всё розыгрыш? – наехал Терёшин на Мудрого. Теперь его усы яростно топорщились в разные стороны.

– Если честно, – вскочил Шура с места, – мы с батей так и не поняли. Часть-то следов он натоптал, а часть – как будто тигр. Когда батя топтал отпечатки, звериных следов не было. Они появились позже. К тому же, выброшенные остатки порося исчезли, да и собаки всю ночь молчали… Странно всё это!

***

Тигр ещё раз взглянул из своего логова на хутор, зевнул, потянулся, медленно и уверенно, как умеют делать только тигры, пошёл на север. Жизнь внизу его больше не интересовала. Снег искрился на солнце, птицы молчали, зверушки забились в норки. В тайге было тихо.

Хозяин идёт! 

г. Кемерово